Русский характер (Рассказы, очерки, статьи) - Терехов Николай Фёдорович - Страница 43

Милая, славная девочка, она больше не дождется письма от своего тяти! Ее отец был одним из тех, кто первым вместе с комбатом Хачатуровым ворвался на гребень Южной высоты и вместе с Хачатуровым пал на отвоеванной у врага земле Сталинграда.

Особенно трудным был прорыв оборонительного рубежа в районе маленькой извилистой речки Червленой, к юго-западу от города. Противник в свое время прочно укрепился на гряде холмов по левому берегу Червленой. Здесь, на этих высотах, амфитеатром поднимавшихся на восток к городу, у противника были сотни дзотов. Мощные удары советской артиллерии не могли подавить их, и наши многодневные атаки на Червленой не имели успеха.

Полки Сафиуллина и Казака готовились атаковать противника ночью. Для атаки подготовили штурмовые группы. Днем каждая штурмовая группа нацеливалась на «свой» прикрепленный к ней дзот. В полночь, когда в степи бушевала метель, штурмовые группы двинулись в атаку. Яростным был этот четырехчасовой бой на Червленой, у балки Караватка. Сотни трупов своих солдат и офицеров оставил здесь противник.

Не менее трудным был прорыв второго внутреннего обвода в районе Рынок — Орловка — Городище — Воропоново — Елхи. Морозным днем солдаты, соорудив из ремней и веревок лямки, тащили на себе орудия по занесенным снегом дорогам.

— У солдат красные полосы на плечах от ремней и веревок, — сказал мне майор Рогач, командир противотанкового дивизиона.

Дневная атака на Песчанку не имела успеха. Тогда командование решило атаковать немцев в темноте. Полки майора Попова и майора Баталова охватили Песчанку с двух сторон. Когда пехота вышла на северо-восточную окраину села, в бой вступили танки бригады подполковника Малышева. Обходный маневр танков решил исход боя.

На улицах Песчанки — разбитые машины и орудия, повозки. Спрашиваю у жителей, как вели себя гитлеровцы в последние дни своего пребывания в селе. Фашисты голодали, ели горелое зерно, отбирали у жителей все съедобное. Тракториста Орлова, пытавшегося отстоять несколько килограммов муки, застрелили. Старика Подтютькина Ефима Никитича гитлеровцы расстреляли за то, что он не дал им ведро отрубей. В Песчанке три огромных немецких кладбища, целый лес крестов. Эти кладбища — наглядное подтверждение огромных потерь врага.

Я приехал в разбитую Песчанку поздно вечером, нашел штаб дивизии, который приютился в полуразрушенном домике. Командир дивизии полковник Лосев — небольшого роста, с огромными внимательными глазами на широком лице, не спал уже трое суток. Он находился в том возбужденном состоянии, которое в эти дни владело всеми — и командирами и бойцами. Полковник гостеприимно предложил мне один из углов своей комнаты.

— Генерал Пфефер грозился, — сказал комдив, — и через перебежчиков и в листовках: я, мол, поймаю полковника Лосева, обрежу ему бороду. А у меня бороды никогда и не было. Хочу вот теперь найти генерала и разъяснить ему его ошибку.

Лосев огорчен:

— В четыре часа утра рассчитывал быть у водокачки. Завел будильник. Утром будильник звонил, а роты еще в километре от водокачки.

В это время телефонист сообщил: «В районе водокачки немецкий генерал готовит дивизию к сдаче в плен…»

Через полчаса выяснилось, что противника, укрепившегося в районе водокачки, вынудила к капитулированию дивизия полковника Сафиуллина.

К исходу 23 января прорвана так называемая внутренняя линия сталинградского обвода, и наши солдаты уже вели бой в районе Ельшанки, на Дар-горе и у элеватора. Тиски окружения сжимались вокруг гитлеровцев все сильнее и сильнее. Наступал час окончательной расплаты… Сотни орудий различных калибров заняли позиции в зарослях «Зеленого кольца», опоясывающего Сталинград. Пехота вытеснила врага из района станции Сталинград-2 и прижала его к берегу Волги.

Мы не хотели лишней крови. Наше командование несколько раз предлагало неприятелю капитулировать. Те из немцев, кто сдался — избежали смерти, кто не сдался — получили ее.

