Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ) - "Мелани555" - Страница 35

После двух месяцев болезни я снова посещаю школу. Жаль. Раньше учителя ходили ко мне на дом, и меня вполне устраивало такое образование. После того как я начала свободно передвигаться по дому, а чувство голода вновь заставило урчать мой желудок, папа принял решение о том, что мне нужно вернуться в класс. Новые страдания обрушились на мою голову, а старые не захотели уступать им место, и моя душа вновь начала разрываться от боли.

Произошедшее я замечаю по ехидным улыбочкам, обращенным в мою сторону. Кое-кто даже распространяет сплетни о том, что я была беременна, но вытравила ребенка, и поэтому так долго болела. Из-за происходящего мои тревоги только растут, не позволяя успокоиться и зажить нормальной жизнью. Теперь я просто существую, почти ни с кем не разговариваю, часто лежу в постели без сна, предаваясь новым порциям печали и уныния. Учителя ставят мне четверки, не прочитывая половину работы, исправленная же часть кишит закорючками красного цвета.

Я давно забыла дорогу в пекарню. Если честно, то мне стыдно глядеть в глаза мистеру Мелларку после того, как я накричала на него в день своего восемнадцатилетия. Понимаю, что стоит попросить у него прощения, но не могу справиться со своими страхами, ведь тогда мне придется признать, что он был прав.

Недавно я нашла себе новое занятие, сейчас я много времени провожу с Терри. Не найдя понимание среди живых, я выбрала в собеседники мертвеца. Впервые я попала к нему случайно. Миссис Маккольн почти со слезами уговаривала меня навестить его, и, испытывая угрызения совести, я последовала за ней. До того вторника я ни разу не была на его могиле. Его хоронили в воскресенье, и мне тогда было не до похорон: я наслаждалась обществом Гейла, который вдруг начал искать встречи со мной. А потом я купалась в лучах своего нарисованного счастья, а с приходом зимы баюкала растерзанное сердце. Мне всегда было не до него. Всегда находилось что-то более важное. В тот вторник все изменилось.

Я долго смотрела на деревянный крест с пожелтевшей фотографией, который был выпилен чужим человеком на лесопилке его отца. Таких крестов повсюду были тысячи, лишь изредка встречались железные памятники, десятка два гранитных и один из черного мрамора, который принадлежал мистеру Эвердину. Китнисс заказала его сразу после игр. Не сейчас, ни тогда я не видела в этом надобности. Какой смысл ставить на могилу близкого человека дорогой памятник? Дерево, гранит, мрамор – какая разница? Любимого этим не вернешь, а людей удивлять ни к чему. Гроб, покрашенный оранжевой краской или обшитый красным бархатом – они по сути ничем не отличаются…

Тогда я не решилась прервать беседу матери и погребенного сына, даже старалась не слушать и близко к могиле не подходила, а на следующий день пришла сама, возложив к кресту две искусственных ярко-белых лилии. У могилы Терри я нашла свой покой, рассказав ему все то, в чем не решалась признаться даже самой себе. Я орошала его могилу слезами, причитала и била землю вокруг себя. Молила его о прощении за то, что причинила ему боль, за то, что не видела, не чувствовала, не приняла его любовь, за то, что погналась за журавлем в небе. Я благодарила его за досочку, за внимание и за бескрайнюю нежность, и через несколько дней он приснился мне во сне и, улыбаясь открытой и чистой улыбкой, сказал, что давно простил меня. Я пришла к нему вновь, и начала ходить к нему почти ежедневно, разговаривала, рассказывала о своей бесцветной жизни, просила совета, терпения и покоя. Папа, узнав о прогулках на кладбище, опять отругал меня:

– Это дурная примета – будоражить мертвых. Ты добьешься того, что он заберет кого-нибудь из твоей семьи.

Я не послушалась. Я решила позволить Терри забрать себя. Прогулки по кладбищу стали моим единственным развлечением, пока как-то раз, возвращаясь домой, я не встретила Пита и Китнисс, гуляющих с дочерью.

