По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 63

Восторг сменился тревогой. Доктор вернулся немедленно в сарайчик к Салли и Норе, не заметив, куда унесся Ваас, как он докладывал Хойту о происшествии и что было главарю от босса…

Бен только думал, что в случае нападения на лагерь придется бежать — от пиратов ли, с ними ли вместе — это бы в любом случае усугубило состояние Салли. Однако удалось установить, что это, скорее всего, не экзотический вирус и не паразиты, а обострение хронического… С добытыми лекарствами смогли сбить температуру, девочка вскоре измученно задремала. Зато теперь Нору колотил нервный озноб. Ей Гип помочь лекарством не мог, только обнял за плечи, обвиняя себя за каждый синяк на ее гладкой коже. Но приходилось уходить от любимых беззащитных женщин, от этих двух скромных ангелов, несчастных друзей, которые стали новым смыслом жизни. Приходилось… Но, к счастью, не очень далеко, просто, чтобы аккуратно сгрузить с катера заветные ящики. Пиратам он не доверял, они только автоматы умели правильно держать.

***

Салли не совсем понимала, что происходит, но главное, что Бен вернулся, он был рядом, он сумел защитить от Вааса. Впервые!

Нора подносила к губам девочки алюминиевую кружку с водой, Салли жадно пила, то затихая, сворачиваясь крошечным клубочком, то внезапно всхлипывая.

— Нора, — Салли было стыдно, ужасно стыдно за то, что она раньше ненавидела Нору. Эта женщина согласилась пожертвовать собой ради того, чтобы главарь не домогался Салли. Вот так, почти не задумываясь, чуть не позволила совершить с собой то, от чего ее Бен избавил. Но снова удача оказалась на ее стороне. И Салли вновь делалось противно, она не понимала, почему Норе так везло, почему она все еще не ломалась.

— Все будет хорошо. Я тебе обещаю, — настойчиво и невероятно ласково говорила женщина, на лице которой уже набирались лиловым новые отметины, а она будто не замечала этого, игнорировала факт своей боли.

— Нора. Не… не жалей меня! — помотала головой Салли, вороша тряпье, которое служило ей подушкой.

— Почему? Ты ведь столько лиха хлебнула, — вздохнула Нора, поглаживая девочку по голове, руки женщины дрожали, но она старалась спокойно улыбаться. От вида этого исполненного нежности грустного лица Салли не удержалась и заплакала, тихо, неслышно, вспоминая тот образ матери, который создало ее сознание. Значит, все-таки не прав оказался Ваас, значит, все-таки существовали добрые люди. Нора не жалела! Это правда! Она не из жалости была готова любой ценой отвратить угрозу от настигнутого недугом создания. Если не жалость, то как называлось это чувство? Как-то иначе. В Норе забота проявлялась иначе, нежели в Бене. Странно.

Салли с трудом перевернулась на спину, поморщившись, уставилась в потолок. Чтобы как-то успокоиться, безразлично принялась рассуждать, медленно подбирая слова, которые вместо благодарности некстати нашептывала ее вторая, темная личность:

— За что нас жалеть? Мы все бывшие люди… Как думаешь, это достаточное основание, чтобы лишить нас права на существование?

— Люди не бывают бывшими. А злые люди, наверное, просто больны своим злом, — отвечала Нора, тяжело опуская голову, сдавливая правой рукой костяшки левой.

Салли пыталась понять, что же она чувствует к Бенджамину и что он к ней. Да, он ее защищал, но являлся ли он ее принцем? Вряд ли. Да и она не хранила в себе черт принцессы, ни единой, глупая замарашка, Золушка без феи. О, как она в детстве любила сказки! Жизнь нормальных людей — тоже сказка. А Бенджамин… Да, он защищал. Но… Салли или ее вторая личность заключали: «Любят счастливых. Несчастных жалеют, а жалость — это не любовь».

— Как ты? Ты что-нибудь сейчас чувствуешь? — спросила женщина заботливо, имея в виду состояние девочки.

— Чувства слишком большая роскошь для тех, кто уже должен быть мертв, — прорвался глухой гортанный клекот Черного Фрегата.

— Ну, начинается псевдофилософия! — всплеснула руками Нора. — Не надо. Ты жива! Мы все живы! Но почему ты боишься жалости?