У командиров и бойцов одно желание: скорее завершить разгром врага. Генерал Скворцов рассказывает:

— Встречаю несколько раненых солдат. Руки, головы забинтованы. Просят меня: «Товарищ генерал, прикажите подвезти нас ближе к передовой, а там уж мы пойдем сами. Мы же дрались с фашистами в городе три месяца и сейчас неудобно отстать от своих».

От Верхней Ельшанки до Садовой дорога занесена снегом. Мы шагали пешком, толкая машину по снежной, разбитой колесами пушек дороге. Ближе к Садовой все чаще попадаются подбитые вражеские машины — большие черного цвета двадцатитонные тягачи «Фома», двенадцатитонные «Фридрих Крупп», семитонные «Хономаки» и трехтонные «Адлеры». Ветер поднимает вороха красных, синих, белых штабных бумаг. Груды трупов неприятельских солдат. Здесь проходил внутренний сталинградский обвод, который противник упорно защищал несколько дней.

На станции Садовая, в одном из сохранившихся домиков, мы отыскали генерала Субботина — члена Военного совета армии.

Не успели мы задать генералу несколько вопросов, как зазвонил телефон. Субботин громко кричал в трубку:

— Приказываю прекратить стрельбу. От каждой роты и батальона выделить парламентеров, послать их с красными флагами в расположение противника.

— Мы делаем все, чтобы избежать кровопролития, — положив трубку, сказал генерал, словно оправдываясь перед нами в чем-то. — Не наша вина, что немецкое командование не желает капитулировать.

Ельшанка. Отсюда хорошо виден элеватор, вся зацарицынская часть Сталинграда. Залпы батарей, которые расположились тут же на улице, рядом со штабом наступающей дивизии, заглушают все, и полковник Лосев кричит в телефон уже совсем охрипшим голосом. Потом сообщает свежие новости, только что полученные из полков. В бараках у кирпичного завода идет совещание немецких и румынских офицеров — сдаваться или нет. Румыны— за, немцы — против. Командир неприятельского бронепоезда пришел узнать условия капитуляции. Полковник Лосев ставит ему условие: выходить мелкими группами, оружие оставить в бронепоезде. Звонит командир полка. Лосев напряженно вслушивается, потом кричит:

— Чекунов, дорогой, повтори! Нет, нет, ты не жми, а окружай, захватывай. Штаб захвати! Понятно, черт тебя подери…

Эти слова «обходи», «захватывай», великолепно выражавшие возросшее военное мастерство наших командиров в те дни, можно было слышать всюду — в штабе армии, в дивизиях, полках и батальонах.

Ожесточенные бои шли у реки Царицы, у 3-го Дома Советов, в городском саду, у вокзала. Рушились один за другим опорные пункты врага. Все чаще из подвалов, среди руин, в окнах разрушенных домов поднимались и трепетали на ветру белые флаги: немцы сдавались отдельными мелкими группами.

Полк майора Севастьянова и капитана Давиденко вел бой в районе элеватора и реки Царицы. Артиллеристы стреляли по 3-му Дому Советов. С гребня оврага у Царицы было отчетливо видно, как наши пехотинцы поднимались в атаку, вылезали на северный берег Царицы у стадиона «Динамо» и скатывались вниз, встретив плотный пулеметный огонь врага. Но вновь и вновь возобновлялась атака.

Иду по знакомым улицам и не узнаю их. Целые кварталы выжжены: Дар-гора от края до края стала пустыней. На каждом перекрестке — трупы. То и дело наши конвоиры проводят колонны пленных.

На трамвайной остановке у сгоревшего здания пединститута, у разбитого вагона лежит на снегу здоровенный гитлеровец с гранатой в руке, которую он не успел метнуть.

Бои в городском саду, на кладбище. Атакующие выходили в район вокзала. (Кольцо окружения становилось все уже, и вот, наконец, наши войска вырываются к площади Павших борцов — к нескольким многоэтажным домам, в подвалах которых прятались остатки армии Паулюса, его штаб.

С трудом можно было узнать издавна знакомые места. Больно видеть ставшую пепелищем зацарицынскую сторону города, взорванный гитлеровцами Астраханский мост через Царицу, разрушенный вокзал.

А где же городской сад? Обломки деревьев, разбитые скульптуры… У разрушенного здания школы имени Ленина — группа мальчуганов, уже пришедших в город из-за Волги из Красной Слободы. Они осматривают руины.