Милосердие (СИ) - "kakas" - Страница 58

— Он никогда не ответит тебе в полную силу, Ниган. Он просто не может. Мой папа, он… — Граймс младший аккуратно тормозит, съезжая на гравий; парень глушит мотор и расслабленно оседает на сиденье. — Он очень требовательный. Он жестокий. И он совсем не добрый человек.

— Но при этом он заботливо поправляет тебе одеялко по ночам и дает таскать себя за бороду, как маленькой сестренке.

Ниган опускает стекло и выбрасывает бычок в мокрую траву. Кажется, ему наплевать, что его тело насквозь пропахло потом, куревом и въедливым душком туалетной дырки. Мужчина расстегивает половину пуговиц на несвежей рубашке и просто подставляет грудь под едва ощутимый ветерок. Он ерзает, устраиваясь поудобней, и снова тянется за сигаретой.

— В этом весь он. И если бы ты не знал, что для него свет клином сошелся на его семье, ты бы не хотел так сильно стать ее частью.

— Что ты пытаешься мне сказать, парень?

Карл вздыхает и едва заметно хмурится. Ему становится душно: подросток приоткрывает дверцу и вываливает ноги на асфальт. Под подошвой шелестят камешки, развязанный шнурок змейкой болтается на высоком ботинке.

— Ты уже часть семьи. Поздравляю, добился своего, очень похвально. Только я хочу знать, нужно оно тебе в действительности или нет. В следующем году я буду пробоваться в колледж или на службу, и если пролечу здесь, то уеду в Атланту. Папа останется один. Он никогда не отпускал меня так надолго и я не знаю, каким он станет из-за этого, когда я вернусь.

— С чего ты взял, что он останется один? А как же добрый дядя Ниган?

— Я не шучу. Если ты собираешься свалить, то лучше сделай это сейчас.

— Никуда я не собираюсь. Мои намерения невероятно серьезны, только твой папаша раз за разом их отвергает.

— Потому что ты ведешь себя как мудак.

— Я и есть мудак, ковбой, — мужчина хрипло смеется, притягивая парня ближе и укладывая спиной на свое плечо. Лица Карла не видно, но терапевт готов побиться об заклад, что тот улыбается — в зеркальце заднего вида заметно, как легко дернулась щека. Граймс младший толкает дверцу, распахивая ту настежь; он вытягивает ноги, хрустят коленки.

— Хочу знать, что когда я уеду, все будет нормально. Что папа останется папой.

Парень никогда не называл Рика как-то иначе, кроме как этого по-детски наивного «папа». Ниган знал, что так будет и через десять лет, и через двадцать, и через пятьдесят. Для Карла он останется «папой» — ни отцом, ни папашей, ни кем-то еще. Терапевт видел, насколько изломанным и странным было чадо Рика; Карл балансировал между двух крайностей: взрослым мужчиной и маленьким ребенком. Он без колебаний приставил револьвер к виску Диксона, но вместе с тем робко зарывался лицом в отцовскую грудь и не противился никакой родительской ласке, из которой уже очень давно должен был вырасти. Этот маленький человек был одновременно жесток и наивен — Ниган не встречал подобного, не в таком виде и не так близко.

— Я присмотрю за ним, идет?

— И за Джудит.

— Без проблем.

Терапевту все чаще казалось, что Карл тоже принадлежит ему, какой-то маленькой частью, но все же. И то, как доверчиво подросток облокотился о его плечо, как позволил ерошить волосы, как дался короткому поцелую к всклоченной макушке, значило очень многое. Ниган копировал действия Рика — он делал это нарочно, не находя в себе желания вести себя иначе.

Какое-то время они просто молчат. Неожиданно док бьет ботинком по дверце бардачка — она распахивается с тихим щелчком; между скомканных бумажек, мелочевки и пустых зажигалок блестит гладким стволом отцовский револьвер. Ниган криво усмехается.

Разве мы не идеальная семья?

— Видимо, мой ответ был правильным, раз я все еще могу ходить на своих двоих. Что ты собирался сделать, ковбой? Прострелить мне голову или просто бросить в лесу с раздробленным коленом? Смог бы выстрелить мне прямо в лицо? Готов поспорить, тебя бы даже не стошнило.

— Как ты узнал?

— Ты его сын. Тут и гадать нечего, — Ниган несильно шлепает парня по щеке. Он не может наказать его иначе — только слегка унизить. Карл дергается, но мужчина крепко держит его за ворот рубашки. — Такой же чертов упрямец. Остынь и скажи спасибо за то, что это останется только между нам, это ясно? Ты меня понял, я спрашиваю?

— Да.

— Отлично.

— Значит, твой ответ был только ради спасения собственной шкуры?

— Я смотрю, ты вообще в себе не сомневаешься, пацан. О, я такой крутой, что сейчас вывезу злобного мужика своего папаши в лес, может, потыкаю в него пушкой. Охренеть. Защитник чести Граймсов, — Ниган закатывает глаза, хотя его досада — это лишь притворство. — Нет, ковбой. Мне нужен твой папа.

— Зачем? — парень снова дергается и на этот раз Нигану приходится оттолкнуть его, чтобы перехватить за рубашку покрепче.

— Ты всегда ждешь какой-то подвох, верно? — смех врача звучит непривычно мягко. — Но здесь его нет. Тихо. — мужчина легко встряхивает подростка, рявкнув. — Люблю я твоего батю, так что усади свою задницу и успокойся.

Пальцы медленно разжимаются и Карл наконец-то может вдохнуть полной грудью. Плотная рубашка по-прежнему душит — парень расстегивает верхние пуговицы, трет шею. Ниган никогда не говорил, что любит отца. Его слова и раздраженный тон, в котором нет ни насмешки, ни привычной издевки, заставляет щеки гореть. Но в машине темно и парню хочется думать, что о его смущении знает только он сам.

Все незаданные вопросы тут же всплывают в голове, нервируя. Он хочет знать, как произошло все это, кто сделал первый шаг и как случилось то, что случилось. Разве он не заслужил большей откровенности от этих людей, которые разделили его привычную жизнь на «до» и «после»? И пусть Карл считал все происходящее правильным, даже естественным, однако у папы никогда не было настоящих отношений. Распавшийся брак — фикция, а Ниган — нет. Совместные завтраки, кровь на полу кладовки, сдавленные стоны за стеной спальни, прикосновение разных ладоней к его макушке и даже взорванный телевизор вместе с глупым розовым халатом — их новая жизнь, которую Карл не хотел терять. Когда он брал с собой револьвер, он не собирался причинять боль Нигану, нет, мальчик расценивал все иначе: ему хотелось убрать из жизни очередную фикцию, но ее не оказалось, и теперь оружие просто лежит в бардачке, став частью хлама, копившегося там годами.

Парень в смятении влез обратно на сиденье и с силой захлопнул дверцу Форда.

— Как вы сошлись? Ты его… соблазнил? — Граймс младший поворачивает ключ и заводит мотор.

— О-о-о, скорее наоборот.

— Серьезно? — многозначительный смешок Нигана заставляет крепче сжать руль. — Как это было?

— А ты любопытный малый, верно?

Терапевт медлит с ответом; он оглаживает ладонью свое предплечье, рассматривая едва заметные точки звезд на темном небе. До слуха доносится, как Карл нервно скребет ногтем по приборной панели.

— Твой батя прекрасно знает себе цену, когда дело доходит до всяких амурных дел.

— Как это?

— Он сам решает, когда, как и с кем. Его нельзя так просто взять и «соблазнить», — мужчину забавит это слово и он тихо смеется. — Знаешь, ковбой, я отвечу на все твои вопросы по поводу пестиков, тычинок и десяти шагов по завоеванию Рика Граймса, но после того, как перестану задыхаться от собственной вони. Сейчас я хочу в душ, жрать и твоего папашу. Эй, — он накрывает ладонью всклоченную макушку, — все будет в порядке, не дергайся так. Кто-кто, а твой батя точно может дать сдачи, даже такому мудаку как я. Мы просто развлекаемся, как и любые люди, которые согласились терпеть друг друга в такой охрененной близости. Разница только в том, что одной разбитой посуды нам будет мало.

— Разве так ведут себя люди, которые, ну, хм?

— Представлял все совсем иначе? Давай договоримся. Ты везешь меня домой, я мирюсь с нашим папкой и мы коллективно ответим на все твои вопросы. Устроим чертову викторину.

— Не думаю, что папа будет в восторге.

— Но речь не о нем, а о тебе, ковбой. Он у нас, знаешь, стеснительный моментами. Не знает, как разговаривать о таком со своим мальчиком, — Ниган посмеивается, устало потягиваясь и рассматривая мелькающие в окне деревья. — Черт, до сих пор не верю, что ты собирался в меня выстрелить при случае, засранец. Ладно, хрен с этим. Я смотрю, права ты уже получил. Как все прошло?