По течению (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 1

========== 1. Век глобальной преступности ==========

Je sers, а rien du tout.

Et qui peut dire dans cet enfer

Ce qu’on attend de nous, j’avoue.

Ne plus savoir, а quoi je sers,

Sans doute, а rien du tout.

© Mylene Farmer «A Quoi je Sers…»

Двадцать первый век. Тропики.

Если что-то и заслуживает повествования, то точно не эта история, поскольку порядочные люди предпочитают изыскивать смысл в сказаниях о борьбе, чести и справедливости. Но какая здесь борьба…

Над островом светила полная луна, из зарослей доносились звуки выстрелов. Возле жестяного забора снова сжигали трупы, над которыми поднимался дым. Жуткий смрад душил пленников, что по воле злого рока оказались в клетках. А человек в красной майке и потертых сизо-зеленых джинсах, на поясе которых красовались две кобуры, вился возле бамбуковых прутьев, смеялся, изучающе рассматривая «содержимое» тюрем. Голос его то разливался шипящим скрежетом, то громыхал потоками бранных слов:

— Хочешь узнать, кто из нас умнее, *** гр***нный? Хочешь узнать?! Ну давай, ***, докажи, что ты умнее, сидя в клетке. Докажи, как тебе пригодился твой ***ый ум, когда мы распродадим твоих дружков! Языком подавился, ничтожество? Ты ничто! Запомни! Ты — полное ничто. Я царь и бог Рук Айленда. И здесь твой ум ни*** не пригодится. Что? Что ты сказал? Ты что-то, ***, посмел мне сказать?

Но нет, все это осталось в прошлом, еще слишком недалеком, но уже прошлом, хотя голос пульсировал в голове, как наяву.

Снова эти сны, снова это страшное лицо со шрамом от левой брови вдоль головы с черным ирокезом. И гвоздящие пронзительным издевательским взглядом темные безумные глаза — Ваас Монтенегро. Главарь.

Бенджамин поморщился и пробудился, лицезрев полумрак штаба пиратского аванпоста. Все еще ощущались следы веревок на тонких запястьях. Но он уже был на свободе. Вот только едва ли человек в здравом рассудке назовет это состояние свободой. Впрочем, все лучше, чем в клетке, все лучше, чем участь, постигшая его товарищей. Попытаться найти их… Нет, такая мысль даже не посещала. Уже упустил. Да и что он мог? Почему сразу он? Он ничего не умел делать специального: он не морпех, не спецназовец. Так что идей не пришло, как их вытащить. И они очень скоро разошлись по хозяевам, как редкий недешевый товар. Думать об их дальнейшей судьбе было страшнее, чем сойти с ума.

Бен надеялся сам хоть как-то выжить среди того контингента, который его окружал с некоторых пор. Обладатель шрама являлся их предводителем. И еще не раз приходилось слышать этот ненормальный голос. Но уже хотя бы не в клетке.

Бенджамин вышел наружу, потянувшись, взлохматив со сна спутанные сальные черные кудри, натягивая торопливо бежевые штаны и поправляя безразмерную красную майку с чужого плеча. Равнодушно поглядел, как люди в таких же красных одеждах загружают в небольшой грузовик новую партию конопли, готовой для переработки. На юго-востоке северного острова архипелага Рук находилось около пяти крупных полей растения, из которого делали наркотики.

Бен не пытался оценивать, какой ущерб этот товар может нанести всем, кто проживает за пределами проклятого тропического острова, затерянного в Тихом Океане. Бен вообще заставлял себя все меньше оценивать и все больше делать. Когда из зарослей гулко послышались выстрелы, он не взялся за автомат, так как оружия ему пока что не давали. Да он бы и сам не взял, толком не понимая, с кем ведется борьба. Вроде как с местным племенем ракьят. Наркоторговцы лет двадцать назад бесчеловечно вторглись на их острова, половину истребили, половина или около того все еще сопротивлялась. Вот на этот раз решили отрядом в шесть человек отбить аванпост. Но им явно не повезло: как раз шла погрузка товара, так что помимо охраны оказалось еще несколько вооруженных людей. Если их, конечно, можно было называть людьми, в чем Бен сомневался, спешно укрываясь в штабе, откуда только недавно несмело вылез.

Неплохая защита: сарай сараем с лампочкой в центре и деревянной шаткой мебелью, но укрепленный листами железа и с металлической дверью, разве только прямое попадание из гранатомета могло разворотить его.

Из-за жестяного забора доносились короткие отзвуки выстрелов, точно кто-то бешено стучал по телеграфному аппарату, точно стрекотала гигантская саранча.

Бен на всякий случай забился под стол, закрывая голову руками. Желать добра тем, кто недавно держал его в бамбуковой клетке, он не мог, но предполагал, что ракьят по ошибке разделаются с ним при первой возможности. И правда, чем он отличался от наркоторговцев теперь? Даже красную майку нашли и заставили надеть. А большего здесь и не требовалось: стреляли всегда на поражение.

За несколько дней «свободы» Бен понял, что в этих джунглях происходит не просто противостояние криминальных структур и каких-то дикарей — творится нечто большее: борьба за жизнь целого племени, почти война.

И все еще слышались выстрелы. Вроде бы показалось, что стали реже. Но Бен вылез из укрытия, только когда они окончательно стихли. В животе неуютно похолодело при мысли, что аванпост могли взять. Мелкий эгоистический страх за свою паршивую жизнь. Он-то себе казался благородным и смелым. Умным. Иллюзия растаяла при первом звуке выстрела. Привыкнуть к этому щелчку, грому, раскату… Называй как хочешь, а привыкнуть невозможно вне зависимости от пола и возраста.

Бен высунулся из-за двери: на флагштоке по-прежнему развевался дрянной рваный красный флаг с нелепо намалеванным белым глазом — флаг пиратов. Почти ничто не свидетельствовало о жаркой перестрелке. Несколько человек снова невозмутимо загружали товар в грузовик.

— Я нужен? — несмело осведомился Бенджамин, не разобравшись, к кому обращаться.

Пират с замотанным в алый шарф смуглым лицом повел мутными глазами наркомана, вспоминая, кто перед ним и зачем, потом кивнул:

— Да вон одного зацепило, пойди посмотри, если тебе делать не***.

И наркоторговцы погружали и погружали ядовитый товар.

«Скальпель острее ножа. Странно, что редкий киллер использует его», — размышлял Бен, рассматривая острое, слегка скошенное лезвие. Тот, которого зацепило, боли почти не ощущал — мотал головой, невпопад что-то бормотал. Все из-за наркотиков. Курили вокруг абсолютно все. И снова в условиях полной антисанитарии приходилось выковыривать пули из людей, которых хотелось убить, так что улучшения условий Бенджамин особенно не требовал.

Ему порой казалось, что он скоро совершенно станет похож на этих людей в красных майках. Нет, в нормальном мире этот цвет не возбраняется и даже поощряется в умеренных количествах. Но на острове красный являлся маяком всего самого омерзительного и безумного: кровь, опасность, работорговля.

«Врачом я стал по своей воле, пиратом по воле судьбы. Теперь приходится штопать этих мерзавцев. Все было понятно с того дня, как меня выпустили из клетки, когда я нечаянно раскрыл род своих занятий. С тех пор не видел больше ребят из экспедиции. Кажется, их всех продали в рабство… Я потерял надежду их отыскать. Признаться, мне тогда стало совершенно все равно, кого и как “штопать”. Я понял, что не вырваться, не выбраться. И просто пустил себя по течению. Единственное, что оставляло меня человеком в этом аду — клятва Гиппократа. Ничто ее не мешало нарушить. Но она давала смысл оставаться человеком. Впрочем, реши я стать зверем, никто бы не заметил, ведь вокруг обретались такие создания, которые с трудом называются людьми. И их мне нередко приходилось ставить на ноги, хотя я бы с радостью уничтожил лично каждого из них. Но, видимо, мелочная жажда жизни сильнее всякого мыслимого отвращения. Или я просто дал клятву. Но вообще это громкие слова».

Так думал Бенджамин, точно продолжая свой дневник, который канул вместе со всеми вещами. Походные рюкзаки археологов и этнографов пиратам не очень понравились: слишком мало ценного в них обреталось, но предметы обихода в этом адском месте тоже ценились. И будто канул не дневник, будто вместе с ним затерялось среди пальм и лиан прошлое. Образы, воспоминания — они казались даже опасными, ведь при сравнении с ними настоящее оказывалось просто невыносимым, отвратительным. Но если не сравнивать, выходило, что можно жить и так, пока давали жить. Можно и так.