Тостуемый пьет до дна - Данелия Георгий Николаевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/50
• Следующая

— Если в советской прессе в ближайшие дни не появится опровержение этой гнусной клеветы, больше ко мне не обращайтесь. Отщепенцы и предатели не обязаны вам помогать!

Ему сказали, что практики опровержений в советской прессе нет, но они могут устроить ему поездку в Армению и он повидает маму и родственников. Ехать в Советский Союз Гарри боялся и сказал:

— Устройте, чтобы мама и брат смогли приехать сюда.

Гарри был человеком полезным и нужным, в посольстве пообещали похлопотать. А еще Гарри не забыл и про своего друга Димо. Он воспользовался моментом и попросил, чтобы разрешили приехать и сыну Димо Цхондии. Там согласились и на это.

Димо очень волновался, боялся, что не узнает сына, он видел его младенцем. Но он узнал. Как только его сын появился на трапе самолета, он потерял сознание и не приходил в себя несколько дней.

А через несколько лет и сам Димо с «новой» женой поехал в Грузию. Первая жена Димо все эти годы верила, что муж жив, и осталась верна ему. А когда ей делали предложения (она была красивая женщина), удивлялась и говорила:

— Как я могу выйти замуж? У меня есть муж. Он обязательно вернется. Что я ему скажу?

И когда они все встретились, «новая» жена (они с Димо были женаты двадцать восемь лет) сказала — то, что случилось, несправедливо и Димо должен вернуться к «законной» жене. А первая жена сказала:

— Все эти годы вы были ему надежной подругой и делили с ним все невзгоды. Мы все уже пожилые люди. Дом есть, место есть, давайте жить вместе.

Несколько дней наша группа была в Сан-Франциско, но мы с Эльдаром ничего не увидели. Все эти дни мы просидели в подвале у Димо, в компании с его друзьями: Леваном Дадиани, его женой Макой, с моим однофамильцем Аполлоном Данелией, с Ладо Бабишвили. Пили за Грузию и пели грузинские песни.

ЛЕВАН ДАДИАНИ. Отец — белый генерал. (Мингрельская княжеская фамилия.) Шанхайская эмиграция. Леван хорошо знал Александра Вертинского. Крестил его дочь Машу. Когда мы с ним познакомились, он работал на телевидении режиссером. А в следующий раз, когда я приехал в Америку, он был уборщиком офисов. (Его телекомпания прогорела). Но эта перемена на нем никак не сказалась. Он был так же элегантен, обаятелен, самоуверен, и отношение к нему окружающих было такое же уважительное, как и раньше.

Леван познакомил нас с русской эмиграцией первой волны. Это была молодежь — почти все родились за границей. Но говорили по-русски очень чисто, правда, с оборотами, какие до этого мне встречались только в литературе. Там я первый раз услышал обращение — «господа». Не в кино, не со сцены театра, а в быту. А мне казалось, что они дурака валяют. Впрочем, и сейчас никак не могу привыкнуть к этому обращению.

АПОЛЛОН ДАНЕЛИЯ. Прошел тот же путь, что и Гарри Орбелян. Попал в плен, не вернулся. Живет в Сан-Франциско, работает на бензоколонке. Из всех он был самый скромный. Он все время просил нас с Эльдаром зайти к нему домой, выпить хотя бы по чашке чаю. Перед отъездом мы побывали у него дома. Жил он скромно, в маленьком домике. Он познакомил нас со своими дочерьми. Его дочери были высокие, белокурые, длинноногие — типичные американки. Они, не прекращая, жевали резинку и не знали ни слова — ни по-грузински, ни по-русски. Работали стюардессами.

Жена у Аполлона была русская, но я с ней не был знаком.

ЛАДО БАБИШВИЛИ. О нем я уже упоминал. Это тот Ладо, который работал на радиостанции «Голос Америки» и объявил, что я получил «Оскара».

Тот же путь, что Гарри Орбелян и Аполлон Данелия, — плен, скитания, Америка.

В конце восьмидесятых годов, когда началась перестройка, он приехал с делегацией американских бизнесменов — переводчиком. Со своими американцами поездил по Грузии, побывал и в Москве. В Москве он был у меня в гостях — делился впечатлениями. Многое изменилось. Хуже или лучше стало — судить не берется. Есть вопросы.