– Мадж, – Пит как обычно подарил мне одну из своих самых приветливых улыбок. Китнисс отвела взгляд, и я тоже старалась не смотреть на нее. – Давно ты к нам не заходила. Даже на крестины не пришла, мы хотели обидеться.

– Долго болела. Грипп дал осложнение на легкие. Мне было больно дышать, и сердце давило.

– Сейчас тебе лучше?

– Лучше, чем тогда.

– А ты еще не видела нашу Руту? Погляди, что за чудо, – он почти силой положил мне на руки маленький теплый комочек. Я никогда раньше не держала грудного ребенка – ощущение, прямо сказать, необычное. Попыталась перехватить это существо поудобнее, и вдруг … Внимательный, осторожный взор ЯСНО-ГОЛУБЫХ глаз из-под длинных черных ресниц застал меня врасплох. Я ожидала чего угодно, но только не этого, а малышка продолжала заглядывать в самые потаенные уголки моей запачканной души и словно говорила с укоризной:

– А сейчас твоя уверенность также сильна, как и вчера? Ты все еще считаешь меня дочкой Гейла Хоторна?

– Голубоглазая, – только и смогла произнести я.

– Вся в папочку, – рассмеялся в ответ Пит.

Холодный пот выступил у меня над верхней губой. Голова начала кружиться от непонимания и… счастья. Все медленно вставало на свои места. Пит – отец Руты. А Гейл? Гейл после УЗИ проникся к ребенку симпатией, понял, что на нем лежит ответственность за эту крошку. Ведь если ее родители могут погибнуть на играх, и у Руты не останется никого. Прим – еще сама ребенок, на ее маму надежды мало, мистер Эбернети пьет, как черт, миссис Мелларк не особенно рада внучке, остаются только ее муж и Гейл. Ради старой дружбы и… любви Охотник решился заботиться о девочке, просто ради ее матери. Глоток свежего воздуха заставил мои плечи расправиться, я впервые почувствовала приближение весны, а ведь снег к тому времени таял уже как недели две, и солнце ласково отогревало замерзшие сердца. В тот момент мне вновь захотелось жить.

– А улыбка тебе к лицу, – заметил Пит. – Даже румянец появился, приятно, что ты улыбаешься моей дочери, но не хочешь ли ты вернуть ее обратно в коляску?

– Прости, я задумалась, – я почувствовала, что покраснела еще больше. Ах, если бы и у меня была такая же девочка, только сероглазая.

– Ну, приходи к нам поводиться. Мы всегда тебе рады.

Его слова не остались мной незамеченными. Сегодня я решила принять его приглашение. Сегодня я иду к Питу и Китниссс. Пусть хоть это воскресенье не пропадет даром. Мне нужно узнать правду, выяснить все до конца.

На всякий случай я стучусь в дом Мелларков ровно в одиннадцать часов. Китнисс без единого звука открывает мне двери и застывает на пороге с каменным выражением лица. Невооруженным взглядом видно, что ждала она не меня.

– Привет, – шаркая ногами о коврик, здороваюсь я. – Можно войти?

– Проходи, – подруга отходит в сторону.

– Это для твоей дочки, – я протягиваю связанный мною розовый костюмчик.

– Спасибо, – она сконфуженно улыбается, приглашая меня на кухню выпить чаю.

– Рута хорошо спит?

– Вполне. Она очень спокойная. Мне повезло, – говорит Китнисс, мимоходом бросая взгляд на часы. Похоже, она мне не рада. Наверняка, ищет причину, чтобы быстрее спровадить меня на улицу. Не дождется! Не уйду, пока не получу доказательств, подтверждающих или опровергающих мою теорию. Набираюсь наглости и спрашиваю, сверля ее внимательным взглядом:

– Гейл бывает у тебя?

– Заходит иногда, – Китнисс пожимает плечами. – Рута – его племянница, но любит он ее как родную.

– Ясно, – говорю я. На первый взгляд все логично, но отчего-то мне не хочется ей верить. Еще один быстрый взгляд на часы. О, это наводит на подозрения. Как же так? Она же Охотница! – Ладно, не буду отнимать у тебя время, – встаю и начинаю собираться. В конце-концов я могу покараулить Гейла и на улице.