Фулгрим: Палатинский Феникс - Рейнольдс Джош - Страница 36

Если Беллерос не признаёт этого, значит, в нем больше идеализма, чем здравомыслия. Изменения, которых жаждет канцлер, можно провести и в рамках действующей системы — вот только Коринфу не хватит терпения.

Фениксиец грубо усмехнулся. Как будто у него есть право осуждать других людей за торопливость!

Чего нетерпеливость стоила ему в прошлом? Как дорого она обойдется примарху в дальнейшем, если тот не будет осторожен? Фулгрим стиснул кулаки. Ему тяжело давалось общение со смертными — они размышляли так же медленно, как двигались. Им требовалось недопустимо много времени, чтобы прийти к очевиднейшим выводам и увидеть, что нужно сделать. Именно поэтому Фениксиец вынужден был принимать решения за людей, сглаживая их недостатки, чтобы из-за этих изъянов не пострадали они сами или кто-нибудь другой.

Примарх сжал кулаки еще крепче, и под латными перчатками захрустели костяшки.

Однажды Фулгрим уже совершил промах: позволил смертным самим искать дорогу к цели, и они показали, что неспособны следовать верным путем. Закрыв глаза, Фениксиец вновь ощутил треск шоковой дубинки, врезавшейся ему в ладонь, и услышал, как хрустит позвоночник смотрителя, из которого он только что вытряхнул жизнь. Во время бунта рабочих в Каллаксе примарх впервые понял, к чему приводит анархия. Нестабильность порождает насилие, насилие заканчивается смертью. Умирают при этом не влиятельные или богатые люди, а труженики заводов и полей. Значит, долг сильных — защищать слабых от их собственного безрассудства.

Беллерос не сознавал этого. Он принимал необходимую твердость за угнетение. Принудительная стабильность казалась ему не вынужденным злом, а клеткой, не дающей человечеству расти. Но Коринф еще поймет. Фениксиец научит его и всех остальных. Он ведь Просветитель, и в его сиянии каждый увидит дорогу в будущее.

Но сквозь броню убежденности Фулгрим ощутил укол неуверенности. Известно, что умелый дуэлист принуждает оппонента делать невыгодные для того маневры. Примарх заставил Сабазиево Братство раскрыть карты, но лишь время покажет, не сыграл ли он на руку адептам.

Пол вдруг задрожал. Фениксиец обернулся и прислушался. Издали донесся гулкий хлопок, потом приглушенные крики. Барабанные перепонки Фулгрима завибрировали от пронзительного воя сирены. Бросившись к стене, он распахнул окно и увидел в небе параллельные красно-оранжевые полосы. На фоне солнца виднелись силуэты маловысотных аэролетов, величественно кружащих в воздушных дуэлях. Примарх разобрал стрекот стабберных пушек, и на его глазах одно из судов, накренившись, сбросило на город разрывные снаряды.

Неприятель бомбил армейские верфи и уже уничтожил пару-тройку остававшихся там аэролетов. Буцефол поступил разумно: теперь, когда его войска окружат столицу, она будет полностью отрезана от мира.

Отступив от окна, Фулгрим расплылся в предвкушающей улыбке. Просветитель отступил на задний план, и Фениксиец, отринув все сомнения, изготовился к бою.

Началось.

Мутант ворчал, пока Фабий брал у него образец тканей из загривка. Под балахоном тело малорослого создания покрывали опухоли и пересекали бандольеры с боеприпасами старинного вида. Его сородичи, ждавшие неподалеку, наблюдали за процедурой с чем-то вроде благоговения.

— Вот так… Все хорошо… Я вам не наврежу… — монотонно повторял апотекарий через равные промежутки времени. Он не представлял, понимают ли его существа, но это и не имело значения, поскольку их успокаивал тон легионера.

Операция проходила в болотистом оазисе на северном рубеже Стеклянистой пустоши, где топи пограничья сменялись лугами Халкидонских низин. Несколько бесплодных деревьев склонялись над большим темным прудом, из которого жадно пили шелудивые скакуны мутантов. Эти длинноногие эквоиды^[12] лишь отдаленно походили на терранских лошадей, хотя и были близкими родичами копытных. На их мускулистых телах с плотной кожей пучками росла переливчатая шерсть, а ороговелые ступни с растопыренными пальцами напоминали Фабию ладони.

