Нуониэль. Книга 1 (СИ) - Мутовкин Алексей - Страница 4

— Отдыхайте, господин нуониэль, — коснувшись моего плеча, сказал Ломпатри. — И не думайте о прошлом. Там мало светлого.

Слова Ломпатри доносились до меня откуда-то издалека. Голова кружилась и болела. Мне казалось, что меня мотают из стороны в сторону гигантские, невидимые волны: перед глазами всё вертелось и плыло. Но мыслил я чётко и значения слов рыцаря понимал лучше, чем он сам. В памяти этого озлобленного на мир и судьбу человека были сведения и о моей жизни. Пусть он знал немного, но для голодного и крупинка — снедь.

Он уже собирался отойти от меня, но я успел схватить его за руку. Рыцарь посмотрел на меня.

— Чем я могу помочь, господин? — строго спросил он. Я почувствовал, что он сильно напрягся. Я кивнул.

— Мне что-то сделать? — снова спросил рыцарь. — Я не понимаю.

По-видимому, он хотел уйти, но я твёрдо держал его за руку. Я даже не пытался заговорить; всё, что я мог — слегка кивнуть или же мотнуть головой.

Воська кинул на землю железные колышки и подошёл к нам.

— Он хочет, чтобы вы помогли ему, — сказал слуга.

— Без тебя вижу, — прорычал Ломпатри.

— Господин нуониэль, — обратился ко мне Воська, — попробуйте показать нам.

Я стал водить в воздухе другой рукой, касаясь то Ломпатри, то себя, указывая на сундук и карты.

— Вы хотите, чтобы мы показали вам остальное? — ласково спросил Воська, будто бы я несмышлёный ребёнок, а он взрослый.

Я кивнул.

Воська забрался на телегу и так же суетливо, как расставлял палатку, начал рыться в вещах.

— Плащ был. Тут шкуры. Карты тоже показал. Яблоки вообще не то.

Ломпатри молча и неподвижно наблюдал за слугой. Я посмотрел рыцарю прямо в глаза, но он сделал вид, что не замечает моего взгляда. Мне сильно нездоровилось, но даже в таком тяжёлом состоянии я смог различить беспокойство на лице рыцаря.

— Вот! — победоносно вскрикнул слуга. — Нашёл.

Воська спрыгнул с телеги и подошёл к нам. В руках у него был длинный свёрток из грязной тряпки, перехваченный в трёх местах бечёвкой.

— Ваш меч, — сказал Воська, подавая мне свёрток. — Ножны… Не было ножен. Тряпочка была. Я только верёвочкой обвязал. Дойдём до людей, купим кожи — сошью вам ножны.

«У нуониэлей ножны из бересты», — пронеслось у меня в голове.

— Кожаные подойдут? — спросил Воська.

Касаясь руки Ломпатри, я почувствовал, как кровь в нём стала бежать быстрее. Может быть, он опасался, что я что-нибудь вспомню? Я снова посмотрел ему в глаза.

— Подойдут кожаные? — спросил меня Ломпатри.

Ножны из бересты… Странные воспоминания. Он и не знает, что подойдут только берестяные! Я кивнул; пришлось согласиться с тем, что предлагают.

— Слава всемогущим! — вздохнул Ломпатри и погладил меня по руке.

Я же взял меч и стал его рассматривать. Мягкая и крепкая рукоять была обвязана тёмной кожаной лентой. На самом конце рукояти сиял красный лал похожий на миниатюрную гору или скалу. Сама поверхность прозрачна как вода, но в глубине камень горел красным.

— Похоже на кубик льда, который лежит на тёртой красной смородине, — с улыбкой сказал Воська, тоже рассматривая камень.

Ломпатри схватил Воську за руку и отдёрнул прочь. Слуга еле устоял на ногах. Он злобно глянул на своего господина и стал потирать руку, которая теперь сильно болела.

— Готовь палатку, холоп, — рявкнул Ломпатри.

— Да, господин, — угрюмо ответил Воська.

— Да прежде ножен позаботься о ремешках на мою кирасу. Быть делу — а облачиться не во что.

Моя новая жизнь оказалась запутанной. Я, как новорожденный, глядел по сторонам и не понимал, где нахожусь, что делают люди вокруг меня. Почему в моей памяти всплыли берестяные ножны, а прекрасный камень, равных которому ещё поискать, не напомнил мне ничего о прошлом? Почему мои сны, лишённые всякого смысла, кажутся мне яснее того, что окружает меня в действительности? Что произошло на упомянутом Закичем перекрёстке? Почему мои спутники пытаются сохранить мне жизнь, но опасаются моего прошлого? Почему странных существ надо казнить? Являются ли нуониэли достаточно странными? Куда эти люди меня везут? И почему я нуониэль?

