Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 114

— Да. Все именно так. Неплохо. О, ночные кошмары меня еще не съели, — Валерия загадочно ухмыльнулась, отвернувшись.

— А как же родители? — Софья не допускала никогда и мысли, что покинет без объяснений родителей, не представляла, как тяжко жить внутри семейных ссор. У них все шло гладко, не считая бытовых мелочей.

— Ты будто мою мать не знаешь… Разводятся наконец. Иногда разрезать что-то лучше, чем оставить его гнить в целостности, — Валерия сжала кулак и слегка ударила им по столу, словно отсекая что-то.

— Это так… тяжело, — вдохнула протяжно Софья, вздрогнув.

— Лучше расскажи, откуда все твои фантазии, о которых ты рассказываешь Рите. Что такое Эйлис?

Валерия глядела слишком пристально, буквально выжидающе прожигала насквозь. «Уж не считает ли она, что я умом тронулась? Нет-нет, я знаю, что я нормальная. Иначе невозможно. А чего же ждет она?», — рассуждала потерянно Софья. Валерия работала школьным психологом, год назад закончила соответствующий факультет, вероятно, поэтому ей удавалось каким-то непостижимым чутьем буквально «вскрывать» тайны людей. Впрочем, некоторые слишком нечасто их хранили, слишком редко лгали, оттого и отражалась все на поверхности, полыхало румянцем на щеках.

— Это просто… выдумки, — улыбнулась уклончиво Софья.

— Как и песня жемчуга у тебя на шее? А что сказали родители, когда увидели у тебя жемчужину? — обезоруживающе улыбнулась Валерия, отчего спина Софьи покрылась ледяной испариной.

— Откуда? Как ты ее видишь? Ты ее слышишь? — твердила она вполголоса, подаваясь вперед. — Этого… Этого не может быть! Родители не видят.

Валерия только таинственно улыбалась, склонив голову набок. Ее темные волосы закрывали смутной тенью осунувшееся лицо, однако на тонких плотно сжатых губах играла некая победная усмешка.

— Да-а-авно ее вижу, — протянула сестра. — Так что такое Эйлис? Это другой мир?

— Ты решишь, что я сумасшедшая… ты же… психолог, — пробормотала сдавленно Софья, обнимая себя руками, словно прячась.

— Нет. Этот мир сложнее, чем ты представляешь. — Валерия обвела помещение медленным взглядом и, как показалось, кивнула кому-то невидимому. — Например, его населяют духи. И маги. Кто еще, пока не знаю. Кто-то невидимый, кто-то маскируется. Но с некоторых пор я знаю только одно — здесь возможно все. Достаточно… поверить в это. Так что тебя связывает с Эйлисом?

Софья какое-то время боялась, что это проверка. Все искала подвох, впрочем, Валерия созерцала жемчуг. Да и сестра не отличалась вероломностью, как и все, кто был связан узами их фамилии, их рода, почти как у льоров.

— Так что? Полагаю, это история не для суши-бара? — пытливо продолжала Валерия.

— Я лучше напишу.

Софья задумалась, с чего возможно начать столь долгий рассказ, он и правда не вмещался в уютную обстановку деревянных столов и мягких зеленых подушек. Без причин защипали на ресницах странные слезы. От чего? Словно она молчаливо сдерживала некую неразгаданную боль, отрицала ее существование, но вот кто-то сторонний затронул ее, словно осветил тайник души. И в нем притаилась невыразимая тоска, тягучая и безнадежная. Столько лет она безотчетно ждала возвращения ее чародея на Землю, надеясь увидеть в зеркале, однако никогда не помышляла, что, возможно, дело в ней.

— Да, напиши, — махнула ей Валерия, поднося к уху трубку, однако Софья могла поклясться, что говорит она с неким невидимкой, который витает рядом: — Что ты знаешь об Эйлисе? Хорошо, а о поющих самоцветах?

«Она готова мне помочь? Поразительно… Что же мне рассказать… Как все это… осмыслить», — метались прерывисто мысли, словно встревоженные птицы в клетке, словно им открыли дверцу между золотых прутьев, да они не готовы вот так сразу вырваться на волю. Вылетела черная дурная ворона страха и сомнений, прочь выпорхнуло серое уныние. Но многоцветная райская дива все еще пугливо пряталась в пестроте оперения.

Софья пообещала поведать обо всем, написать. А это означало необходимость осмыслить, дать оценку от начала до конца. Что ж, хитрый психолог Валерия, возможно, именно этого не хватало робкой троюродной сестре. Все семь лет она металась между противоречиями. В какой-то миг факты выстроились в осознанную цепочку, но не раздавили хрупкие белые цветы юных порывов и трепетных чувств.

Софья в который раз стояла подле платяного шкафа, вспоминая и вспоминая милый сердцу образ. Однако с каждым годом взросления ее посещали сомнения, ушел отрешенный от мира романтизм, восхищение лишь высокими помыслами, но одновременно безотчетно росло желание вернуться вопреки всем законам мироздания: «Я хотела бы встретиться, но что если ты не настолько изменился? Меня пугает твоя одержимость мной. И моя… тобой. Любовь-жертва и любовь-быт — совместимы ли они?»

Так она размышляла, и обещание рассказать Валерии об Эйлисе отсрочивалось на день-другой, потом на неделю.

Лишь все громче пела жемчужина, лишь сильнее проникала окружающая боль. И Софья постепенно сознавала: жемчуг убивает ее, очищает душу, делая ее практически прозрачной. Но неминуемо ведет к распаду тела, потому что никто не способен слишком долго жить на пике напряжения. Впрочем, она не намеревалась говорить об этом никому, мысль о конце почти не пугала ее, отзывалась непривычным покоем, словно она осознанно передавала себя некому высшему замыслу. Только сильнее отзывалась тоска: ее янтарный льор остался жив, победил смерть, наверное, на краю. Неужели им все равно не сулила хотя бы мимолетная встреча? И от этого мысли острее оттачивали ясное понимание собственных чувств, словно время стремительно иссякало.

Оно вязло песчинками, каждый миг опадал часом. Необъяснимая тревога росла с каждым днем, словно предсказывая что-то, словно трепет перед обратно перевернутой пропастью чистого бытия. Все смешивалось неразборчивым клубком намерений и веры в невозможное. Лишь сквозь стекло все чудились янтарные глаза, исполненные великой печалью, такой же, как и у нее.

Хранитель портала и слышащая скорбь миров — вот, в кого они превратились. И что-то все еще неотвратимо запрещало им свидеться. Хотя бы в последний раз.

— Ну, хватит возле зеркала крутиться. Ты самая красивая у нас. Давай-давай, опаздываем! — поторопила ее мама, дочь улыбнулась, лишь слегка приподняв уголки губ. Родители-то и правда считали, будто ей — по привычке всех девушек — нравится рассматривать себя в разных нарядах в отражающем стекле. Как они ошибались! Впрочем, иногда она безотчетно надеялась, что ее видят с той стороны, поэтому намеренно показывалась в лучших платьях. Но каждый раз одергивала себя, вспоминая, что портал все еще покоится немым заслоном.

О, как они разминулись во времени! Словно на несколько жизней. Не рассмотрели по-настоящему друг друга, не прочувствовали, не рассказали, не разделили великую песню мира, оставив ее самоцветам.

«Что если Валерия не лжет? Что если выслушает меня?» — перекатывались противоречивые размышления в непоколебимо ясной голове. Софья в который раз нерешительно замирала подле клавиатуры ноутбука, пальцы подрагивали, но не складывалось ни строчки. Признаться себе, рассказать об Эйлисе…