Черное платье на десерт - Данилова Анна - Страница 81
- Предыдущая
- 81/103
- Следующая
Если честно, мне не хотелось возвращаться в этот полузековский мрачный дом какого-то там Ивана, лицо которого мне нравилось еще меньше, чем Пунш. Он тоже чем-то напоминал мертвеца. Но поскольку я уже согласилась играть определенную роль в этом дурацком деле, то мне ничего не оставалось, как вернуться и отдать им послание Левина. Кто знает, возможно, эта информация поможет Екатерине Ивановне вернуть Изольде ее доброе имя.
Как мне не хватало мамы!
– Послушай, Миша, ты не мог бы подбросить меня домой, а? Мне нужно взять там кое-что из одежды, – попросила я, чувствуя, как от слова «домой» мне становится чуточку радостней на душе, словно меня там действительно могла встретить мама.
– Вообще-то я должен отвезти тебя назад, – нерешительно произнес бритоголовый, похожий на раскормленное животное Миша.
– Будешь много говорить, я скажу, что ты приставал ко мне, – пригрозила я, понимая, что моим словам Изольда, да и Смоленская поверят быстрее, чем этому примитивному гоблину.
– Куда везти? – буркнул он.
И я назвала свой адрес. Я тогда и сама не знала, зачем я это сделала. Возможно, мною руководило чувство, которое принято называть интуицией? Во всяком случае, я не удивилась, когда, поднявшись к себе, увидела торчащую из замочной скважины записку. Во-первых, это означало, что за моей квартирой уже не следят, а если и следят, то из рук вон плохо, иначе бы того, кто оставил мне послание, уже схватили, а записку забрали; во-вторых, кто-то хотел передать мне какую-то информацию, и, должно быть, я почувствовала это, если, рискуя быть пойманной, заявилась сюда; в-третьих, мне просто хотелось побыть немного дома, хотя бы несколько минут…
Записка была оставлена утром, в восемь часов. Размашистый мужской почерк. Отрывистые фразы. «Валентина! Я приехал, тебя не застал, Изольду – тоже. Куда вы все делись? Если увидишь эту записку, позвони адвокату Галицкому, он мне все передаст. Варнава».
Еще месяц назад я отдала бы пятьдесят лет своей жизни за такую записку, и хотя она была практически нейтральной, чуть ли не бесполой, поскольку в ней не было и слова о любви или нежности, не говоря уже об элементарной заботе, я бы рыдала над ней, чувствуя, как бьется где-то между строчками горячее сердце любвеобильного Варнавы. Но теперь, когда я пресытилась его легкомысленной и эгоистичной любовью, у меня лишь кольнуло где-то под левой грудью, словно отголоском вчерашней сердечной боли…
И вдруг что-то во мне перевернулось, душа взбунтовалась и запросилась наружу! Во мне, очевидно, заговорили гены моей взбалмошной мамаши. Слетев вниз и передав Мише письмо Левина и записку Варнавы, я сказала ему, что у меня появилось какое-то срочное дело, что мне необходимо побыть немного дома и чтобы он, передав эти послания, возвращался поскорее сюда за мной. Миша смотрел на меня со страхом, очевидно, не в силах забыть о недавней угрозе, и, глядя на его круглое и розовое лицо, мне захотелось рассмеяться.
– Так я вернусь за тобой через час? – переспросил он на всякий случай, в то время как в его бритой голове, словно в трансформаторе, гудели от перенапряжения две глобальные мысли: уезжать или не уезжать. И пока шла эта тяжкая умственная работа, я снова скрылась в подъезде. В конечном счете первая мысль взяла верх – я услышала, как заурчал мотор и машина тронулась с места…
Думала ли я в это время об Изольде? Ничуть. Какая ей, в сущности, разница, дома ли я или у Ивана? Ее душевное спокойствие, которое я посмела нарушить, и без того было призрачным, как все вокруг. И первым призраком ее сегодняшней жизни была, конечно же, Елена Пунш. Но Изольда ничего этого не знала, а раскрывать ей глаза на эту из ряда вон выходящую правду я не имела права. Даже если бы рассказ о посещении могилы Пунш в Адлере я подкрепила живой иллюстрацией – синим бархатным бантом с ее волос, который до сих пор лежал в моей сумочке, навряд ли это произвело бы на Изольду должное впечатление.
