Крепче брони - Толстобров Павел Петрович - Страница 21

Крылатые слова праздничного приказа наркома: «Будет и на нашей улице праздник!» — на устах каждого гвардейца. И новые десятки воинов просят принять их в партию.

Да, что-то произошло. Но что?

В своей записной книжке отметил: «На участке соседа слева (4-я гвардейская дивизия, стоявшая перед Сиротинской на левом берегу Дона) вчера и сегодня не прекращается пулеметная стрельба. Изредка пролетают почти рядом с нашим домом снаряды. Оживилась немецкая авиация. Наши зенитчики сбили три самолета».

«В пять утра был огневой налет на немецкую оборону. Растревожили осиное гнездо. Весь день над боевыми порядками дивизии, над Старогригорьевской летали немецкие самолеты. Сейчас глубокая ночь, а они кружатся над головой. От разрывов подрагивают стены хаты. Видимо, потревожили гадов основательно.»

«В 4.00 наше подразделение начало разведку боем. Цель — захватить „языка“ — выполнена. Взяли двух солдат и офицера. Представилась возможность закрепиться и расширить прорыв. Заняли высоту. Однако удержаться не удалось.»

Последняя запись была 21 ноября.

В дивизии пока без перемен, все довольно спокойно. И бой на той высоте представлялся обычным боем «за улучшение позиции». Цель его — не дать немцам оттягивать свои войска к Сталинграду. Это главная наша задача.

Но что-то произошло, что-то случилось. Наша Старогригорьевская словно приблизилась к передовой. Непрерывный грохот канонады доносится от Сиротинской. Ожила передовая на горах. И настроение у людей иное…

При встрече начподив сообщил, что получен приказ активизировать боевые действия на своем участке: Ближняя Перекопка — Сиротинская, а с выходом ударной группировки 65-й армии на рубеж Верхне-Бузиновка — Ближняя Перекопка перейти в наступление в общем направлении на хутор Вертячий…

Ночью на передний край обороны 111-го гвардейского полка было переброшено до двух десятков автомашин. Дефилируя со снятыми глушителями и зажженными фарами, они должны были создать впечатление сосредоточения танков…

Той же ночью я записал сообщение Совинформбюро «В последний час». Войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов, перейдя в наступление, прорвали фронт противника и соединились в районе Калача-на-Дону, окружив сталинградскую группировку немецких войск.

Так вот оно что. Наконец-то!

Разбудив ребят, велел им срочно набирать сводку, чтобы к утру напечатать ее экстренным выпуском, так как газета в этот день не выходила.

Дивизия начала наступление по всему фронту, и утром 24 ноября 111-й гвардейский полк с боем вошел в Ближнюю Перекопку, а 119-й полк освободил хутор Камышинка.

Для дивизии это был знаменательный день. После ста дней обороны мы пошли вперед.

…Камышинка. Этот хутор с ласковым и несколько романтичным названием, находящийся километрах в пятнадцати от Сиротинской, напоминал о недавнем прошлом. Именно в нем 15 августа штаб дивизии встретил немецкие танки, и мы потеряли начальника политотдела.

Как же выглядит Камышинка сейчас, после более чем трехмесячного хозяйничания в ней немцев?

В тот же день мы вместе с начальником тыла дивизии полковником Ушаковым и другими офицерами выехали туда.

Первый освобожденный гвардейцами хутор… Раскидавшийся в беспорядке, запорошенный снегом, он казался безлюдным. Всюду следы боев, торчат остовы разбитых, сожженных хат и других построек. В мерзлом грунте застыли немецкие полевые кухни, артиллерийские орудия, снаряды, мины. Раскидано военное имущество. Должно быть, здорово торопились завоеватели — даже исправные пушки не успели с собой захватить… И везде пусто.

Окружив немецкую группировку войск под Сталинградом, наши войска начали со всех сторон сжимать кольцо. Радио ежедневно приносило радостные вести о многих тысячах убитых и взятых в плен вражеских солдат и офицеров, о большом количестве уничтоженной и захваченной военной техники.

