Вторая и последующие жизни (сборник) (СИ) - Перемолотов Владимир Васильевич - Страница 27

Запись окончилась.

Я снял шлем с головы, чувствуя, как по щекам текут слезы. С трудом разжимая зубы, я произнес.

— Продолжение я напишу сам… Оно того стоит….

…. Если присесть и внимательно присмотреться, то видно было, что вместо задней ножки трона его поддерживает деревянная плашка. Пусть и аккуратно оструганная, но все же чужеродная этому золотому великолепию. Да и все это великолепие казалось каким-то ненастоящим. Даже золотые накладки на подлокотниках хотелось потрогать и потереть пальцем — золото ли там или только видимость и малость позолоты?

Да все тут смотрелось каким-то унылым — и трон и зал, и сам царь, сидящий на троне. Грустно опираясь на посох, монарх смотрел в окно, а потом грохнул им об пол. Двери в опочивальню тотчас открылись. На пороге появился худой длинный дьяк. Небритый, с острым кадыком, выпирающим из горла, словно гвоздь из стены мужичок являл собой тот тип придворного, который сам собой формируется при маленьком дворе, где все по-домашнему: во дворе царского терема бродят свиньи, в палатах ходят черти в чем, а любимое развлечение царя — сказки, да собственноручная порка смердов на конюшне. Царь зевнул:

— Сказку…

Дьяк поклонился. В тот момент, когда его спина распрямилась, он вытащил откуда-то сбоку человека в синем кафтане, расшитом серебряными звездами. Двигаясь неуверенными шагами, тот приблизился к трону. Не дожидаясь разрешающего кивка Величества сел. Царские брови сперва взлетели вверх, но тут же грозно сошлись над переносьем. Судя по всему, пребывал гость в глубочайшей задумчивости: по лицу сказочника бродили посторонние мысли, пальцы перебирали янтарные четки. Не обращая внимания на царя, сказочник поерзал, усаживаясь по удобнее, и ухватив себя за бороду, словно уснул.

За окном послышался конский топот и вслед за ним поросячий визг. Сказочник превозмог свое оцепенение: — Дошло до меня, великий царь…

Он остановился, сам не заметив этого. Мысли витали где-то далеко. Царь грозным взглядом окинул тщедушную фигурку сказочника. День у царя с утра как-то не задался — изжога, горечь во рту, головокружение. В таком настроении только смертные приговоры подписывать. Да вот, кстати, и повод подходящий.

— По палачам соскучился? — прошипел царь. Стоявший за спиной сказочника рослый розовощекий рында приподнял сказочника со скамейки и тряхнул так, что голова мотнулась как у ощипанного куренка. Сказочник вздрогнул, широко раскрыв глаза, повторил:

— Дошло до меня, великий царь, что в городе Багдаде…

Дальше этого дело опять-таки не пошло. Взгляд рассказчика помутнел. Не находя в себе сил отрешиться от мучивших мыслей Он погружался в них как в омут, даже не задумываясь чем это может для него обернуться в самом ближайшем времени. Слова слышались все тише и тише, а за ними послышалось и вовсе неясное бормотание.

— Царю!? Грубить!? Царскому величеству? — зашипел царь в изумлении. Рында снова протянул руки к сказочнику, но успел отдернуть: Царь сам, с размаху, втянул сказочника вдоль спины посохом. Удачно получилось! У царя даже настроение поднялось, только сказочник и не охнул. И уж вовсе издевательски смотрелась улыбка на его губах!

— Дошло! — заорал ОН неожиданно громко. — Дошло до меня!!!

Царь, наливаясь кровью, хрипел, а сказочник, не обращая никакого внимания на владыку, побежал из тронного зала мимо слуг, мимо бояр в высоких горлатных шапках. Челядь и бояре провожали его глазами и крестились, вслушиваясь в ликующий вопль:

— Дошло! Дошло до меня!

Но уже через минуту сказочника забыли.

— Царю худо! Лекаря!

Царю действительно стало худо. Монарх налился кровью, став сизым, словно с перепою. Вокруг кормильца, поильца и заступника суетилось столбовое дворянство, подкладывая подушки, куда дотягивалось.

Пришел лекарь. Протолкавшись к царю сквозь толпу ближних бояр, немец отобрал целуемую царскую длань, чтоб пощупать пульс, а потом почтительно оттянул царское веко. По боярской думе пробежало шевеление. Родовитые бородачи задержали дыхание.

