По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 7

— Эй, Салиман! ***! Ты что?.. Умереть решила? — только послышалось, когда девушка решила, что все оборвалось в ее короткой земной жизни, настолько невыносимой тяжестью налилась голова. Ведь большая часть боли ютится в голове; не было бы этого центра страданий, так и повреждения рук и ног ощущались бы слабее. Наверное. Вот хорошо быть червяком бесхребетным, у него ни мозга, ни нервной системы, кажется, нет. Но с человеком все сложнее. Салли сначала решила, что умрет и избавится от страданий, а потом в сознание полезли совершенно ненужные мысли о том, что она может попасть в ад. Странные картинки из раннего детства, когда ей рассказывали, что это за страшное место. Снова гореть? Да ее только что Ваас чуть не сжег. Порой мнилось, что остров — это и есть ад, что они уже все там, мертвые, расплачиваются за грехи вечной болью. Ваас мучил ее. Раз за разом.

Снова и снова, без всякой надежды на изменение, ведь это только в сказках герой приходит и спасает прекрасную принцессу из лап чудовища. Но какая она уже принцесса? Она — невидимка, существование которой игнорировали все, никого не волновал ее страх, ее боль и всё, что мог делать и делал с ней главарь. Совершенно никого. И много в мире таких невидимок, не хватает на всех прекрасных принцев.

А где-то далеко бежали поезда, астрономы открывали планеты. А где-то далеко была чужая судьба, намного лучше этой.

***

— Ах ты ж казуар! — на свой манер шепотом выругалась Салли, открывая глаза. Она больше всего на острове боялась этих странных птиц, считая их мифическими чудовищами. Еще они очень напоминали своим гребнем Вааса с его высоким ирокезом.

Салли проснулась, охнув привычно от боли, которая никуда не девалась и во сне, благо обезболивающие щедро отсыпали — это на основе наркотиков сами делали. Девушка понимала, что воспоминания прошедшего дня остались еще одним рубцом в ее хрупком сознании. В своей нормальности, впрочем, она уже давно сомневалась. Да и кому она нужна? Сумасшедшим, может, даже проще, меньше осознание боли. Вот и теперь затуманенный рассудок хоть немного избавлял от ужаса, и ей еще удалось обрадоваться: похоже, что не такими сильными оказались удары тока, значит, ее не намеревались убить. Хотя кто теперь знал, к каким последствиям они привели. То, что здоровье подкошено уже давно, Салли не сомневалась. Но все-таки: Ваас не убил ее. Да еще этого доброго доктора позвали, благо он оказался на не слишком отдаленном аванпосту. Салли даже слабо улыбнулась: все-таки Ваас не позволил ей погибнуть, снова. Или это, наоборот, причина для скорби?

Сквозь щели между досками в штаб аванпоста, куда была перенесена пострадавшая, уже пробивались лучи рассвета. Бенджамин дремал прямо на табурете, для устойчивости расставив ноги, скрестив руки на груди. Они оба знали, что при такой жизни надо использовать любую возможность поспать или поесть. Однако доктор тут же приоткрыл изучающе левый глаз, точно почуяв, что на него смотрят. Салли и правда разглядывала его, точно зверь из норки. И доктор для нее казался своего рода экзотикой: слишком опрятный для их мест, слишком высоко державший голову для мирного жителя. Ни мешков под глазами, ни шрамов на лице. Да еще этот прямой нос и жесткие кудри. Салли невольно ощутила, как у нее покраснели щеки (хотя тело нещадно мерзло), будто увидела не случайного доктора, а настоящую кинозвезду, любимого актера. Странно: ей казалось, что она уже ничего не в силах ощущать, только практически циничное безразличие к себе и окружающим, которым «наградило» соответствующее обращение с ней Вааса. Но оказалось, что не все так безнадежно. Она даже смутилась, очевидно, температура немного спала под действием лекарств, мысли немного прояснялись, хотелось поговорить, вот только темы все равно находились невеселые:

— Бен, ты веришь… в сказки?

— Нет, — сдержанным спокойным тоном отозвался доктор. — А что?

Салли-то было невдомек, что он не желает снова повторять свою ошибку, когда импульсивным высказыванием довел до слез и без того натерпевшуюся лиха девочку. Да еще ощущал себя виноватым, догадываясь, что при таких условиях не сумел оказать должной помощи, что теперь все зависело от случая и того, насколько сумел бы организм пострадавшей справиться с инфекцией. Салли показалось, что доктор просто не хотел сближаться с ней, отчего она решила говорить с собой, раз уж в голове возникли какие-то соображения, и ей позволяли их высказать. Она была готова говорить и в пустоту:

— Я просто подумала… Если бы на острове водились феи, они бы и фей продавали.

