Аттила - Дан Феликс - Страница 20

• Предыдущая
• 20/27
• Следующая

– Ты рискуешь жизнью, – сказал Визигаст.

– Король ругов, знаком тебе этот меч?

– Он был моим. Ты геройски владел им. Я дал тебе меч, а король Ардарих – копье, когда ты впервые опоясался оружием. Это было двадцать лет тому назад.

– Я никогда не забуду этого. Я тебя спасу или погибну сам. Пока прощай. Гуннские всадники уже наблюдают за нами. Эй вы, гунны! – крикнул он, – Ведите меня к вашему господину! Не знаете ли, где здесь поблизости стоят гепиды? Их войско выступило!

И он скрылся в толпе гуннских всадников.

На следующее утро Хелхаль доложил своему повелителю, что все его приказания исполнены в точности.

– Но где же Эллак? – мрачно спросил Аттила. – Почему он не является ко мне? Или он все еще торчит возле невесты… другого?

– Нет, господин. Сын твой даже не въезжал в лагерь. У самых ворот встретил он Дженгизица, передавшего ему твое повеление вместе с ним привезти сюда заложников Болибута, покоренного склабенского князя, и он немедля отправился с братом… Хотя с видимой неохотой.

– Да, да, – ворчал Аттила, – ему опять хотелось заступиться за этих трех. Теперь ступай. Третий час уже близок. Ступай. Я следую за тобою один.

– Господин, ты ничего не сказал мне о том, хочешь ты также завтракать у меня?

– Нет. Молчи и уходи. Ты сам зайдешь за твоими гостями и проведешь их к себе по главной улице лагеря. Живо! Меня берет нетерпение!

Когда Хелхаль вел гостей в свой дом, на углу одной из улиц, под навесом, стоял, прижавшись к стене, человек в темном плаще, капюшон которого окутывал всю его голову до самых глаз. При виде Ильдихо закутанная фигура вся затрепетала.

Дверь дома Хелхаля затворилась за гостями.

Капюшон упал с желтого лица Аттилы, теперь пылавшего яркой краской. Глаза его сверкали, как у голодного волка.

– Никогда я не встречал такой красоты! – произнес он наконец. – Никогда, ни разу в жизни, не загоралась во мне подобная страсть! Вот она! Вот та, которая одарит меня настоящим наследником – повелителем мира!

Наступило время ужина во дворце. Гунны и другие приглашенные, почти исключительно мужчины, сидели в огромной зале, Которая служила одновременно приемной и столовой.

Хелхаль ввел Визигаста, Ильдихо, Дагхара и их восьмерых спутников.

При входе в залу красивые мальчики, в золотой и шелковой одежде, подали гостям серебряные чаши с вином, и Хелхаль предложил им выпить за здоровье Аттилы. Повелитель гуннов сидел далеко от них, в глубине залы.

Перед высокой, простой деревянной скамьей, служившей ему сидением, поставлен был продолговатый стол из кованого золота. Позади скамьи несколько ступеней вели в спальню царя.

Вдоль стен расставлено было множество столов и скамеек, поражавших своей роскошью: некоторые были из серебра, другие из дорогого мрамора и дерева, покрывала, подушки и ковры были из китайского шелка, а блюда, тарелки, кубки, чаши, ковши – из золота и серебра, усыпанные драгоценными камнями и жемчугом. Все эти сокровища сносились сюда, как добыча или дары в течение десятков лет из трех частей света.

Почетные места, по правую руку Аттилы, заняли германцы. Но Хелхаль, который их рассаживал, посадил их не вместе: у Визигаста и Дагхара справа и слева сидели по две гуннки; еще ближе к двери поместилась Ильдихо между пленной супругой римского военачальника и заложницей, дочерью одного из антских вождей; обе были в богатых одеждах со множеством украшений.

Спутники Визигаста и Дагхара размещены были врозь за другими, более отдаленными, столами.

Когда трое гостей остановились у своих мест, Хелхаль шепнул им поклониться зорко наблюдавшему за ними Аттиле.

Гордая голова Дагхара склонилась далеко не так низко, как к этому был приучен царь, и он грозно взглянул на юношу. Королю он кивнул довольно благосклонно, на поклон же Ильдихо только полузакрыл глаза, словно вовсе не замечая ее, хотя с момента ее появления не переставал за нею следить, внутренне кипя и пылал страстью.

