Слишком много врагов (СИ) - Розанов Вадим Вадимович - Страница 4

В октябре от рутины вдруг не осталось и следа. Весь госпиталь - медиков, их оборудование и инвентарь - погрузили на грузовики и в автобусы и повезли куда-то на запад, в полную глушь. Разместились в каком-то селе под Новгород-Волынским, но разворачивать госпиталь не стали, видно собирались ехать дальше. Кстати, реального военно-медицинского опыта из всех врачей госпиталя не было у одного Федора, те, кто постарше, уже успели повоевать с поляками, но и остальные уже служили в армии не один год.

Начало войны в ноябре для Федора означало бесконечное движение. Госпиталь разворачивался, стоял на месте 3-4 дня, опять сворачивался и ехал вперед. Раненых было пока не очень много, но работы хватало. В основном пока везли казаков, у которых своего госпиталя не было, и саперов. Были и обмороженные. Федор работал как проклятый. На первом месте для него, конечно, был профессиональный долг, но одновременно он понимал, что приобретает сейчас ежедневно такой опыт, который в киевской клинике ему не получить и за неделю.

В середине декабря Федор вдруг осознал, что своими скачками госпиталь переместился уже в самую середину Польши и направление его движения сменилось с западного на северное - к Варшаве. Раненых с каждым днем становилось все больше, уже дважды госпиталю приходилось оставлять в захваченных польских городах своего рода отделения - как правило, одного врача и несколько человек из среднего персонала с группой уже обработанных, но требующих стационарного лечения раненых, которых просто не имело смысла везти вперед. Как правило, такие отделения размещались в польских больницах и отчасти использовали местный персонал. С точки зрения классической военно-полевой медицины было бы правильнее эвакуировать раненых в глубокий тыл, так собственно и делалось на других участках фронта, но коммуникационные пути ударной группировки в основном зависели от автотранспорта, а возить раненых зимой на большие расстояния на машинах - совсем не лучшая идея. Федор, конечно, не знал, что при подготовке операции этот вопрос тоже рассматривался и было решено, что по мере движения вперед полевые госпиталя будут как бы открывать свои "филиалы" в захваченных польских городах. Кстати, для этого в их штат были введены дополнительные врачи.

И вот в один прекрасный день в середине декабря, когда госпиталь сворачивался и собирался в очередной раз двигаться вперед, его начальник г вызвал Федора и поручил ему остаться в городе для руководства таким "филиалом". С ним оставались фельдшер, две медсестры, старшина из хозвзвода и почти полсотни раненых. Федор от такого доверия совсем обалдел и начал робко объяснять, что он вряд ли с ним справится, на что начальник госпиталя хмыкнул и ответил:

- Ничего, пора начинать работать всерьез. А Вы что думали, главное в нашем деле - пули и осколки извлекать, резать и зашивать? Это и дурак сможет. А Вы теперь лечением займитесь, в строй людей верните. И активнее работайте с местными. Врачи здесь хорошие. Мы их, конечно, здорово потеснили, фактически попросили из их же больницы, но сейчас Вам для размещения раненых одного двухэтажного корпуса хватит, а два других им верните. И вообще помогайте, если будет возможность. Хирургический опыт Вы кое-какой уже приобрели, попробуйте теперь и административный слегка нарастить. Тоже дело полезное.

На робкий вопрос Федора, а где искать этих польских врачей, начальник госпиталя снисходительно объяснил, что в городе вообще-то уже есть комендант - донской казачий есаул - и по всем вопросам следует обращаться к нему.

Есаул Федору понравился: солидный опытный дядька. Но наградам видно - повоевал, да и хозяйству не чужд. Худо-бедно запустил притихшую после прохода войск и небольшой стрельбы городскую жизнь, даже снег заставил жителей сразу же с улиц убирать. Федор ему тоже глянулся - молодой и серьезный, и чином на ступень ниже, обращается со всем уважением. Наличие же в городе своей медицины повышало чувство самооценки коменданта.