— Жалость… унижает, — протянула Салли неохотно. – Тот, кто жалеет, ставит себя выше. Ведь он же… благодетель типа.

— Я не ставлю себя выше. Я такая же, как ты, правда, Салли, — Нора раскинула руки, точно намереваясь так обнять весь мир. — Мы все здесь в одинаковых условиях. Да и нельзя так людей делить. Людей вообще нельзя делить. Ладно, если не нравится слово «жалость», называй это «состраданием».

Салли рассматривала Нору, не видя в ней никакой агрессии, никакого снисхождения. Она задумывалась о ее словах про «больны злом». Что же, она — и Вааса приписывала к ним? Вероятно. Или нет, но Салли приписывала. Весь остров тяжело болел, как и весь мир, потихоньку съедая себя, но так умел рассуждать только Черный Фрегат: «Есть много людей. Им нечего предложить, нечего отдать, но они привыкли получать. И получать. И ничего иного».

***

Высокий столб черного дурманного дыма поднимался над лесом, полз по джунглям, так что уже щекотало в горле. Его было видно за много километров даже над морем, и не верилось, что такое мог устроить один человек или группа партизан.

Ближе к вечеру джунгли разрезал гул моторов. Две машины ехали со стороны злополучных полей. Бенджамин все больше мрачнел, вкус тревоги вяз на зубах дешевым табаком.

Всякое ликование по случаю поджога полей Хойта прошло, как только донесся запах… Да… Этот ни с чем не сравнимый запах, который постоянно витал в ожоговом отделении, а на острове усиливался во сто крат влажной жарой. Горелая плоть… От него поморщился сразу даже главарь, предпочитая отойти подальше, закрываясь в штабе. Ваас выглядел непривычно серьезным, постоянно поглядывал украдкой куда-то за залив, в сторону острова босса, негромко шепча беспрестанные проклятья. А у Бена выбора не оставалось, по долгу службы, по долгу клятвы. Пришлось идти навстречу закопченным дымящимся джипам, которые по странной случайности не взорвались за время дороги.

Пятеро! Всего пятеро уцелели после поджога полей. Бен, конечно, не испытывал к ним сочувствия, зная, что это гнилые люди, однако в пустом голодном желудке все сжалось при виде пяти живых трупов. Да и хорошо, что там ничего не было с самого утра, потому что уже облик водителей заставлял содрогнуться.

Невооруженным взглядом доктор заметил у них на руках множественные ожоги третьей степени, которые постепенно начинали покрываться волдырями с бурой жижей внутри. Покрытые сажей опухшие лица не позволяли толком определить ни расу, ни возраст. Вечно обкуренные, они, казалось, уже совсем не ощущали боли, и направились в штаб, докладывать главарю подробности ситуации. Правда, один из них так и упал на пороге, споткнулся и упал, как подкошенный. Бен подбежал к нему и увидел, что из спины пирата торчал наконечник обломанной стрелы. Раненый через пару минут перестал дышать, неизвестно как доехав до аванпоста. Но худшее поджидало доктора в кузове одного из джипов: вповалку там лежали остальные трое, прямо друг на друге. И не понять, люди ли вообще или куски обугленного мяса с пригоревшим к нему тряпьем, что когда-то служило одеждой. Как ни странно, все трое еще были живы, один из них даже не выглядел сильно обожженным, только хрипел очень сильно, пытаясь что-то сказать…

Их разложили на открытом воздухе на спальные мешки под навесом у скелета недостроенной лодки. Тут же слетелись вездесущие мухи, казалось, что эти насекомые на самом деле правят островом, потому что от них даже главарь не мог обороняться.

Бенджамин ощущал апатию, безразличие и тягучую тяжесть бессилия, пока доставал физраствор, обезболивающее и бинты из тех самых ящиков, что недавно получил. Он словно предвидел, что произойдет нечто подобное. Неудивительно, что его никто не спросил даже, от кого пришел приказ о перебрасывании медикаментов.

— На южном острове есть нормальный госпиталь? — только спросил через час доктор у главаря, негромко, будто рассчитывая, что собеседник, вышедший из штаба и собиравшийся уезжать, не услышит.

— У Хойта и аэродром есть, — зло пробормотал Ваас, устало окидывая взглядом обожженных, к которым вскоре присоединился и уцелевший водитель.