Хексендорф. Деревня ведьм (СИ) - Мурри Александра - Страница 4

В просторном холле шаги звучат ясно и гулко. Акустика великолепна — высокий потолок, арочные своды и гладкие холодные поверхности. Станцевать бы здесь стэп. Или фламенко. Санни уже давно этого хочется, но приобретенные навыки жизни в социуме останавливают. Вопреки мнению Эли, Санни сумела стать цивилизованной и сдержанной. Почти.

Симпатичный охранник, чей возраст варьируется между шестидесятью и восмидесятью, загорелый, со стильной стрижкой и бакенбардами, протянул Санни ключ от ее кабинета. Никогда не меняющийся ритуал — улыбка, ключ и…

— Доброе утро, Санни. Как дела-делишки?

— Привет, Ник, — девушка сняла, наконец, мотоциклетный шлем и улыбнулась в ответ. — У меня все по-старому, это у тебя, что ни день, то приключение. Рассказывай, что нового?

…сплетни. Кто чем живет, кто чем дышит. Для старого охранника это радость, продлевающая жизнь, а Санни не сложно подыграть. Иногда и полезно послушать.

Ник помялся недолго для виду, после чего поведал последние новости. Санни поддакивала в нужных местах и удивленно или же потрясенно восклицала. Сплетни и "проверенные" факты касались личной жизни коллег, постояльцев, остального немногочисленного населения Хексендорфа и официальной стороны жизни городка.

Главная новость — оперная певица на пенсии — Николетта Опера, из двести пятнадцатого номера, отдыхающая в хексендорвском санатории на протяжении последних лет двадцати, наконец-то приняла ухаживания торговца спиртными напитками, Генри Ворнера, почивающего на честно заработанных лаврах. Он ухаживал за оперной дивой… сколько? Подробности их взаимоотношений развлекали окружающих, сколько Санни себя помнила. Роман века, не иначе.

Еще новость — номера на весь предстоящий сезон в горнолыжном курорте уже раскуплены и забронированы. Свободных мест нет ни в санатории, ни в гостиницах городка. Даже частные особняки и менее шикарные однотипные коттеджи сняты за баснословные суммы. Ура, работа будет!

Как бы ее не оказалось слишком много, — уныло подумала Санни. Часы сна она урезать не собиралась. Есть в ее жизни святое, на что посягать чревато. Одна из таких святынь — сон.

— Да, хорошо, — поддакнула уже вслух.

— Ну, не знаю, — в своей манере проворчал Ник. — С одной стороны популярность — это деньги, знаменитости всякие, знакомства, крупные чаевые. Но одно дело знаменитости культурные, такие как наша обожаемая Николетта, и совсем другое — знаменитости… не культурные.

— Вы имеете в виду спортсменов? — уточнила Санни, сдерживая смех. Это санаторская "больная" тема. — Спортивная культура тоже культура. Не будьте злопамятными, Ник. За свои разгромы они платят более чем достаточную компенсацию. Да и чего вы ожидаете, у нас под боком две самые любимые экстремалами вершины и лучшие спуски для лыжников всех видов и возрастов.

— Вот и сидели бы себе на базах, а не в наш санаторий ехали! Носятся потными табунами, орут и ржут — вылитые кони. Пиво ведрами хлещут! — последнее он произнес с особым осуждением и еле уловимой ноткой зависти. Пиво Ник и сам очень любил, однако врач запрещал злоупотреблять.

— Я смотрю на них и думаю, зачем им санаторий? У нас поправляют здоровье. Травку курить и спиртное распивать можно и в более дешевом, именно для этих целей предназначенном, месте! Да и вам, Санни, проблем прибавится, как всегда, — нахмурил густые брови охранник.

— С таким защитником как вы, мне бояться нечего.

— На меня вы всегда можете положиться, — Ник поддержал звонкий смех девушки, лукаво на нее поглядывая. Нравилась ему Санни. Все время хотелось ее рассмешить, обрадовать чем-то, угостить конфеткой, утешить. Больно грустная девочка ходила. Молодая, красивая, а глаза, будто пустыня вымершая — ни травинки живой, ни ветра, ни капли влаги. Ник, бывало, взглянув в эти серо-голубые глаза, содрогался. Он видел в них усталость, скорбь и… смерть.

В такие моменты девушка успокаивающе, будто зная, о чем он думает, гладила старика по предплечью, и с понимающей усмешкой говорила — "Вы еще правнуков своих повоспитывать успеете, Ник. Спокойно!".

