С тенью на мосту (СИ) - Рос Наталия - Страница 12

— Они мне говорили, что скоро уйдут из дома. Спрашивали вчера, сколько лет Софико. Я тогда не понял ничего, но сейчас… Их интересуют такие же, как и я. И они все знают, они знают, что это я пригласил старика, они знают, что я их предал, — произнес я едва слышно и опустил голову: я боялся увидеть в их глазах осуждение и жалость.

— Хорошо, давайте подытожим, — сказал Ладо, — допустим, некий старик или что-то в образе старика, например, джинн, как говорит Бахмен, должен найти ребенка, которому еще нет тринадцати. Ребенок должен пригласить старика в дом, и тогда он получит какое-то желание. Сделка совершается, старик оказывается в доме и становится невидим, потому что он джинн или кто-то еще. Потом он заражает всех домочадцев, кроме самого пригласившего. Ведь с тобой все в порядке, Иларий? — я кивнул и Ладо продолжил: — Далее идет следующая цепочка: все заразившиеся стареют и становятся такие же, как и старик, и также ищут подростка и дом в обмен на желание. Это все, что мы пока знаем, — закончил Ладо и покачал головой: — Ну и дела. Никогда не думал, что столкнусь с нечто подобным. Тогда получается, что это нечто так размножается? Раз старик откуда-то пришел к Иларию, значит, его тоже кто-то заразил, и он раньше был человеком? Оно может распространяться. Ведь еще кто-то еще может пострадать? Это… это как чума! — воскликнул он и с ужасом посмотрел на нас. — Во время чумы зараженных держали в одном месте. Нельзя допустить, чтобы эти оборотни, — он осекся и продолжил: — Прости Иларий, чтобы твоя семья покинула дом. Пока мы не поймем, как можно их вылечить, они должны находиться все вместе.

— И как же мы это сделаем, если они будут возражать? — спросил Бахмен.

— Нужно заколотить дом, другого выхода нет. Только мы не знаем, сколько у нас есть времени, поэтому медлить нельзя.

Посовещавшись, мы решили, что овец и лошадь нужно перегнать к дому Бахмена, только если вот место для лошади имелось, то загон, оставшийся еще с тех времен, когда у Бахмена было свое стадо, изрядно покосился и пришел в негодность. Ладо сказал, что рано утром они с Тито придут с инструментами и подправят его.

Укладываясь спать на жесткой деревянной лавке, Бахмен проговорил:

— Не грызи себя так, мальчик мой, все мы ошибаемся. Все наладится, вот увидишь, все наладится. Только верь. Верь.

Я слушал покряхтывание Бахмена, пока он не уснул, а сам долго лежал и смотрел в шевелящуюся за окном пустоту, и мне казалось, что мои губы и рот были пропитаны кровью, и неуловимый привкус меди вызывал приступ тошноты. Мне казалось, что я навечно замарался в чем-то омерзительном и скверном, и никогда, никогда я не смогу смыть с себя это.

9.

На следующий день Ладо и Тито подошли к дому Бахмена, когда солнце еще не показалось на горизонте, и мы втроем, не мешкая, приступили к работе. К полудню загон был готов: подправлена крыша, стены, укреплена ограда.

— Ну, славно поработали, — удовлетворенно сказал Ладо, — до холодов должно быть неплохо, а потом посмотрим.

Я заглянул в дом, чтобы позвать Бахмена на обед, но в доме его не было.

— Может, он ушел в холмы? — спросил Ладо.

Но я сразу же отверг это, когда увидел, что на печи не было того самого «жгущего корня». Беспокойная странная мысль засела в моей голове: «Не случилось ли что плохого с ним?». Я сказал, что нам непременно нужно сейчас же идти к моему дому. И чем ближе мы подходили, тем сильнее мной овладевало беспокойство.

Возле калитки мы заметили рассыпанные белые крупинки.

— Похоже на соль, — сказал Ладо, рассмотрев крупинку.

— Посмотрите! — крикнул я. — Дверь дома, кажется, заперта.

Действительно, входная дверь была закрыта на тяжелый металлический засов, через который был перекинут замок с незащелкнутой дужкой. Эту дверь мы запирали только тогда, когда все вместе уходили в церковь.

— Вы чувствуете запах? — нахмурился Тито, — внутри, будто что-то дымит. Из дверной щели тонкой змейкой повеяло горьким запахом жженой травы.

