По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 27

Ваас подошел к сцене, остановился подле нее, потом грубо подхватил Салли, оторвав от земли, подкидывая на высокий постамент. Девушка повиновалась, но все равно немного неуклюже взобралась, едва не потеряв равновесие, не понимая, что от нее требуют, но дрожа всем телом, что было видно даже невооруженным взглядом.

Доктор подходил все ближе, а Ваас затевал какое-то представление, решив приберечь его под конец или придумав только что.

— Какие люди! Гип! Подходи! Ты как раз вовремя! — издевательски радушно приветствовал улыбкой крокодила пират. — Подходи! Смертельный номер, специально для тебя! Не веришь, ***? О***ть! Ты мне не веришь?! ***!

— Верю, — бормотал в ответ доктор, пристально наблюдая за Салли, которая крайне неловко себя ощущала в центре всеобщего внимания, которое приковывала сцена. К тому же девушка оказалась практически без одежды: только в купальнике не по размеру. А пираты ждали зрелища.

Девочка встретилась взглядом с Беном и на глазах ее почти выступили слезы, она просила защиты у него, поддержки. Но он стоял подле сцены и просто гадко ждал! Что он мог? Что мог… И так каждый день, каждая новая смерть. Ничего не мог, совсем ничего, никакого первого шага, никакого плана.

Ваас тем временем указал, что делать кому-то из своих, и пираты потащили к сцене из разных концов форта опустошенные бутылки. Салли стояла посреди настила, почти обнаженная, хрупкая, с некрасиво торчавшими сквозь источенную желтую кожу ребрами. Она уже догадалась примерно, в чем будет заключаться «гвоздь вечера». По щеке ее скатилась слеза, но всего одна, больше жалеть себя она не позволила, сжав зубы.

Когда пираты били бутылки и старательно раскидывали осколки по всей сцене, перед Беном предстала другая Салли — непоколебимая, окаменевше спокойная, глядевшая с презрением на своих палачей. Но это продолжалось слишком недолго, ровно до тех пор, пока ни раздался приказ главаря:

— Вперед! Пошла, шалава!

Девушка сделала неуверенный шаг, но когда босая ступня коснулась немедленно впившихся в нее осколков, девушка замедлилась, прижимая сиротливо сжатые кулачки к груди.

— Салиман! Ты оглохла на***? ***! Я тебя по ушам вроде не бил! Может, тебе жестами показать? — вскочил с дивана Ваас, ухмыляясь, на этот раз помахивая выхваченным из кобуры пистолетом, указывая направление и одновременно напоминая, чем чревато неповиновение.

Девушка зажмурилась, шипя от боли, но покорно пошла, неуверенно пошатываясь, точно канатоходец без страховки. Стекла впивались в ее ступни, за ней оставался кровавый след на досках и битых бутылках, каждый шаг отзывался болью, которая искривляла юное лицо. Но она мужественно дошла до конца сцены и там остановилась, умоляюще поглядев на Вааса. Однако разве надеялась она на то, что в его черном сердце осталось место милосердию или здравому смыслу? Особенно после такой попойки. Главарь снова привстал с места:

— Нет, я не понял, че застыла? Обратно давай!

С приоткрывшихся губ Салли сорвался тихий-претихий стон. Страх все еще пересиливал боль.

Ваас заставил Салли ходить по битому стеклу еще несколько раз вперед-назад по сцене. Босиком. Вскоре жертва реагировала именно так, как нравилось главарю: молчала, едва уловимо скуля, не стирая с чумазых впалых щек катившиеся градом слезы. При каждом шаге плаксиво беспомощно морщась. Лишь изредка глядела на Бена, который замер возле разрисованного дивана, точно сраженный ударом молнии. Каждый новый ее взгляд, исполненный мольбой и отчаяния, — новый удар каленого прута, вьющегося хлыста. Доктору казалось, что его привязали к позорному столбу и беспощадно пороли. А Ваас заставлял смотреть. Может, в этом содержалось наказание для обоих пленников? Но за что? Понять бы…

Только в стеклах отражалась ночь, теряясь в тусклых каплях рома и крови.

— Что Вы… Что ты делаешь с ней? Зачем?! — только шептал Бен, но сам уже тоже не смел перечить, чуть не плача от этого вида. — Да как тебя земля носит!

