Евангелие от смартфона (СИ) - Корсак Дмитрий - Страница 28

Я с нескрываемым любопытством уставилась на него.

Зеленая толстовка, синие спортивные брюки, на ногах мягкие тапочки, давно зажившие шрамы на голове, апатия и заторможенность во всем облике. Но главное, что меня удивило, — это лицо и глаза парня. Лицо напоминало безжизненную маску, а в потухших глазах не промелькнуло ни единой искорки интереса. Чувствовалось отсутствие чего-то очень важного, жизненно необходимого. Может, самой жизни?

Санитар усадил Номер Четыре на стул, ловко нацепил ему на голову шлем, приладил на грудь и левую руку электроды, затем уселся рядом, разложив на маленьком столике шприцы с ампулами.

— Им иногда плохо становится, нагрузка на сердце большая во время сеанса, — ответил санитар на мой невысказанный вопрос. — Кто с ним сегодня работает? Вы?

— Н-н-нет, — испугалась я. — Я даже не знаю, что надо делать…

— Лучше я, — решительно заявил Верховский.

Он уселся напротив сенса и положил на стол перед ним фотографию Андрея.

— Внимательно смотри на фотографию перед тобой, — медленно, с расстановкой проговорил доктор. — Ты видишь этого человека?

Сенс молчал.

— Смотри на фотографию, — четко выговаривая слова, повторил Верховский. — Ты видишь его?

— Вижу, — еле слышно ответил парень. Голос его был глух и безжизнен, так мог бы разговаривать автомат.

— Что он делает?

— Сидит. Вода на лице. Больно. Вот тут, — сенс медленно приложил ладонь к груди. — Давит. И здесь тоже больно. Сжимает, — рука сенса неторопливо как механизм легла на горло.

Верховский удивленно пробормотал, ни к кому не обращаясь: «Сердце? Быть такого не может…» и, прочистив горло, громко приказал:

— Смотри вперед. Что видишь?

— Кровать. Человек. Лежит. Накрыт белым. Голова белая, — через силу выдавил парень.

Голова белая? Что это значит?

— Посмотри направо. Что видишь?

— Стол. Человек сидит на стуле. Женщина. Спит. Рядом дверь.

— Посмотри налево. Что видишь?

— Стена. Белая. Провода. Экран. Линии. Разноцветные. Зеленая точка. Танцует.

И тут меня осенило — это же палата реанимации, где лежит Вероника! Но как бы проверить мое предположение? Ведь сенс не может подойти к кому-нибудь и прямо спросить: скажите, пожалуйста, это Центральная клиническая? Или может? Хоть бы вывеска какая попалась…

— Огонь, свечи, кровь… — тем временем продолжал бубнить Номер Четыре.

Я дернула за рукав Верховского, но тот нетерпеливо отмахнулся от меня — видимо, и сам понял, что парня занесло — ну какие свечи в палате реанимации, и продолжил допрос:

— Встань и выйди в дверь. Что видишь?

— Коридор. Длинный. Стол. Диван. Спит человек.

— Пусть выходит из отделения, потом спустится вниз и найдет вывеску, — прошептала я.

— Найди лестницу и спускайся — приказал Верховский. — Что видишь?

Парень молчал.

— Черт, лестницу найти не может, — еле слышно выругался Верховский. — Вы там были? Нет? Где там лестница?

— Пусть идет прямо до конца коридора и откроет дверь, за ней будет площадка с лифтами. Рядом с ними лестница, — так же шепотом ответила я.

Верховский тут же отдал соответствующий приказ, к которому добавил свое неизменное «что видишь».

— Дверь, — ответил сенс.

— Открой дверь. Что видишь?

— Большой зал. Пусто.

— Это холл в больнице, — прошептала я. — Пусть пройдет вперед к входной двери и выйдет наружу. Там на стене есть вывеска.

Верховский вывел парня в больничный двор и приказал прочитать вывеску.

— Есть! — услышав название больницы, Верховский с облегчением откинулся на спинку стула.

Как я и предполагала, это была Центральная клиническая, в которой лежала Вероника. Надо было срочно звонить шефу, но что-то удерживало меня на месте.

— Что Андрей делает сейчас? — неожиданно для самой себя громко спросила я, хотя и не была уверена, что парень послушается меня.

— Снимает бинт, — мучительно медленно проскрипел Номер Четыре.

— Свой? — удивилась я.

— Нет.