Ильдихо впервые видела Аттилу, но его безобразие, так же как величие, нимало ее не смутили: она прямо, грозно и упорно смотрела ему в лицо, и такая холодная, неумолимая, смертельная ненависть сказалась в этом взгляде, что он невольно, с легкой дрожью, на мгновение закрыл глаза.

– Хорошо, что вы явились наконец, – произнес он после небольшого молчания, – прежде всего приветствую вас, мои гости. О делах поговорим после. Полагаю, мы сегодня же отпразднуем помолвку… и также свадьбу, – медленно закончил он.

Когда все уселись, богато одетый кравчий на коленях подал Аттиле тяжелую, превосходной работы драгоценную чашу с вином, которую царь поднес к губам, но не выпил ни капли, а затем отдал ее кравчему, указав движением на Хелхаля. Кравчий поднес ее старику. Хелхаль встал, глубоко поклонился царю и выпил вино. Кравчий начал обходить всех, сначала по правой, потом по левой стороне столов. Кроме того, на длинных узких столах каждый мог удобно взять с блюд разнообразные кушанья гуннской, римской, германской и славянской кухни.

Явился слуга с мраморным блюдом, наполненным всякого рода жареной дичью. Он поднес кушанье Аттиле. Но царь ел с деревянного блюда только куски кровавого, полусырого мяса, без хлеба или иной приправы, и пил одну лишь ключевую воду.

После первой перемены, по знаку Хелхаля, гости встали и снова с поклоном выпили по кубку за здоровье Аттилы. То же самое повторялось после каждого блюда.

Хотя на дворе еще не совсем стемнело, в зале уже зажгли смоляные факелы, прикрепленные железными крюками к колоннам, на безопасном расстоянии от стен.

Вдруг неподвижные черты Аттилы оживились: в залу вбежал прекрасный мальчик лет пятнадцати в богатой княжеской одежде, который быстро поднялся на возвышение, опустился на колени возле Аттилы и, прижавшись к нему прелестной головкой с черными кудрями, поднял на него свои большие карие глаза.

– Кто это? – спросил Дагхар.

– Это Эрнак, любимый сын царя. Он родился от королевской дочери, пришедшей искать его любви.

– Бедняжка, верно, была слепа? – сказал Дагхар.

– Менее слепа, чем ты, – мрачно и грозно отвечал сидевший рядом Хелхаль.

– Отец, – ласкался между тем к Аттиле Эрнак, – лосиное мясо вкусно, но человеческое еще вкуснее.

– Что ты болтаешь? – спросил пораженный князь.

– Правду, отец. Моя старая кормилица, она всегда приносит мне что-нибудь вкусное. Так вот, вчера она принесла в платке большой кусок поджаренного мяса. Я съел и попросил еще.

– Хорошо, – сказала она, – будет и еще, да в другой раз. У человека всего одно сердце, и с ним твои острые зубки справились живо.

– Разве это было человеческое сердце? – спросил я, хотел было испугаться, да вспомнил, как оно вкусно, и облизал себе губы.

– Да, мое сердечко, – продолжала она, – я выпросила себе труп молодого гота, которого сегодня колесовали за то, что он назвал твоего отца бешеным волком, вырезала трепетавшее сердце и изжарила его для моего цыпленочка. Теперь уж тебе нечего бояться отравы и никогда ты не почувствуешь в своем сердце глупой жалости к людям!

– Как это глупо, отец! Точно я когда-нибудь чувствовал жалость! Моя величайшая радость – смотреть на казни. Когда мой учитель говорит, что я хорошо езжу верхом, я всегда выпрашиваю в награду пирожное из Византии или… позволение стрелять в пленника. Дай мне пить, отец! Вина, а не твою жидкую воду!.. Нет, не желтого, я хочу красного! Вот хороший был глоток… и вино красно как кровь. Отец! Теперь, когда я узнал, как вкусны их сердца, я прикажу каждый день убивать по молодому готу!

– А если не будет приговоренных к смерти, сынок?

– Тогда я буду осуждать по одному.

– За что? За какое преступление?

– За то, что он ничего не сделал, чтобы доставить своему царю хорошее жаркое, – во все горло захохотал мальчик, оскаливая свои белые зубы.

• Предыдущая
• 20/27
• Следующая