Но далее она замолчала, озлобленно продолжая про себя: «Отрывали бы им крылья, сажали в пыльные банки и загоняли бескрылых, обезображенных по завышенным ценам. Я даже вижу порой, как Ваас с наслаждением вырывает их крылья, пачкает свои грязные руки в нежной цветной пыльце, смеется над слезами существа… Как всегда. Ничего бы не изменилось. Будь единороги — продавали бы в конюшни в лучшем случае, а так — на мясо и на рог. Будь русалки… В бассейн к любителям экзотических извращений. Сказок нет…»

— Ими правят деньги, — пожал плечами Бенджамин.

— Поэтому чудес не случается, — сурово оборвала Салли, совершенно не своим, слишком низким голосом, отчего доктору почудилось, что перед ним предстал совершенно другой человек.

— Где есть деньги, нет места чудесам, — кивнул Бен, и понял, что они сумеют найти общий язык. Он и не подозревал, чем может быть чревато его намерение сблизиться с личной вещью главаря.

Комментарий к 3. Личная вещь

Ну что, вы видели? Автор описал впервые именно NC-сцену. Автор в шоке, если честно. Или снова это R? Тогда я запутался.

Перевод эпиграфа:

“А ты … ты меня убьешь!”

========== 4. Предатель ==========

I hate what I’ve become.

The nightmare’s just begun

© Skillet „Monster“

Быть живым проще, чем оставаться человеком. И прежде, чем тело, погибнет именно человек…

Бена уже тошнило от этих бесконечных джунглей, от бирюзово-синей воды лагун и потрясающе рыжих закатов, лиловых рассветов. Мужчина просыпался и не мог избавиться от желания закрыть глаза, чтобы не видеть беспорядочного мельтешения малахитовой листвы, да только во сне ничего иного уже не являлось, будто джунгли пропитали его насквозь, оплели паразитическими лианами, выпивая все соки. С тоской и пренебрежением окинул он взглядом очередной аванпост, на который пришлось отправиться вместе с главарем. Любой пират счел бы это за честь, но Бен только морщился мысленно в присутствии Вааса, а проявлять открыто свои эмоции означало навлечь на себя немилость, потому что ничто не скрывалось от ненавистного главаря. И бесконечной пустотой закостеневали души обоих… Но об этом вообще не стоило думать, да и ни о чем не стоило, а мысли все же надоедливыми клопами лезли в голову.

После инцидента с Салли прошло недели две, может, больше. Бен не видел девочку уже давно. Она осталась там, далеко на северо-востоке острова возле лагуны, где часто грузили партии “товара”, то есть переработанной конопли, которая в достатке росла у восточного побережья. Дальше этот яд отправляли на южный остров к боссу всей этой преступной организации — Хойту. У него находился старый военный аэропорт, снабженный новыми самолетами и вертолетами, хотя немалое количество единиц отжившей свой век боевой техники — несколько БТРов и много внедорожников с пулеметами — осталось в результате присутствия военных разных стран на спорных островах в Тихом Океане.

Что же касалось Бена, то он почти не участвовал в непосредственном трафике наркотиков, не организовывал пути сбыта, не охранял лодки, на которых перевозились бесконечные пакеты с белым порошком. Зато на его долю в этот раз выпала миссия куда более страшная, чем сопровождение какого-либо транспорта.

Порой приходилось обследовать пленников, но не для того, чтобы вылечить их после побоев, полученных при захвате, а для вынесения приговора: годится ли этот образец для продажи. И принесший клятву Гиппократа безвольно отправлял на смерть, передавая главарю пиратов информацию о здоровье очередного похищенного человека, бесследно стертого, вырванного из контекста обычной жизни. Тех, кто покрасивее да помоложе, продавали частным лицам, а если поступал заказ на составные части тела, то шансы очередных пленников выжить приближались к нулю. Хотя Бен не знал, что лучше: гибель или участь, что ждала после продажи? Но вот с ним же случилось это “после”, и он продолжал — как ни странно — жить. Хотя, не совсем, с ним случилось хуже — он стал одним из них, одним из пиратов. Он понял это, когда впервые провел осмотр случайно попавшего на остров одинокого туриста-экстремала. Тогда до доктора еще не дошло, почему кто-то печется о здоровье попавшегося в клетку странника, а рассказать никто не потрудился. Много позднее, как обухом по затылку, ударило осознание этого факта, всплыв совершенно не к месту, лишив на целую ночь столь необходимого сна. Тогда он успокоился только под утро, когда отчужденный холодный голос существа в его голове отчеканил еще одну фразу для записи в несуществующий блог: “Ты можешь ненавидеть всех, можешь предать всех. Только что останется от тебя? Впрочем, если это никого вокруг не волнует, может, и тебя перестанет волновать”.