Вторая и последующие жизни (сборник) (СИ) - Перемолотов Владимир Васильевич - Страница 25

— А ты про побочный эффект все понял? — поинтересовался Абрамыч, поднеся руку к груди.

— Не дурак. Я это перед тем как помирать соберусь сделаю.

— Так что? Нельзя?

— Ну почему? Сапожник без сапог — это не то, что неправильно, это — противоестественно. Я, например, себе взял. Помирать буду — обязательно воспользуюсь.

Он под нашими молчаливыми взглядами достал коробочку и поставил её на стол. В наступившей тишине стало слышно, как там что-то перекатывается. Не знаю, как другие, но я Абрамычу сразу поверил. И в препарат, и в хомяков…

— Кто ж тебе так насолил-то? — севшим от волнения голосом спросил я, представив, что будет, если профессор когда-нибудь реализует свою угрозу.

— Таки кто только не обижал бедного еврея… Может быть, в Египет съезжу…

Повисло неловкое молчание. Как тут на такое реагировать?

— Ну ты Абрамыч прям как таджик! — разрядил обстановку Петрович.

— Дай мне одну, — неожиданно попросил Борисыч. — Очень нужно…

Абрамыч придвинул коробочку ближе к себе.

— Вот как соберешься помирать — приходи. Но не раньше…

Все молчали, не зная, что тут правда, что шутка… А Петрович, как оказалось, думал совсем о другом. он чесал в затылке, решая математическую задачу.

— Ну и? Размен одного гада на одного хорошего человека — нерационально.

— Нда… Собрать бы подлецов на конференцию. Так и назвать «Конференция подлецов». Всех поубивать и самому тогда помереть не страшно… Глядя в глаза последнего подлеца!

— Страна обезлюдеет, — флегматично сказал Абрамыч. — Вам только дай волю… Казаки…

Все замолчали, примеривая на себя тоги мстителей за попранные права народа и пенсионеров.

— А это, наверное, здорово: своими руками творить справедливость! — пробормотал Борисыч. — Уйти из жизни громко хлопнув дверью.

— То есть?

— Прихватив с собой парочку негодяев. У вас, что знакомых подлецов не найдется?

— Найдутся. Куда ж без них?

— Действительно… Это, возможно, и есть вершина… — Задумчиво продолжил Борисыч. — В смысле, когда за отстаивание идеалов, за свою правду, человек отдает самое дорогое…

— А нам, старикам, терять то уже почти и нечего.

— Организуем банду!

— Старики-разбойники уже были.

— Станем старики-террористы.

— Мы не террористы. Мы народ.

— Ну значит группа «Народный суд». Работаем в жанре тяжелого рока…

— Не смешно. Хотя верно. Рок, в смысле судьба, у наших врагов будет тяжелым…

Мои товарищи еще не поняли, что Борисыч говорил это на полном серьезе. Они улыбались, подталкивали друг друга локтями, словно расшалившиеся мальчишки.

— Ты это что всерьёз? — спросил я его. — В рай стремишься? К гуриям? А может быть, ты тайно от нас ислам принял?

— Да нет. Просто считаю правильным уходя из этого мира за собой разное дерьмо прибрать… Получается, я в этом мире погостил и хватит. Что я ему дал, надеюсь ему на пользу пошло. 19 авторских да шесть патентов…

— Это ты молодец.

— Ну, так отчего бы мне и своей смертью этому миру не помочь, если такая возможность существует? Самому уйти и кое-какое дерьмо с собой прихватить. Поработать, так сказать, водой в унитазе.

— Ты так говоришь, словно знаешь, что тебя там за чертой ждет.

— Нет. Не знаю…

— То-то… Попадешь вот на сковородку…

Не обращая на его слова внимания, продолжил:

— Зато знаю, что там ничего не заканчивается.

— Это отчего же такая уверенность?

— А я в этой жизни ни одного конца еще не видел.

— Это у тебя никогда туалетная бумага в нужный момент не заканчивалась?

На этот выпад я отвечать даже не стал. А Петрович через секунду засмеялся. Сквозь перханье выдавил из себя.

— А хочешь, мы тебе сразу три конца покажем?

Товарищи поняли соль шутки и заперхали вместе с ним.

— Смешно. Но совсем не по делу, — серьёзно возразил Борисыч.

— Это отчего же? Не понял шутки юмора — так молчи.