Все это еще больше поднимало боевой дух гвардейцев. Сломив сопротивление врага на своем участке фронта, они готовы были принять самое активное участие в разгроме окруженных гитлеровцев. Ведь еще в августе, перед вступлением в бой, они поклялись: здесь, под Сталинградом, остановить врага, а потом гнать его туда, откуда он пришел, до окончательного разгрома… Первую часть этой задачи они выполнили блестяще. Теперь настала пора для выполнения второй. Именно под Сталинградом.

Только обстановка сложилась несколько иначе, чем мы ожидали.

Бывший командующий 65-й армией П. И. Батов вспоминает: «Накануне форсирования Дона в районе Песковатка — Вертячий в нашей армии произошли изменения. После того как была взломана вражеская оборона в центре и на левом фланге, командование армии получило возможность поставить во второй эшелон 4-ю, 40-ю гвардейские и 321-ю дивизии. Мы полагали нарастить ими удар после броска через Дон, однако командующий фронтом забрал их в свой резерв»[3].

Итак, армейский, фронтовой резерв.

Дальнейшая обстановка для 40-й гвардейской сложилась так. Освободив первые хутора, она вынуждена была остановиться, так как впереди противника уже не оказалось. Западнее полосой более чем в сто километров несокрушимым тараном прошли на юг и юго-восток правофланговые войска нашей, 65-й армии и соединения Юго-Западного фронта.

Вышестоящим командованием было принято решение направить нашу дивизию на укрепление 5-й танковой армии, которая, наступая из района юго-западнее Серафимовича, понесла серьезные потери в боях с контратакующим противником. Практической задачей дивизии было — принять участие в расширении и укреплении внешнего фронта окружения сталинградской группировки немцев.

Вечером 26 ноября мне сообщили в политотделе, что завтра выступаем в далекий путь — до хутора Нестеркин, что под Обливской Ростовской области.

Прощай, плацдарм в малой излучине! Дорого мы заплатили за тебя, чтобы не пустить немцев к Дону. Сотни героев остались лежать здесь навечно. Но десантники-гвардейцы достойно сдержали свою клятву Родине: ни шагу назад! Высокий моральный дух, сталинградская закалка, неукротимое стремление отомстить немецким захватчикам, посягнувшим на свободу и независимость социалистической Отчизны, помогут им и дальше с честью и гордостью нести гвардейское знамя.

— Бочкарев? Гвардии младший лейтенант? — пожилой, с внимательным взглядом капитан, заместитель начальника госпиталя по политчасти, задумался. — Нет, такого что-то не припомню. Нет.

Я по-всякому стараюсь помочь его памяти. Пытаюсь как можно ярче охарактеризовать Николая Бочкарева, но ничего не помогает. Капитан повторяет одно и то же:

— Нет, не припомню.

Возвратился писарь и бойко доложил капитану:

— Нет! Проверил все списки… Был красноармеец Бочкарев, но его отправили в другой госпиталь.

Я не уходил. Чего-то ждал. Может быть, узнаю еще чего…

— А он не разведчик? — вмешался в разговор стоявший тут же, но до сих пор не принимавший в нем участия старший лейтенант. — Мне рассказывали, как в соседнем госпитале один разведчик устроил скандал. Кричит: «Я гвардеец, я герой, а вы держите меня тут!» Требует, чтобы его немедленно отправили в свою дивизию, а у самого весь живот в дырах… Вот только фамилию его не запомнил. Что-то вроде той, что вы назвали…

Столько времени он стоял и молчал! Да кто же, кроме нашего Бочкарева, такое может сделать!..

— Где этот госпиталь?

Мне объяснили.

Да, там такой случай был. И скандал учинил именно Бочкарев.

— Но мы его в тот же день списали, — объяснил начальник госпиталя, — отправили в соседний госпиталь, который находился в бывшем рабфаке.

Разыскиваю здание рабфака. Иду и думаю: «А вдруг его вообще отправили из города? Куда-нибудь на Волгу?»

Город мне немного знаком. Два месяца назад, 12 февраля, наша дивизия освобождала его. В уличных боях наши гвардейцы проявили здесь немало мужества и сноровки.