— Например — я там спрашивал, мне никто не ответил — вор в законе, это кто?

— Вор.

— В прямом смысле этого слова?

— Да.

— Ничего не могу понять!

И Ладо рассказал, что когда в Грузии в одном из городов руководство пригласило американцев на ужин, там появился человек, которого, когда представляли, назвали:

— Знакомьтесь, это вор в законе.

И посадили этого человека на самое почетное место, и относились к нему крайне уважительно — ему первому наливали в бокал и за него первого выпили. А когда он начинал говорить, все замолкали и очень почтительно слушали.

— И ты думаешь, могли они так принимать вора? — спросил он.

— Могли.

— Но почему такой почет?

— У каждого времени — свои герои.

После той встречи в Сан-Франциско я видел Димо только один раз, и уже не в Америке, а в Москве. Тогда из Грузии в Америку самолеты летали только через Москву. Димо побывал в Мингрелии и возвращался домой. В Москве он остановился в гостинице «Аэростар», позвонил мне и попросил приехать к нему.

Димо лежал в кровати: у него была высокая температура. Я хотел вызвать врача, но он отказался:

— Зачем! Это элементарная простуда. Я сам врач, и лекарства у меня всегда с собой.

И Димо сказал, что хочет со мной посоветоваться. У него есть такие соображения — продать коттедж в Америке, переехать в Грузию, построить дом в деревне и остаток жизни прожить на родине. Какие-то средства у него есть — на скромную жизнь хватит. И будут они жить все вместе. По вечерам — играть в лото, а по утрам он, как в детстве, снова станет купаться в горной речке. Вот такая у него мечта.

— Очень хорошая мечта. Я в гости буду приезжать, — сказал я.

— Мечта-то хорошая. Но я все время думаю, а вдруг им опять захочется всех сажать?! — Димо помолчал. — Или это у меня мания преследования? Ты как считаешь?

Что я мог ему ответить? Тогда никто не знал, что будет завтра. Впрочем, как и сейчас.

Я сказал: не знаю.

Димо тяжело вздохнул и принял две таблетки аспирина. Я укрыл его вторым одеялом, напоил горячим чаем с лимоном. И он заснул. Номер был большой, и Димо на кровати в этой просторной комнате казался очень маленьким. И очень старым. Я сидел в кресле: дежурил. И мне почему-то показалось, что это не комната, а снежное поле. И я даже слышал звук поземки.

А он лежал, свернувшись калачиком, и тоненько посапывал — заключенный исправительного трудового лагеря, беглый каторжник, полковник армии де Голля, хозяин дома престарелых в Сан-Франциско, врач — Димо Цхондия. Который мечтал купаться в горной речке, как в детстве, но боялся, что его опять посадят.

Утром я проводил Димо в аэропорт, и больше мы не виделись.

Скончался отец Гали. Похоронить Григория Прохоровича хотелось там, где похоронены все наши, на Новокунцевском кладбище. Поехал в Моссовет, к начальнику, от которого это зависело. Начальник сказал, что нужно официальное письмо.

— От кого?

— От вашего министра.

— Нет министра. Одного сняли, а другого еще не назначили.

— Тогда от директора.

— И директора сняли, а другого еще не назначили.

Тогда уже началась перестройка.

— Ну, пишите от себя, но со всеми своими регалиями.

Я написал, что прошу захоронить своего тестя, такого-то такого-то, на Новокунцевском кладбище. Такой-то такой-то (со всеми регалиями). Подпись, число. Отдал машинистке, она напечатала. Отнес начальнику, он прочитал, сказал, что есть неточности, внес поправки и направил меня к другому начальнику. Тот тоже внес поправки и направил меня к третьему. Тот еще к одному, и наконец я получил распоряжение. Там было написано:

«Захоронить народного артиста СССР (и т.д. и т.п., со всеми регалиями), кинорежиссера Данелию Георгия Николаевича на Новокунцевском кладбище».

Говорят: хорошая примета.

Звонок из Австралии. На том конце ученик.

• Предыдущая
• 29/50
• Следующая