В этот момент лицо сенса исказила легкая судорога, глаза закатились, но через секунду лицо опять стало неподвижной маской. Только дышал он теперь заметно тяжелее, с редкими всхлипами, было видно, как под тонкой фуфайкой поднимается и опускается впалая грудь. Верховский с беспокойством глянул на санитара, тот ответил непонятным жестом.

— Что он делает теперь?

— Идет по коридору.

— Иди следом, — приказал Верховский.

Спустя несколько минут он спросил:

— Где ты сейчас находишься?

— Холодно. Шкафы. Металлические. В них люди. Мертвые.

И оттого что это было сказано застывшим, мертвым голосом, слова прозвучали еще страшнее. Мне показалось, что даже толстокожий санитар вздрогнул, не говоря уже обо мне с Верховским.

«Это морг», — прошептал санитар.

— Что он делает? — дрогнувшим голосом осведомился Верховский.

— Ищет.

Сенс долго молчал, потом тем же безжизненным голосом продолжил:

— Нашел. Открыл дверь. Там человек. Мертвый. Холодно. Вода на лице. Больно здесь, — и парень вновь показал на область сердца.

— Что Андрей собирается делать? — не выдержав, вновь встряла я.

— Так нельзя спрашивать, — возмущенно зашипел на меня Верховский, — он вам не ответит. Они понимают только простые вопросы и приказы…

Но парень вдруг медленно, словно автомат, повернул голову в мою сторону, и мне показалось, что в его глазах, на мгновение утративших привычное безразличие, сверкнула искра понимания. Его мелко затрясло и он с видимым усилием выплюнул, стуча зубами:

— Рубеж. Помочь. Свобода.

Эти слова отняли у него последние силы и, уронив голову на грудь, он то ли заснул, то ли потерял сознание.

— Вколи ему стимулятор! Быстро! — рявкнул Верховский санитару. — Двойную дозу.

И зашипел мне:

— Не вмешивайтесь! Молчите! Подобные вопросы отбирают у мальчиков много энергии, а мы еще толком ничего не узнали!

— Но…

— Цыц! — шепотом прикрикнул на меня Верховский и с трудом придав голосу спокойный и размеренный тон переключился на начавшего подавать первые признаки жизни сенса:

— Десять часов назад. Ты рядом с Андреем. Посмотри направо, теперь налево. Что ты видишь?

Номер Четыре молчал. Вернее, он честно скашивал глаза направо и налево, видно было, как дергается его кадык, как кривится в напряжении рот, пытаясь что-то сказать, но…

— М-м-мы-ы… — выдавил из себя Номер Четыре.

— Еще стимулятор. Быстрее… — приказал Верховский

— Константин Аркадьевич, не выдержит он больше! — тихо, но решительно возмутился санитар.

— Коли! — хрипло завопил Верховский.

Санитар быстро вогнал в предплечье сенсу вторую ампулу. После чего парень затрясся, изо рта пошла пена и, изогнувшись всем телом, он окончательно потерял сознание. Санитар проворно сорвал электроды, одним выверенным движением расчехлил спрятанное у стены инвалидное кресло, и, усадив в него беднягу, коротко бросил нам:

— Сеанс закончен.

Верховский, шаркая ногами, словно старик, отошел к стене и тяжело опустился в кресло. Сеанс вымотал доктора едва ли не больше, чем его подопечного. Пару минут я тоже приходила в себя, а потом бросилась звонить шефу.

Полковник выслушал мой доклад молча, лишь буркнул в конце короткое «возвращайся». Чувствовалась, что он не доволен.

Убрав смартфон в карман, я подошла к Верховскому — нужно было переслать Ганичу запись сеанса. Не знаю, понял ли меня доктор. Он окинул меня безумным взглядом и схватил за руку.

— Его надо обязательно найти, понимаете… Вы не представляете, насколько он ценен, — бормотал Верховский словно в бреду. — Найдите его, я верю вам, именно вам, обязательно найдите его. Только сразу мне сообщите, больше никому, только мне, они же его уничтожат…

Ну вот, и где остался Егор со своим советом одеться посексуальнее? В луже, вестимо. Не до фривольностей сейчас нашему ловеласу, ох, не до фривольностей.

Верховский цеплялся за мои руки, умоляюще заглядывая в глаза. И вдруг, словно застеснявшись своего внезапного порыва, резко отпустил меня, рухнул в кресло и застыл, закрыв лицо руками.