Глава 2 «Скол Йоки и Лорни»

Паренёк бежал по лесу сломя голову. Он спотыкался о корни, терял равновесие, налетал на стволы деревьев, продирался сквозь поросли бузины. Юношу звали Лорни, и случилось это за десять лет до того, как на здешних дорогах появилась скрипучая телега рыцаря Ломпатри с полуживым нуониэлем.

Бегущий по лесу человек в здешних краях — большая редкость. И действительно, провинция Дербены — спокойное место: не случалось здесь в давнодавние времена великих сражений, не рождались тут ни богатыри, ни злодеи. Даже прекрасных дам никто не умыкал. Эритания — огромный мир, и заберись ты в самый отдалённый уголок — сыщешь подобных историй с похищением принцесс, королевен и прочих красавиц с три короба. Остановишься, бывает, на ночлег в компании охотников, где-нибудь на северных равнинах Симпегалиса, спросишь, что это за башня из чёрного камня виднеется на холме. А охотники тебе в ответ целую легенду расскажут. Причём именно о похищении некоей прекрасной девы. Рассказывать они будут долго, во всех подробностях, и каждый из них гордо вставит в общее повествование своё собственное замечание, незначительную деталь, без которой, впрочем, подобные легенды не были бы столь очаровательны. Особенно ночью под открытым небом у потрескивающего костерка. А если сдосужиться побывать далеко на юге, по другую сторону Найноэльского моря, то там, на зелёных холмах Айседолиса, у костра повстречаются уже не вольные охотники, а пастухи. Но и с ними, на привале можно услышать историю похищения принцессы злым чародеем. И всё, о чём пойдёт речь, будет происходить именно в тех краях, а каждый из пастухов с лёгкостью укажет дорогу к развалинам старого замка, где жила принцесса и прикинет, сколько туда дней пути.

А вот в королевстве Вирфалия старца, знающего легенду о похищении, надо уже поискать. И если найдётся такой, то речь он поведёт не о своей земле, а о неком тридевятом царстве: ведь в Вирфалии своих забот полон рот, и на сказки времени совсем не остаётся. Шаткий мир с соседними Варалусией и Атарией зиждился лишь на потрескавшемся сургуче печатей трёх королей. Жрецы рьяно насаждали новые верования и пылко искореняли вольнодумство, вешая на площадях любого, подозреваемого в колдовстве. А если крестьяне какого низкорослого человека сочтут гномом — сдадут королевской страже за серебряник. Гнома повесят прилюдно в тот же день, а серебряник незамедлительно будет пропит в ближайшем трактире, за упокой души маленького человека. Но в большинстве случаев простому народу было не до гномов, не до колдунов, не до сказок и даже не до богов. Жизнь в Троецарствии кипела, и кипела она кровью, которую больше прочих проливали самые бедные и самые низкородные люди. Летописцы Вирфалии, Варалусии и Атарии утопали в работе: где междоусобица, где бандитский набег, где пожар. И всё надо описать — кто, кого и за что. А затем отправить летопись в архив, куда очень часто наведывались благородные господа, чтобы сыскать повод для очередной войны против своего соседа.

Что до провинции Дербены, находившейся на севере Вирфалии, то она напротив выпадала из общего ритма. На события провинция была столь бедна, что любой бегущий по старому Стольному Волоку юноша мог вызвать в местных деревнях неслыханный ажиотаж и тревогу. Юноша Лорни бежал, конечно же, не по Волоку, а в густом лесу. Увидели бы его жители близлежащего селения — толков родилось бы на месяц. А если самому Лорни сказать, что через десять минут произойдёт событие, которое повлияет на жизнь каждого в провинции Дербены, изменит её облик на многие века, заставит всех картографов мира переделывать карты, а пастухов и охотников позабыть истории о похищениях принцесс — он бы лишь отмахнулся и поспешил дальше за своим другом Йоки.

Йоки ушёл из дому шестого дня, и куда направился — одним богам известно. Но так как в Троецарствии с верой в богов туго, паренька стали искать самостоятельно, не уповая на высшие силы. Куда же можно направиться в Дербенах? Здесь куда ни глянь — всё одно: поля, плакун-трава и еловые рощи. Скукота! И разницы, в каком направлении двигаться, особой нет. Может быть, от этой дербенской скуки Йоки и стал мечтателем. Жил он в своём мире, говорил сам с собою, занимался дни напролёт чем-то своим, понятным лишь ему самому. Мать — старая женщина, ослабленная постоянными болезнями, давно перестала просить сына выполнить хоть какую-то работу по дому. А соседи промеж себя прозвали Йоки дурачком и относились к нему снисходительно. Когда мать-старуха побежала с криками по деревне, все шибко удивились. Привыкшая к тусветности сына мать обычно молчала и не выносила своего горя из избы. Тут же её как прорвало: плачь, крики о помощи и сердечная тревога. Видно, душою она почувствовала, что на этот раз Йоки действительно в настоящей беде, и сам ни за что не выпутается из истории, в которую попал то ли по глупости, то ли по простодушию.