И он успокаивался. Дорабатывал смену, прогуливался привычные три километра по горной тропинке к дому, готовил вкусный ужин, и в компании седого пса Вильгельма, с очередным детективом в руках, засыпал в кресле-качалке.

Сейчас, в середине октября, привычный ритм жизни никто и ничто не нарушало. Ни на работе, ни дома. Дни Санни также упорядочены как у пенсионера-охранника Николаса. Она долго к этому шла, — почти пять лет, и много усилий приложила. Старательно убеждала себя, что все контролирует. Но по правде, налет порядка в ее жизни тонкий, под ним клубится и волнуется, стремится вновь захватить власть, привычный хаос.

Идеальный день Санни — утренние танцы и вкусный, но вредный капучино, любимые пациенты в любимом же просторном кабинете, в не сезон по три-четыре человека, в зимние месяцы по шесть, а то и все восемь ежедневно. По вечерам час плаванья в санаторском бассейне, после чего спокойный, не скажем — скучный! — вечер дома. С книжкой, чаще всего — детективом, как у Ника. Частенько они обменивались литературой и мнениями о прочитанном.

Вечерние развлечение тоже разнообразны — книгу могут заменить наушники с подборкой любимого рока или гараж и верный Сузуки. А иногда Эля просила помочь в магазине с ее кремами-мазилками.

Время шло своим чередом. Чистый снег и мороз закрасили мир искристым белым. Солнце продолжало светить ярко, но поднялись холодные ветра, заставляя жителей предгорья поверх вязаных свитеров одеть непродуваемые куртки. Природа готовилась к открытию лыжного сезона неторопливо, в отличие от суетящегося населения и управления города.

В санатории уже сейчас было много пациентов. К Санни направляли самых больных. Богатые, знаменитые и особо настойчивые ставились в отдельную очередь. Иногда после первой же консультации она отказывалась от пациентов, перенаправляя к коллегам. Причины самые разнообразные — индивидуальная непереносимость, аллергия на чьи-либо слишком сладкие духи, чрезмерное узконаправленное внимание некоторых резвых молодцев… Объяснялась Санни лично с главврачом, принуждать же ее никто не мог. Общепризнанное звание молодой физиотерапевта "Золотые ручки" позволяло многое. Но еще больше оно накладывало ответственности.

На работе она не экономила силы, выкладывалась по полной и, с так называемыми "потоковыми" пациентами, страдающими небольшим искривлением позвоночника, как и с тяжелыми больными. Эля ругала сестру за пренебрежение собственным здоровьем, а Санни слушала, согласно кивала, и продолжала в прежнем духе. Ей не было жалко себя ни капли. Ни тускнеющей ауры, ни ломких волос и ногтей, ни сводимых судорогой пальцев на руках и раскалывающуюся от боли голову. В случае мигрени, правда, работать уже не получалось. Банально подкашивались ноги, и темнело перед глазами, выворачивая желудок наизнанку. Наказывала ли она себя? Может и так. Но в этом Санни ни за что бы не призналась даже себе.

Однажды, проводя курс реабилитации с мальчиком одиннадцати лет, после аварии перенесшим серию тяжелых операций на позвоночник, Санни буквально валилась с ног. После полугода работы в таком режиме ей самой понадобилось более месяца на восстановление. Заботливый Ник охал и ахал, приносил из своего сада свежие овощи и фрукты, требовал обещания съесть все до последней горошины, до последней ягодки, и на пару с Элей уговаривал уменьшить нагрузку. Санни не перебивала и его, выслушивала с тем же покорным видом, что и сестру.

Сумев помочь кому-либо из пациентов, тем более детям, Санни парила на крыльях счастья, становилось легче дышать. Эта помощь, наиболее в ней нуждающимся, приглушала мерзкое ощущение недовольства собой. Изматывала физически, но очищала душу. Пациенты помогали ей жить. Это была тонкая нить выживания — изо дня в день Санни цеплялась за ее верткий кончик.

Наказывала себя или все-таки искупляла вину? Вопрос часто всплывал в голове, особенно по утрам, когда вставать и собираться на работу, нужно было уже в семь утра — несказанная рань для любящей поспать ведьмы. Санни прогоняла подобные мысли, следуя упомянутой ранее методике "Не думать — ля-ля-ля…". Блондинка она, или кто? Много думать и анализировать вредно.