— Нужно срочно открыть дверь, там Бахмен! — закричал я, и Ладо, мигом сорвав замок, дернул дверь. Тяжелое облако ядовито-едкого дыма вырвалось на свободу, и разом запершило в горле, и заслезились глаза.

— Стой здесь! — крикнул мне Ладо, и они с Тито, прикрывая носы рукой, забежали внутрь. Послышался тихий звон упавшей посуды, кашель, ругательство и вскоре я увидел спину Ладо показавшуюся в дверях. Потом из двери выплыли старые, с протертой подошвой резиновые сапоги, потом ноги в коричневых, залатанных на коленках штанах, жилет на овечьем меху, надетый поверх грубой суконной рубахи, и безвольно повисшая лысая голова Бахмена.

— Он умер? — тихо спросил я, когда Ладо с Тито отнесли его подальше от дома и аккуратно положили на усыпанную желтыми листьями траву.

— Боюсь, что да, — промолвил Ладо, осмотрев лицо Бахмена. — Задохнулся.

Тяжелый молот ударил в мою грудь, и я едва удержался, чтобы не упасть. «Он пришел сюда из-за меня, он хотел мне помочь, это я виноват, виноват, виноват», — оглушал меня молот.

— Иларий, здесь нет твоей вины, — сказал Ладо, словно угадав мои мысли, — Бахмен мог выйти из дома, но дверь была заперта. Кто-то закрыл ее, когда он вошел. Остается узнать, кто это мог сделать…

— Смотрите! — пошептал Тито, показывая рукой на дверь.

В дверях дома, не выходя на свет, стоял старик. Он несколько секунд, сверкая глазами, смотрел на нас, а потом резко исчез внутри.

— О, боги, — выдохнул Ладо, — он был все время внутри и он живой. Не может быть, чтобы он еще был человеком, раз его не берет даже такая гарь.

— Да, когда мы были внутри, мне показалось, что я видел еще кого-то, с длинными волосами, — сказал Тито, — наверное, это была женщина. Она выглядывала из-за угла и трусилась, как мелкая собака.

— Если двое были все это время в доме, то значит, третий запер дверь, значит, один ушел… Сейчас же нужно заколотить дом! Последние почести славному старику Бахмену мы отдадим позже, нужно торопиться.

— Подождите, — схватил я за рукав Ладо, — Бахмен говорил, что их можно спасти. Если мы заколотим дом, то они останутся без воды. Что, если им нужна вода? В подвале-то есть еда, они продержатся, но им нужно принести воду!

— Иларий, сомневаюсь, что они будут пить и есть? Они скорее кровь будут высасывать.

— Нет, я не могу так, я сам все сделаю.

Набрав в колодце ведро воды, я направился к дому. «Я не боюсь, я не боюсь, — повторял я, — они мои родители, они не причинят мне вреда. Я просто поставлю ведро и уйду». Горький запах жженой травы уже выветрился, и я медленно зашел в дом. «Поставь возле входа и уходи», — приказал я себе, и тут же из кухни выглянули две пары блестящих глаз. Я едва не закричал: передо мной стояли абсолютно два незнакомых мне старика, и только по одежде и по волосам можно было узнать, кто из них был раньше моим отцом, а кто — матерью.

— Возвращение блудного сына, — прокряхтел отец. — Пришел проведать нас?

— Я…я принес вам воды.

— А зачем она нам? Нам теперь не нужна ни вода, ни еда. Нам только нужна душа, страдающая душа. Мы чувствуем одну, сильно страдающую душу. Она так сильно пахнет, как свежескошенная трава. Но он быстрее дозрел и быстрее доберется.

— Кто дозрел? — выдохнул я, и, не сводя с них глаз, медленно поставил ведро на пол и отступил. Старики тоже ступили вперед.

— Тот, кто раньше был твоим братом. А мы уходим сейчас…

Я опрометью бросился к выходу. Старики завизжали, и мне показалось, что их длинные сухие руки, напоминающие старые коряги болотного дерева, лязгнули со свистом у меня над головой. Несколькими парящими шагами я пересек расстояние до выхода и, схватив дверь, закричал: «Запирайте!». И прежде, чем я успел захлопнуть дверь, один из стариков просунул руки в проем. Ладо, бросившийся помогать мне, подтолкнул плечом дверь, а Тито, мощным ударом палки, заставил стариков в очередной раз взвизгнуть и исчезнуть внутри дома.

— Ну, что, напоил их водичкой? — воскликнул Ладо. — Срочно заколачиваем!