— Все ясно, — сказал лекарь и произнес несколько слов на латыни. Кто-то из бояр взмолился:

— Да ты дело говори, мил человек. Что ты нас своей тарабарщиной пугаешь?

— Прострел, — пояснил лекарь, свысока поглядывая на малограмотное боярство. Царь захрипел с трона:

— Лечи, иноземец. А не то…

Лекарь непочтительно хмыкнул.

— Средства-то есть? — заволновались бояре.

— А то… Испокон веку лучшее средство от прострелов — драконья шкура, — сообщил кто-то.

— Полцарства… — прошипел царь с трона. — Полцарства…. Сволочи…

Лекаря слушать никто не стал и после минутного замешательства бояре гурьбой выбежали из терема. Во дворе поднялась суета — все поспешно седлали коней. Терем опустел. Оставшись наедине с лекарем, царь велел позвать сына. Царевич явился. События явно оторвали его от важных дел. В одной руке он держал кость с остатками мяса, а в другой наполовину опустошенный кубок. Увидав отца, царевич разом все бросил и прижался к батюшке.

— Что с вами отец родной? Никак занедужили?

Кося налитым глазом на растекающуюся около опрокинувшегося кубка лужу, Царь с трудом проскрипел.

— За грехи Господь наказал…

— Прострелом, — кратко пояснил лекарь. — За винопитие, ястволюбие и сладостратие…

И чуть более подробно объяснил царевичу, чего от него ждет отец.

— Будет вам шкура, — успокоил отца Иван. — Себя не пожалею, а добуду!

Растроганный царь напутствовал сына, посулив ему славу и, в скором времени, царство. Иван небрежно кивнул — знал он цену папашиных обещаний — и отбыл. Не то чтоб ему сильно хотелось взойти на трон, но все же папашин прострел случился как нельзя кстати. Имелись у него и свои вопросы к дракону.

Самым драконьим местом в царстве считался лес за речкой Дуболомкой. Часа через два царевич уже ездил по нему, выискивая драконов. Иван ругался, орал на весь лес, гремел оружием, но дракон не показывался. Так в разъездах прошло несколько часов. Время бежало, как мышь от огня. К этому времени царский сын успел сообразить, что дурная слава, что шла про лес, оказалась сильно преувеличенной. Драконов, во всяком случае, там не отыскалось, правда, время прошло не без пользы — дважды Иван дрался с местными разбойниками, потом пил с ними мировую… В общем скучно не было, хотя пользы из всего из этого, надо признать, не образовалось никакой.

Устав ругаться, царевич спешился на какой-то поляне. Шагах в сорока высоко в небо возносилась серая, изъявленная трещинами скала. Сквозь редкий кустарник у подножья Иван заметил темное пятно, полускрытое оползнем. Злой и усталый царский сын в очередной раз крикнул осипшим от многочасового ора голосом:

— Который тут дракон? Выходи-ка тварь летучая!!!

Дракон, однако, не появился и на этот раз. Может не слышал, а может только делал вид, что оглох. Тогда, оставив за спиной прочесанный лес, царский сын привязал коня к дереву, и полез в пещеру…

Темнота там казалась густой, как черничное варенье. Несколько шагов царевич прошел, осторожно держась за стену, и помахивая перед собой мечом. Дважды свернув, следуя поворотам пещеры, он вступил в обширный зал, освещенный неярким светом, падавшим откуда-то сверху. Со всех сторон его окружали каменные колонны, уходящие вверх и пропадающие там в темноте. Иван задрал голову и просиял, увидев предмет собственной озабоченности — немного выше его головы сидел самый настоящий дракон, какого только можно было вообразить. С длинным гибким, чешуйчатым хвостом, перепончатыми крыльями и совершенно уголовной мордой. Зверь сидел тихо и даже глаза закрыл от желания спрятаться.

Не вышло.

— Трепещи, загадочное чудовище! — крикнул Иван и обнажил меч…

Дракон взлетел. Неистово махая крыльями, заорал так, что эхо заходило по пещере:

— Опомнитесь, юноша! Что я вам плохого сделал?

— Все вы одного корня, — ответил Иван, размахивая мечем. Видя, что удары его не достигают цели он начал подпрыгивать. Сталь рассекала воздух под драконом, который не на шутку перепугавшись, поджав лапы, кругами носился под потолком, крутыми виражами обходя сталактиты, и примериваясь как бы проскочить мимо незваного гостя на воздух.