Римское дело комиссара Сартори - Энна Франко - Страница 16

— Разве Марина не учится в университете?

— Она поступала в университет, но еще не выдержала экзамены. У нее нет желания учиться. Однажды, знаете, что сотворила моя племянница? Так как у нее красивое тело, она заплатила фотографу, чтобы тот сфото­графировал ее обнаженной; снимки решила послать в мужской журнал для публикации. Позор, настоящий позор! В этом случае я также вовремя вме­шался и предотвратил угрозу. Подумать только, что после смерти дедушки Марина унаследует состояние, которое приблизительно составляет милли­ард. Я говорю ми-лли-ард. И это не считая наследства, уже завещанного ей бабушкой. Правда, оно перейдет к ней только после замужества.

Монсеньор потушил остаток второй сигареты.

— Вы сказали, что не часто видите свою племянницу, — продолжил комиссар. — Как давно вы ее не видели?

— Не могу сказать точно. В начале октября я был в Индии с одним пре­латом из Ватикана и вернулся числа восемнадцатого или девятнадцатого. Знаете, с тех пор я еще не видел Марину.

— Значит, если я вас правильно понял, вы не видели ее с конца сен­тября.

Священник утвердительно кивнул головой.

— Точно, с конца сентября. Вообще, около месяца. Не могу понять только, почему мой отец, который с ума сходит от своей внучки, не спраши­вает о ней. На прошлой неделе, когда я заезжал домой ненадолго, она была здесь. В ее комнате слышалась музыка, включенная на полную мощность. Я постучался и попросил уменьшить громкость. Знаете, что она ответила? Чтобы я шел к черту!

— Ваш управляющий сказал, что синьорина Марина находилась несколько дней в Риме, сдавала экзамены в университет.

— Марина? Если это правда, я съем собственную шляпу. Если Мари­на была в Риме, значит, она раздваивалась. Причем та половина была с каким-нибудь негодяем. Сейчас она связалась с «длинноволосыми» и про­падает на площади Испании, одетая как оборванка. Там ее можно найти на лестнице. Пару месяцев назад я застал ее врасплох здесь, у ограды, в объятиях какого-то бородатого типа, похожего на разбойника. И знаете, эта распущенная девчонка заступилась за своего кавалера! А что делать, она — дочь моего брата, и я должен делать все возможное, чтобы помочь вывести ее на путь послушания.

С минуту комиссар был занят тем, что закуривал сигарету, потом спросил:

— Когда ваша племянница бывает в Риме, она ночует у своего отца?

— Хотите пошутить? — грустным тоном произнес монсеньор Соларис. — После смерти матери Марина всегда тяготилась опекой отца. Ее отношения с родителями очень натянутые. Где-то у нее есть убежище. Впрочем, эти грязные битники спят где попало.

— Монсеньор, вы полагаете, что Катерина Машинелли способствова­ла тому толчку, который привел Марину к теперешнему образу жизни?

— Честно говоря, не знаю, как и насколько она могла повлиять на мою племянницу. Считаю, что дружба с Катериной действовала как катализатор брожения в уме Марины. Несомненно одно, Марина начала выдавать номера уже после того, как Катерина появилась в нашем доме. Ну, что вам еще сказать? Впрочем, сейчас бесполезно искать виновных. Надо спасать .

В соседней комнате послышались шаги. Дверь открылась, и появился управляющий.

— В чем дело, Марко? — резко бросил священник.

— Мне не удалось найти командора. Он уже убыл из офиса.

— Хорошо, спасибо. — Священник обратился к полицейскому: — Комиссар, почему бы вам не остаться здесь на ужин? Мой брат не должен опоздать. Он будет польщен, мне кажется.

— Согласен, монсеньор. Спасибо также от имени бригадира Короны.

Монсеньор Соларис дал указания Радико, и тот быстро вышел из ком­наты.

— Я познакомлю вас с моим отцом, — возобновил разговор священ­ник. — Сейчас он просто старик, но в свое время был известным судьей и выдающимся человеком.

— Синьорина Марина не будет ужинать с нами? — поинтересовался Сартори.

— Нечего и надеяться. — Священник встал, прошелся по комнате, взял из стеклянного шкафа бутылку и три бокала. — Выпьем по бокалу в каче­стве аперитива. Это наше вино, потому чистое на сто процентов.

Они выпили понемногу шипучего вина с приятным вкусом. Далеко в ночи лаяли собаки. Слышалось мычание со двора, скрипела телега. Вдали что-то кричал управляющий. Где-то накрывали на стол; об этом известил на мгновение звон столовой посуды.

Монсеньор Соларис снова наполнил бокалы. Послышался грохот въехавшего во двор автомобиля. Чуть позже, вместе с первыми каплями дождя, застучавшими по стеклам, в коридоре раздались тяжелые мужские шаги. На пороге появился немного запыхавшийся Томмазо Гуалтьеро Соларис. Он был одет с изысканной элегантностью, но выглядел уставшим и удрученным. Редкие светлые волосы были в беспорядке и придавали ему молодежный вид. Он был похож на того Солариса, которого комиссар видел на фотографиях в альбоме Кати. У него не было внешней схожестис братом-священником, но оба имели нечто общее, что на мгновение при­открывало породу, какую-то внутреннюю силу и твердость — богатство, идущее из глубины веков.

— Добрый вечер, синьоры. Я не опоздал к ужину?

Круг

Пожилая женщина в черном переднике накрыла на стол в огромном обеденном зале, свод которого терялся в темноте. Со стен зала, из полу­мрака, смотрели на гостей рыцари и кавалеры в париках. Во главе длин­ного стола, покрытого белой скатертью, сервированного хрустальными фужерами и тарелками, окаймленными золотом, сидел старый судья; его управляющий перенес из инвалидной коляски в высокое кресло с мягки­ми подлокотниками. Очевидно, в молодости глава семьи был мужчиной гигантского роста, если сейчас, почти в девяносто лет, больной и напо­ловину парализованный, он господствовал над присутствующими своей внушительной фигурой. Его почти потухшие глаза, казалось, силились еще разглядеть, отыскать правду в маразме нынешней жизни. У него не хватало сил есть самому, поэтому Марко Радико кормил его с ложечки, вытирал ему губы, наполнял фужер, каждый раз после очередного такого действия отступая назад за спину старика.

На другом конце стола сидел монсеньор Соларис, по случаю надевший черную рясу. Справа от него находился Сартори и далее — бригадир Коро­на; напротив них расположился командор Соларис, изо всех сил старав­шийся оживить вялый разговор.

Если бы комиссару не сказали, что старый судья полуглухой и почти слепой, он бы никогда не подумал об этом; старик, как любопытный пету­шок, прислушивался к тому, что говорилось вокруг.

— Кто эти синьоры? — спросил вдруг старый Соларис, перебивая сына Томмазо, который говорил о сложностях работы предприятия.

— Это мои друзья из Рима, папа, — поспешил ответить командор, опережая ответ управляющего. — Доктор Сартори и его сотрудник.

Голос Томмазо Солариса, который он повысил, чтобы услышал судья, прогремел в стенах столовой и заставил вздрогнуть служанку, вошедшую с огромной тарелкой баранины под соусом.

— Сартори? — переспросил судья.

— Да, папа.

— Это врач? Почему он пришел в наш дом? Кто болен? — настаивал встревоженный судья.

— Нет, папа, он не врач, и никто не болеет, — успокоил его Сола­рис. — Думай только о еде.

— Где Марина? Может, она больна? Почему мне не показывают Мари­ну? Что вы с ней сделали? Уже два дня я ее не вижу. Если вы не приведе­те мне Марину, видит бог, я лишу вас наследства!

— Марина в Риме у Пирошки, — сказал командор Соларис, — и с ней все в порядке.

— Вы думаете, я впал в детство. Увидите, каким большим будет ваше удивление, когда я уйду из этого грязного мира.

Наклонившись к комиссару, священник сказал вполголоса:

— Марина — его навязчивая идея. Он обожает внучку, которая напо­минает ему жену, то есть, нашу мать. Ее тоже звали Марина.

Управляющий положил руку на плечо судьи, тот вдруг затих и с трудом принялся за еду. Служанка обошла всех с принесенным блюдом, раздала нарезанный хлеб и большие бокалы вина, затем вышла, волоча ноги.

Дождь усилился, и теперь в нем чудился шум моря. Где-то в доме хло­пали ставни. Слышались шаги и голоса женщин, потом хохот, гаснущий за длинной чередой открываемых и закрываемых дверей.