Черное платье на десерт - Данилова Анна - Страница 90
- Предыдущая
- 90/103
- Следующая
Она закрыла глаза и в розовой клубящейся дымке зрительных ассоциаций увидела бегущую ей навстречу маленькую девочку с огромным бантом на светловолосой головке, хохочущую и показывающую редкие зубы…
– Я твоя дочь Лена, которую ты сама, собственноручно похоронила в посадках… И которую мама Надя, к которой вы всегда относились как к существу низшего порядка, вернула к жизни… И убери от меня свой пистолет. Я понимаю, что мать, которая единожды убила свое дитя, способна убить его и второй раз. Но если в первый раз меня спасли, то теперь уже спасать некому… Мама Надя умерла сегодня в три часа пополудни… Мне позвонили… От рака. В Сочи… – И она, упав на стул, закрыла голову руками и разрыдалась.
Варнава, потрясенный сценой, которую ему устроила Пунш, увидев спустя минуту перед собой другую женщину, то есть меня, наряженную в желтое платье Пунш, замычал, мотая головой, видимо, не в силах осмыслить происходящее.
– Какой ты эмоциональный, однако, – фыркнула я, чувствуя поднимающееся во мне отвращение. – Я все слышала и видела: дверь была открыта… Как ты мог отпустить ее? Ты что, с ней заодно? Ты, которому она так много рассказала, позволил ей уйти, чтобы она могла спокойно продолжать свои черные дела? Хотя, милый, тебя можно понять – как-никак она собирается вернуть тебе деньги… И ты ей поверил? Да нет у нее никаких денег, а приглашает она к себе или куда там… не знаю, не видела, что она нацарапала на бумажке, чтобы от тебя избавиться. Она и любит тебя, и ненавидит одновременно. Это свойственно людям со сдвинутой психикой. Но ты, ты, Варнава! Как же ты мог отпустить ее? Что это – любовь? Ты не решился схватить ее за руку и сдать в милицию? Или надеешься, что тебе удастся это сделать после того, как Пунш вывалит тебе кучу денег, вырученных от продажи твоих же квартир и прочего барахла? Я ненавижу вас обоих, ненавижу и презираю! Тебя – за то, что ты мог полюбить такое чудовище, а ее – за то, что она убийца и воровка! Хотя вы неплохая пара…
У меня начиналась истерика, я говорила, захлебываясь собственным плачем, потому что никак не могла взять в толк, зачем я вообще здесь и какие темные инстинкты движут мною… Обрушивая на голову Варнавы все имеющиеся у меня наготове упреки, связанные с преступлениями Пунш, о которых он знал и мог бы еще раньше помочь следствию (я имела в виду предложение, которое она ему сделала перед тем, как бросить его, и которое наверняка было связано с той самой партией героина, обнаруженного в адлерском аэропорту), я разве что не топала ногами в отчаянии от мысли, что нас с Изольдой просто использовали. А особенно – ее. Не забыла я и про зажигалку, из-за которой моей тетке сейчас приходилось скрываться, как преступнице.
Что я делала здесь?
Ведь я должна была находиться совершенно в другом месте, у Ивана, и слушаться во всем Изольду, чтобы помочь ей спастись… Тем более что мне надо рассказать ей хотя бы про лилипуток, не говоря уже о драматической встрече Пунш и Варнавы, только что произошедшей на моих глазах… Кроме того, я знала, что ночевать Пунш придет к Кузьмичу в цирк и что только там и только сегодня вечером ее можно будет схватить.
В принципе мне нечего делать у Варнавы – с ним и так все ясно: пока он не получит у Пунш «своих» денег, он ни за что не станет действовать против нее. Другими словами, сейчас, пока в крови его бурлила надежда на возвращение утраченного богатства, он был на стороне Пунш. Больше того, мне следовало даже опасаться его, поскольку я сама выдала себя, дав понять, что все слышала и видела. В сущности, Елена Пунш при мне призналась во всех совершенных ею убийствах, и будь у меня под рукой диктофон, я бы записала ее неповторимую по цинизму речь. Да, ее монологи дорогого стоили и могли бы запросто спасти честь и доброе имя Изольды…
– Почему ты считаешь, что она захочет меня убить? – спросил Варнава.
– Да потому, что ты отказался от нее… Теперь, когда она остается одна и ты не принимаешь ее такой, какая она есть, ей незачем оставлять тебя в живых…
– Но тогда почему же она не убила меня сейчас? Что ей помешало?