Потому я вернулась домой, заперлась, приняла душ, вытерлась любимым полотенцем, высушила феном волосы, выпила кофе, надела свое лучшее, «неформальное» платье с такой же чумовой курточкой, нацепила огромные немецкие деревянные сабо, напоминающие нормальному человеку пресс-папье, и вышла в таком виде из дома. Мне захотелось сделать что-то эдакое, сумасшедшее, совершить какую-то дикую выходку, чтобы разрядиться, прийти в себя после «отдыха» в Адлере, где на кладбище под мраморными плитами устроили себе лежбище чрезмерно активные покойницы с завидным цирковым стажем… И я поехала в «Ротонду». Но было очень рано, и бар был закрыт. Не понимая, что со мной происходит, я решила разыскать Варнаву, но на полпути в адвокатскую контору, где работал Галицкий, передумала и зашла в первое попавшееся кафе, чтобы немного перекусить и успокоиться. Мне казалось, что кто-то толкает меня в спину и пытается направить куда-то, но куда, я пока не понимала. Я много читала о паранормальных явлениях, в моей голове существовал достаточно объемный файл с информацией о потусторонних силах, влияющих на человеческую жизнь, и прочей, захватывающей дух чепухой, но никогда еще неподвластные моей воле силы с таким упорством не испытывали мое терпение, пытаясь куда-то направить мои мысли и тело! И я сдалась. Выпив в кафе немного коньяку и закусив лимоном, я вышла, и мои ноги сами привели меня к служебному входу в цирк. Да, слишком многое указывало на то, что Елену Пунш – виновницу всех наших бед и проблем, женщину, с именем которой было связано несколько громких преступлений и из-за которой я сама чуть не лишилась жизни, – надо было искать именно в цирке. И если Изольде не удалось вытрясти из Максимова максимум информации, которая могла бы помочь нам в расследовании, то теперь вместо нее это намеревалась проделать я.
Тетка в подробностях рассказала мне и о своей встрече с ненастоящими Розой и Катей, и о том, как напился в ее присутствии негодяй Максимов, словом, обо всем и даже о Юре, но она не спросила у Максимова самого главного – почему он так ненавидит Юру Лебедева и зачем ему было рассказывать, что тот хотел убить свою жену.
В стеклянной конторке сидел какой-то мрачный мужичонка с испитым лицом. Увидев меня, он нахмурился и спросил, к кому я пришла.
– Я ищу Елену Пунш, – сказала я и чуть ли не просунула голову в стеклянное окошко. – Вы не знаете, где она?
– Да вы что… – замотал он головой, прогоняя невеселое похмелье и дремоту. – Она же давно померла, Ленка-то…
– Как же это она померла, если я сама недавно видела ее, да и не только я… Врете вы все…
– Да вы что! – повторил он, тараща на меня глаза. – Она умерла от воспаления легких.
– А ее муж?
– Юрка-то, Лебедев? Он живой, у него дом где-то на юге, в Краснодарском крае. А вы-то им кто будете?
– Тогда позовите мне Катю и Розу, – не отвечая на вопрос, заявила я. – Только побыстрее.
– А они в гостинице, это рядом, через стенку…
Я вышла на улицу, покачиваясь от переполнявших меня непонятных чувств. Катя и Роза… Зачем мне было встречаться и разговаривать с ними? Я не знала. Но все равно поднялась на крыльцо цирковой гостиницы, подошла к администраторше и спросила, могу ли я увидеть маленьких женщин-саксофонисток – Катю и Розу.
– Двадцать четвертый номер, это на втором этаже, – равнодушным голосом ответила администраторша, не выпуская из рук вязанье.
– Спасибо.
Я поднялась по узкой мраморной лестнице на второй этаж, прошлась по красной ковровой дорожке почти до конца коридора и постучала в дверь с табличкой «24».
– Войдите, – услышала я тонкий детский голосок и открыла дверь.
Зрелище, представшее передо мной, напоминало своими сюрреалистическими красками и настроением фильмы Бертрана Блие или даже Бунюэля.
Длинная узкая комната с двумя кроватями, на которых лежат в траурных кружевных одеждах крохотные женщины – фарфоровые куклы с черными потеками вокруг глаз…
В центре на небольшом полированном столике бутылка красного вина и две – пива, рядом стоят высокие узкие стаканы со следами красной помады на краях. Пахнет, соответственно, и пивом, и вином, и какими-то горьковато-пряными духами.
- Предыдущая
- 81/103
- Следующая