— Осколки… — еле слышно пробормотал Ваас тем же тоном, что выли динго в джунглях, протяжно, жутко, заупокойно, без расчета на слушателя, а вот продолжал в обычной наглой развязной манере «царя и бога»: — Да, ***, Бен, я все слышу! Не нравится представление? В чем дело, Бен? Ничего, погоди, скоро прибавим тебе работы, — главарь снова поднялся с места, вскидывая руки, как дирижер, приказывающий вступить оркестру. — Эй, Салиман! Спиной ложись! Да! Давай, моя марионетка! Ты ведь уже признала, что ты марионетка? Мы отлично веселимся! Да или нет? А, Салиман?

— Да! — закричала она, ощущая, как осколки впиваются в кожу, в мышцы, но покорно медленно опускаясь сначала на колени, а потом на спину, что со стороны выглядело даже красиво и пластично, если бы только не знать, какую боль терпела девушка, выполняя этот танец для своего хозяина. А Бена поражало, что на нее не нацелен даже пистолет, который Ваас давно убрал. Но разве добровольно она подчинялась?

— ***, как легко сломать человека… Жалкие твари. Жалкие, — бормотал главарь, но уже шепотом, не желая, чтобы его слушали. И снова в его голосе звучал бесконечный-безначальный вой цепного волка. Но что от его душевных ран Салли, тело которой теперь сплошь покрывали раны от отточенных острых граней?

«Я все слышал!» — мстительно подумал Бен, готовый зубами перегрызть глотку врага. Хоть бы какой оборотень укусил! На небе как раз наливалась отравленным яблоком полная луна. Но то лишь сказки, а их закинуло в такую темную быль, что хоть реви, хоть молись — а чуда не случится.

Салли подняться уже не смогла, панически вздрагивая, опасаясь, что Ваас заставит ее дальше идти, чего она уже физически не выдержала бы. Но главарь скучающе встал с места, размял плечи, кажется, не совсем довольный своим представлением. Может, у него просто сменилось настроение, оно и так скакало, как полоумная саранча, что немудрено при употреблении веществ. Пират подошел нехотя к Бену:

— Ну все, док. Тебе есть работенка. Мне не нужна сломанная марионетка, — но губы растянулись в широкой ухмылке варана. — Хе-хе, вот теперь-то ей и понадобятся твои ботинки новые, — Ваас навис над собеседником. Неизвестно как ему это удавалось, ведь Гип был выше как минимум на полголовы, но точно сжался, когда главарь восклицал, размахивая руками, точно жерновами или пропеллерами-лезвиями: - Да, Бен, ты ведь всегда добро делаешь, да, ***, ты же о***но добрый, альтруист на***! И все только ради себя делаешь, зараза, — Ваас словно с осуждающим напутствием разочарованно покачал головой, бросая странный взгляд на неподвижно лежавшую Салли. — Бенджи, Бенджи, какая же ты гнида на самом деле.

«Ботинки! Стекло… Ревнивая сволочь! Кто ему донес? Ваас!!! Вот кому я однажды подсыплю яд. Когда-нибудь», — пронеслись все мысли в голове.

Не хотелось верить, что девушку подвергли такому истязанию только за то, что Бенджамин посмел принести ей новые сапоги. Почему же тогда пытали ее, а не его? Или все просто так совпало? Но Ваас всегда знал, о чем говорил, что имел в виду.

Главарь распорядился перенести девушку в комнатушку одной из пристроек. Там-то Бен полночи, почти до утра, обрабатывал множественные раны Салли, вытаскивал стекла, обмывал и обеззараживал, накладывая бинты и пластыри. Порезы были разные, глубокие и неглубокие, различались по ширине и длине, но каждый из них сочился кровью, особенно те, что испещрили ноги бедной девочки. Видимо, долго еще ступни обещали болеть, отзываясь при каждом шаге ощущением, будто ходит она по острым ножам и булавкам.

И все из-за одного вечера, из-за короткой прихоти одного психа. Разрушить легко. Бабочка долго переживает превращение из гусеницы в летающее создание, но достаточно пары секунды, чтобы грубо оборвать крылья, навсегда закрыв путь к небу.

«Хоть бы не было столбняка!» — надеялся на лучшее Бен, потому что вакцины на острове не было.

— Извини… Пожалуйста, извини! — только бормотал доктор, но ему приходилось причинять новую боль, когда он зашивал особенно глубокие раны на спине. Повезло, что не на живую, Салли хотя бы дали обезболивающее, которое слегка затуманило ее разум.