По дисплею его шлема ползли предупреждения о высоком уровне опасного излучения в атмосфере. Радиация пропитывала всю Стеклянистую пустошь: воздух, воду, землю, даже редких животных и людей, выживающих здесь. Обитатели этой зоны медленно, но верно сползали к полному генетическому распаду. В каждом новом поколении мутации усиливались, а число новорожденных сокращалось. Тем не менее жители пустоши становились все устойчивее к одолевавшим их недугам.

Континентальное правительство почти не контактировало с малочисленным населением юга, если не считать эпизодов, когда группы отчаявшихся мутантов в поисках еды совершали набеги на внешнюю границу аграрного пояса. У визасцев ушли недели, чтобы убедить одно из наиболее цивилизованных племен встретиться с гостями из Империума. Апотекарий считал, что время они потратили не напрасно — выслеживать обитателей пустоши пришлось бы месяцами.

Когда Фабий закончил, существо потерло шею и взглянуло на медика мутными глазами, после чего пробормотало что-то на невнятном диалекте. Апотекарий кивнул: речь мутантов деградировала, как и ее носители, но легионер понял вопрос.

— Теперь дети, — сказал Фабий. — Только мальчики.

— Зачем ты вообще с ними разговариваешь?

На дисплее с писком возникла идент-руна воина, обратившегося к медику. Алкеникс, Флавий. За ней потянулись строчки информации, но апотекарий проигнорировал ее. Фабия не особо интересовало даже имя глупца, однако с невежеством следовало бороться.

— Врачебная этика, — Боксировал он ровным голосом.

Алкеникс рассмеялся. Алкеникс все время смеялся.

От звуков его хохота мутанты вздрогнули и крепче стиснули оружие. Апотекарий раздраженно зашипел.

— Так ты это называешь? — продолжил Флавий. Видимо, счел, что медик беседует с ним.

Фабий развернулся. Алкеникс перестал смеяться.

Апотекарий внимательно смотрел на брата-легионера, будто препарируя его взглядом. Как только Флавий неосознанно опустил руку к мечу, медик улыбнулся и вернулся к работе. Первого ребенка ему поднесло нечто шаркающее — вероятно, родитель.

— Да. Важно, чтобы они без боязни относились к нам и к процедуре. — Дитя захныкало, когда апотекарий начал брать образцы. Ничего неожиданного. — Страх ведет к возмущению, из возмущения рождается сопротивление. Если они начнут сопротивляться, возникнет серьезный риск утраты.

— Утраты чего?

— Генетического материала, — терпеливо, как малышу, объяснил Фабий.

Когитаторный модуль в его наруче тихо загудел. Местные материалы пройдут сравнение с пробами, взятыми у остального населения, и апотекарий узнает базовые параметры визасцев. Определив средние показатели, он начнет отделять исключительных особей от малоценных. Это долгий неблагодарный труд, но его следует исполнять с надлежащим усердием. Сбившись хотя бы на мгновение, ты рискуешь потерять ценный ресурс.

— Генети… что? Ты серьезно? — выпалил Алкеникс. — Эти твари — ходячие опухоли!

— Если они еще ходят, то обладают определенной выносливостью, не так ли? — Фабий жестом подозвал следующую группу мутантов. — Именно то, что нам нужно.

— Нам ничего не нужно от этих… животных.

Апотекарий закрыл глаза, чувствуя, как чаша его терпения переполняется с каждым словом воина. Они не понимают. Никто из них. Видят, но не хотят осмысливать. Даже легионеры вроде Абдемона, которые помнят хворь, не осознают всей чудовищности проблемы.

— Брат, ты здесь не затем, чтобы указывать, в чем мы нуждаемся. Твоя единственная задача — вернуть меня в Нову-Василос целым и невредимым. Думаю, с этим ты можешь справиться молча. Кстати, почему бы тебе не подождать в «Грозовой птице»? Я скоро приду. — Фабий указал на штурмовой корабль чуть поодаль.

Отворачиваясь, Флавий бросил:

— Как пожелаешь, Паук.

Апотекарий застыл. Ребенок в его руках заскулил — визгливее, чем предыдущие. Опустив взгляд, медик выпустил мальчика, и тот помчался к сородичам. Фабий повернулся к Алкениксу: