Ради тебя, Ленинград! (Из летописи «Дороги жизни») - Чечин Олег Иванович "Составитель" - Страница 14

Вошла я к комиссару ни жива ни мертва.

— Ольга Николаевна! — обратился ко мне И. В. Шикин. — Я пригласил вас, чтобы спросить: почему вы не вступаете в партию?

Я растерялась. По имени-отчеству меня здесь, на трассе, никто и не звал. Слишком маленькой считали и по возрасту и по росту. А насчет вступления в партию и подумать боялась.

— Я мало что сделала. Не заслужила еще, — ответила комиссару.

Шикин нахмурился.

— Вы знаете, сколько человек получили от вас помощь?

— Нет, не считала. Некогда считать, Иосиф Васильевич.

Тут он показал мне лист, вырванный из школьной тетради.

Я вспомнила, что Петр Кононов делал на нем какие-то записи.

Комиссар протянул мне этот листок. Я сразу узнала аккуратный почерк своего помощника-санитара. Пробежалась по листку глазами и не поверила тому, что прочитала. Выходило, что за пять месяцев в нашей палатке была оказана помощь 1893 больным, 564 обмороженным, 61 раненому, 57 провалившимся под лед. 33675 человек отогрелись у печурки от ладожской стужи.

— Пишите заявление о приеме в партию, — сказал комиссар.

Голос у меня осекся, я едва выговорила:

— А кто мне даст рекомендацию?

— Я! — улыбнулся Шикин.

— А еще кто?

— И те, кого вы спасли!

«Нет! — подумалось мне. — Это раненые меня спасли!..»

Солнце начало припекать в конце марта. В полдень у берега стала проступать вода. Ночью ее ненадолго придерживали заморозки, но с утра она снова бежала вслед за машинами по наезженной колее. Весна, возрождая все живое, несла гибель ледовой трассе.

Движение машин все чаще приходилось переводить с одной нитки на другую. Лед быстро уставал от нагрузок, его все больше заливало водой. Но растопить «Дорогу жизни» было не так-то просто. К концу зимы 1941/42 года толщина ладожского льда превысила один метр.

За сутки по озеру проходило до шести тысяч машин. Все они шли примерно по одной колее и своими колесами также нагревали лед. Дорога размягчалась, на ней появились рытвины и ухабы.

8 апреля сильно потеплело. В Ладогу с берегов хлынула талая вода. На заснеженном просторе озера нитки трассы совсем почернели и стали похожи на реки. Вода, покрыв автомобильные колеи, замаскировала на льду трещины, промоины и воронки. Ограждение вокруг опасных мест всплыло, а кое-где его отнесло далеко в сторону. Ездить стало тяжело. Машины шли по трассе, поднимая перед собой завесу из радужных брызг.

Водителям трудно было выезжать с озера. Все дальше от берега уходили скользкие деревянные настилы, заменяя растаявший лед. А на берегу, на грунтовых дорогах, машины буксовали в грязи. Круглые сутки здесь слышалось привычное: «Раз, два — взяли!» Дорожники едва успевали ремонтировать въезды на трассу, подсыпать в разъезженную колею песок, укладывать гати.

Но темпы перевозок грузов в Ленинград не спадали. Осажденному городу необходимо было создать как можно больший запас продовольствия и боеприпасов.

Днем и ночью в политотделе Дороги, разместившемся в лесу за деревней Кобона, раздавались телефонные звонки. Командиры и комиссары дорожных частей, начальники штабов автомобильных батальонов, заведующие складами — все, словно сговорившись, докладывали об одном: о потерях. О потерях грузов, машин, людей.

Фашисты по-прежнему обстреливали ледовую трассу с берега и с воздуха. Но главная опасность теперь исходила от воды. Она хлюпала под ногами даже в землянках политотдела. Ее вычерпывали по утрам, но к вечеру она снова набиралась.

В эти апрельские дни мне, как и моим подчиненным, приходилось особенно часто бывать на озере. С машин сняли глушители — их заливало водой. Она с каждым часом прибывала, затопляя на льду все новые участки. Водители снова стали ездить с раскрытыми дверцами, чтобы в любой момент выпрыгнуть из кабины. Так было в ноябре, когда Ладога только замерзла. И так же, как тогда, кузов теперь загружался вполовину.

Днем температура воздуха подымалась порой до плюс 10 градусов. Положение на ледовой трассе стало угрожающим. Лед колебался, выпираемый снизу тугой волной. Он стал таким рыхлым, что груженая машина, простояв пять минут на месте, проваливалась или оказывалась в набежавшей воде.

С трассы сняли сначала тяжелые ЗИСы, ЯГи, автобусы. Затем и ремонтные летучки техпомощи. Остались одни ГАЗ-АА. Но и водители полуторок боялись останавливаться. От опасности застрять на льду их спасала только скорость. И то далеко не всегда.

Водолазы при помощи треног пытались поднять и эвакуировать провалившиеся машины. Но часто треноги тоже проваливались вместе с поднимаемыми грузовиками. Дорога гибла на глазах у всех. И все же генерал-майор А. М. Шилов не решался отдать приказ о прекращении движения автотранспорта по Ладоге. Ведь снабжение Ленинграда прерывалось на целый месяц. Ладожский лед полностью растает лишь в конце мая, и только тогда перевозки грузов смогут возобновить суда.

Утром 12 апреля меня вызвал к себе бригадный комиссар И. В. Шикин. По дороге к его землянке, находившейся тут же, в лесу за Кобоной, я заметил скворцов. Они громко распевали на ветках и охорашивались. Войны для них словно и не существовало. А для людей весна была не легче зимы.

Бригадный комиссар пригласил меня в свою «эмку». Иосиф Васильевич получил ее в подарок от рабочих Горьковского автозавода, где он долгое время работал секретарем партийной организации. «Эмку» для него собрали перед самым отправлением в армию. Мы сели с ним на заднее сиденье и подождали немного начальника Дороги генерал-майора А. М. Шилова. Он задержался, отыскивая для себя пешню…

Было ясно, что эта поездка должна решить вопрос о закрытии ледовой трассы.

На льду вода доходила до самого верха голенища. Но Афанасий Митрофанович Шилов чувствовал себя уверенно. Он был повыше нас ростом и носил сапоги большого размера. Опробовав лед пешней вокруг машины, он остался доволен. Иосифу Васильевичу Шикину и мне лед также показался еще прочным.

— Вода пугает! — подытожил свои наблюдения начальник Дороги. — Ее действительно много. Но ездить еще можно. Вон посмотрите: две трехтонки идут рядом — и хоть бы что!

Когда водители полуторок поравнялись с нашей «эмкой», А. М. Шилов погрозил им кулаком. «Лихачи», узнав генерал-майора, тут же разъехались. Все на трассе знали его требовательность. Он бывал порой суров и грубоват, но отдавал всего себя без остатка порученному делу. У него был твердый характер и поразительная работоспособность. Начальник Дороги мог сутками не спать и не уходить со льда, выправляя положение в самом уязвимом месте.

Мы подъехали к посту регулировщицы. Она стояла на торосе посреди сплошной воды. Судя по косичкам, выбившимся из-под шапки, это была еще почти школьница. Но водители беспрекословно подчинялись ей. Сворачивать с пути, который указывала им регулировщица, было опасно. На озере всюду появились промоины.

— Как ты сюда добралась? — поинтересовался Иосиф Васильевич Шикин.

— В корзине! — смутилась девушка.

К торосу и в самом деле была «причалена» большая плетенка, в которой местные рыбаки хранили свой улов. На самом дне лежала надутая автомобильная камера — вместо спасательного круга. В такой корзине можно было плыть по воде, отталкиваясь лыжными палками ото льда.

«Эмку» у поста регулировщицы заливало по ступицы колес. Мы повернули назад, к берегу.

— Ну что скажете? — обратился к нам за советом генерал-майор А. М. Шилов.