С польскими врачами тоже все наладилось. Уже на следующий день после разговора с их главным врачом в двух освободившихся корпусах появился персонал, а затем и больные, а старшина из хозвзвода бодро ругался с польскими поварами и сестрой-хозяйкой, причем в суть их взаимных претензий Федор даже не пытался вникнуть. Все свое время он проводил у раненых. Там было по-разному. Кто-то шел на поправку, кто-то, к сожалению, нет. Обычная госпитальная жизнь.

Идиллия эта продолжалась неделю. Как раз в те дни, когда бойцы ударных корпусов завершали штурмовать Варшаву - до нее, кстати, было всего полсотни верст - к городку вышел эскадрон польской кавалерии при двух легких пушках. Позже никто так и не понял, куда и зачем шли поляки и что им вообще здесь было надо, но с казачьей полусотней, составлявшей почти весь городской гарнизон, поляки сцепились сразу и намертво.

Стрельба как бы каталась из одной части города в другую, то стихала, то вспыхивала вновь. К веселью подключились застрявшие в городе киевские тыловики, водители автомашин, экипаж догонявшего свое подразделение отремонтированного "Латника", командир которого буквально за час до начала боя появился у коменданта с требованием заправить его танк горючим, и даже коллектив военной пекарни. Комендант из окна своего кабинета в ратуше поливал из пулемета площадь перед зданием и ругал последними словами польских улан и своего заместителя, который увел основную его боевую единицу - отдельный комендантский взвод - в соседнее село, где якобы кто-то видел брошенную поляками цистерну с горючим. Тут еще дело в том, что взвод подчинялся непосредственно ему, а полусотня вообще была из другого, кубанского полка и ее командир даже и не очень скрывал своего скептического отношения к есаулу, попавшему на типичную тыловую должность.

Кончилось все в общем-то благополучно. Танк на последних каплях горючего прокатился по улицам, пострелял как следует, и это был неубиваемый аргумент. А тут еще и комендачи прискакали. Город они знали хорошо, и полякам скоро стало совсем худо. Они и начали сдаваться. Но перед этим умудрились влепить чуть ли не последний снаряд из своей пушки именно в здание госпиталя. Зачем они это сделали - этого вообще никто не понял. Но на войне загадочное случается часто. Госпиталь находился на окраине города, в стороне от всех основных событий. Оттуда никто, естественно, по полякам не стрелял. Федор с пистолетом и старшина с карабином заняли позицию в холле у главного входа так, на всякий случай. Уж если вокруг стреляют, а у тебя есть оружие, то его надо хотя бы достать, даже если стрельба - ну совершенно не твое дело. И вот как раз в двери главного входа и попал польский снаряд. Естественно, разворотили вход капитально. К счастью, хотя бы раненые не пострадали.

Позднее комендант очень активно использовал этот пример в разговорах с горожанами об антинародной сути польского правящего режима. Специально водил их к разбитым в щепки дверям, вздыхал, возмущенно мотал головой, разве что очи к небесам не поднимал. Есаул-то не простой был. Поляки задумчиво кивали, но реагировали слабо - больничная дверь была в городке далеко не самой крупной потерей в результате этой войны.

Старшина от взрыва не пострадал. Все же сверхсрочник, укрыться умеет, его из легкой пушки не возьмешь. А вот Федору прилетело. Последнее, что он запомнил: взрыв, удар по голове и полная темнота.

Польские коллеги диагностировали ему сотрясение мозга и контузию в результате удара по голове какими-то элементами дверной конструкции. Шишка, конечно, получилась изрядная. Прописали покой, постельный режим и снабдили грелкой со льдом.

Все бы на этом и кончилось, но в город занесло корреспондентов одной из центральных киевских газет. В Варшаву их от греха пока не пускали, вот они и ездили по соседним городишкам в поисках материалов. А тут такой случай: нападение поляков на мирный город, обстрел госпиталя артиллерией, врач с оружием в руках защищает раненых и получает ранение сам. Комендант-есаул, конечно, тоже постарался: и встретил журналистов хорошо, и угостил. Дал у своего пулемета постоять. Опытный был человек. Корреспонденты отписались, не забыв упомянуть и про бравого есаула. Статья была так, проходная, но попала как раз в ту информационную паузу, которая предшествовала окончательному взятию Варшавы. И прозвучала.