Когда ржание прекратилось, Борисыч сказал:

— Вы вот о чем подумайте: ваши концы — это ведь чье-то начало… Сынкам да дочкам…

— Ну-у-у-у-у, — задумались мы. — Если так, то тогда конечно…

— Вот и я о том…

Внезапно я осознал, что этот разговор имеет для Борисыча какой-то иной смысл, более глубокий, что ли. Он видел в нем то, что не видели мы. И тут меня осенило.

— Ты у врача был?

— Да, — нехотя отозвался Борисыч.

— И что врач сказал?

— Ничего хорошего.

Я напрягся.

— А все-таки?

— Пообещал время, чтоб к смерти приготовился.

Никто ни о чем не спросил, но посмотрели на Борисыча вопросительно. До моих друзей тоже, кажется, дошло то, что и до меня.

— Два месяца… — сказал тот. — И ни днем больше…

— И что? — несколько растерянно спросил Петрович. Я его понимал. Не каждый день такое вот слышишь.

— И ничего.

Мы молчали, и коробочка лежал между нами, как намек на новые возможности. Я смотрел на неё, пока не отвлек шум мотора.

— Вон они… Легки на помине… Хозяева жизни…

— И далеко ходить не нужно, — сквозь зубы процедил Борисыч.

Во двор въехало несколько черных Мерседесов, так что могло показаться, что тут кто-то назначил стрелку, но стрельбы, как это бывало в 90-х, я не опасался. На самом деле в такой машине ездил начальник ДЭЗа. Видимо зарплата ему позволяла… Только в этот раз машин приехало целых три.

— Комиссия какая-то…

Из машин высыпались, несколько человек — сперва охрана, потом — хозяева жизни. Нашего директора ДЭЗа окружали трое бодигардов. Здоровенные ребята в черных очках, кровь с молоком… Откуда у него такая охрана? Наверное, тоже хватает денег, чтоб содержать. Хотя вряд ли ОН станет платить свои деньги. Наверняка они у него как дворники или сантехники проходят, числом в двенадцать человек.

Вся эта шобла, по-хозяйски оглядываясь, двинулась к нам. Следом потянулось несколько человек, выбравшихся из микроавтобуса, на ходу расчехляя камеры и удочки микрофонов.

— С народом хотят пообщаться, — предположил Петрович. — Зачнут сейчас мозги пудрить… Про спокойную и сытую старость. Ублюдки…

По лицу Борисыча пробежала судорога.

— А вот и наши дорогие ветераны… — масляно улыбаясь, начал господин Матросов. — Наш, так сказать, золотой фонд. Культурно развлекаются…Для чего нами созданы все условия.

Я, неслышно булькая, наполнялся злобой. Этот тип, эта рожа, две недели назад заасфальтировала детскую площадку перед нашим домом, устроив там платную автостоянку, хотя перед этим на собрании жильцов клятвенно обещал, что ничего такого дворовый ремонт не предусматривает, обвинял нас, что не те голоса слушаем…

— Вот для этих людей мы и работаем, себя не жалея!

Камеры зажужжали, и из ДЭЗ-начальника полились замечательно обтекаемые обороты: о трудностях, об отдельных недостатках, о правильной критике, а также о том, что нельзя замечать несомненных достижений и правильности курса, которым движется наше демократическое общество… Телевизионщики жужжали своими камерами, бодигарды, словно отключившиеся от действительности роботы, неподвижно стояли по бокам, изредка поглядывая на нас.

Борисыч закрыл глаза. Рука стиснула палку, прорастая старческими синими венами.

— Абрамыч дай таблеточку. Мочи же нет терпеть все это.

Семен Абрамович затряс головой.

— Что ж вы жадничаете? Помогите товарищу! — проявил заботу господин Матросов, кося глазом на камеру.

Глядя ему в глаза, Борисыч наклонился к столу и потянулся к коробочке. Абрамыч хотел её забрать, но тот оказался быстрее.

Щелчок, резкое движение руки… Если б мы были профессионалы, натасканные на обезвреживание шпионов, то может быть кто-то из нас и успел бы, но… Не были мы профессионалами! Вот в чем беда!

Борисыч сглотнул и резко ослабев сел прямо на землю. По лицу побежали крупные капли пота, его затрясло… Тело выгнулось, и, расслабившись, осело на землю, словно лишенное костей.

— Ну, вот и полегчало товарищу! Да, господа! Современная медицина просто творит чудеса!