– Возможно, она была без оружия… Да и вообще, откуда мне знать?
– А тебе не приходило в голову, что кто-то заставил ее совершать все эти преступления? Но я прошу тебя, Валентина, пожалуйста, не говори ПОКА никому о том, что ты здесь видела и слышала, помоги мне получить от нее то, что принадлежит мне, а потом – решай сама…
– Варнава, ты в своем уме? Ты что, действительно веришь, что она вернет тебе деньги? Уверена, что, не появись я здесь сейчас, ты бы, оставшись в одиночестве, все хорошенько обдумал и все-таки принял предложение Пунш…
– Неправда!
– Правда, еще какая правда! Ты – любишь ее, она – любит тебя, кроме того, она, судя по всему, богата…
– Если хочешь, пойдем к ней вместе, ты подождешь меня, пока я получу свои деньги, а потом сам помогу тебе задержать ее…
– Чтобы ты, Варнава, отдал в руки правосудия свою любовь, свою Елену Пунш? Да за кого ты меня принимаешь?
Наша перепалка могла бы продолжаться долго, но надо было спешить. Мне не было дела до его денег, а потому следовало срочно возвращаться домой, разыскать где-нибудь неподалеку от моего жилища Мишу и вместе с ним вернуться к Ивану.
– Поступай как знаешь… – Я махнула рукой и направилась к двери.
– Так ты не поедешь со мной? – услышала я вопрос и остановилась, соображая, как ему лучше ответить.
– Я не знаю, где она тебе назначила встречу и когда.
– Думаю, это будет не раньше десяти… Адрес? Сейчас прочитаю…
Я слушала и запоминала, не поворачивая головы, после чего, пожав плечами и ничего определенного не пообещав, ушла, так же, как Пунш, громко хлопнув дверью.
Я разозлилась! Мне осточертело всё и все. Хотелось покоя и тишины…
Понимая, что в желтом платье Пунш ходить по улицам небезопасно, я решила переодеться прямо в подъезде, причем в бешеном темпе, чтобы никто из жильцов не застал меня за таким странным занятием.
На такси я доехала до своего дома, и сердце мое радостно забилось, когда я увидела припаркованную почти к самому подъезду белую «Мазду» и сидящего в ней Мишу.
– Ну ты даешь, – ухмыльнулся он и громко, с великим облегчением вздохнул, понимая, как важно для него сейчас, что я все же вернулась, не подставила его, и по его взгляду я поняла, что уж теперь-то он меня никуда не отпустит. – Садись и поехали. Я уж думал, все, кранты…
– Подожди, сначала мне надо решить, куда ехать… Понимаешь, уже темнеет, я немного не рассчитала… Сколько сейчас времени?
– Много. – Машина уже тронулась с места и покатила по фиолетово-оранжевой вечерней улице, унося меня от моего же собственного дома прочь, в неизвестность, в нервотрепку, как бы опуская на один виток глубже в царство ада.
– Да подожди ты! – Я легонько хлопнула Мишу по руке. – У тебя голова-то есть или ты только часть своей машины? Ты когда-нибудь научишься думать или нет? Я не собираюсь посвящать тебя в свои планы, но, надеюсь, ты понимаешь, что мы, три женщины, появились в доме твоего хозяина НЕ СЛУЧАЙНО. И если ты служишь Ивану и предан ему, а мы – друзья и гости, нашедшие приют под крышей его дома, то будь любезен, не задавай лишних вопросов и помогай нам. И если сегодня тебе пришлось проторчать целый день под окнами моего дома, значит, так оно и было задумано. Во всяком случае, мысль о том, что я, вернувшись сюда в любую минуту, увижу твою машину, придавала мне сил и уверенности. Мы бы могли сейчас возвратиться в лес, в жилище твоего босса, но сегодня поздно вечером должно произойти достаточно серьезное событие, и, прежде чем принять решение, мне необходимо подумать, каким образом известить об этом Изольду и Екатерину Ивановну. У тебя есть какие-нибудь соображения по этому поводу?
– Раций у нас нет, сотового телефона – тоже, – развел руками Миша. – Мы живем замкнуто и ни с кем не общаемся. В лесу, как ты знаешь, тоже нет телефона, поэтому звонить некому.
- Предыдущая
- 90/103
- Следующая
