Ренегат - Корнев Павел - Страница 5

Какое-то время я пытался задремать, но из-за тряски нисколько в этом не преуспел. Тогда вновь стал перебирать пальцами четки и не закончил еще и первого круга, как дилижанс дернулся и остановился столь резко, что нас едва не сбросило с сидений.

– Святые небеса! – не удалось сдержать мне раздраженный возглас. – Сейчас-то что?!

Прежде чем я нашарил засов и распахнул дверцу, сеньор де ла Вега беспечно усмехнулся.

– Полноте, магистр! – зевнул он, поправляя сбившийся берет. – Увязли в грязи, только и всего. Сейчас наши попутчики вытолкают дилижанс, и поедем дальше.

И точно – с улицы донеслись взволнованные голоса пассажиров из отделения для черни.

Я вздохнул и зло пробурчал:

– И надо было только сворачивать с тракта…

Выйти и помочь товарищам по несчастью мне и в голову не пришло. Не затем двойной тариф платил, чтобы месить ногами дорожную грязь. Справятся и без нас!

Не справились. В дверцу постучали, и это поразило даже сильнее неожиданной остановки.

– Неужто так сильно увязли? – нахмурился я. Сломайся ось или отвались колесо, дилижанс бы перекосило, а тут просто остановились.

– Ну что ж, магистр, – вздохнул Сильвио, – давайте облегчим работу лошадям…

Он положил скьявону на сиденье, я тоже вещи брать не стал, толчком распахнул дверцу и выпрыгнул на дорогу. Подошвы проломили корку подмерзшей грязи, под ногами мерзко чавкнула бурая жижа. Я поспешно переступил на чистое место, тряхнул сапогом и лишь после этого посмотрел на сгрудившихся у дилижанса пассажиров, их неестественные позы и перекошенные от страха лица. Сразу подался назад, но наткнулся спиной на южанина и замер с разведенными в стороны руками.

А кто бы на моем месте не замер? Нацеленный в грудь арбалет не тот аргумент, который проигнорирует разумный человек. Да и не всякий неразумный рискнет дернуться. Жизнь дороже.

– Грабки к солнцу, оба два! – потребовал худой дядька с волчьим взглядом – тот самый бродяга, которого мы подобрали по дороге.

Каторжанский жаргон в заблуждение не ввел: обычным ограблением здесь и не пахло. Недаром скалился в бороду дюжий охранник и поигрывал кистенем кучер, а юнец-форейтор хоть и приглядывал за лошадьми, но за пояс у него теперь были заткнуты потертые ножны с пехотным тесаком.

– Не дурите, сеньоры, и никто не пострадает, – обнажил кучер в насквозь фальшивой улыбке гнилые зубы и резко крикнул: – Оружие не хватай! Не хватай, я сказал!

Бродяга перевел арбалет на Сильвио, и тот поспешно отвел руку от пояса с дагой. Я воспользовался оказией и отступил к своим товарищам по несчастью.

Те все как один были людьми дородными, таких болт насквозь не прошьет, в мясе засядет. А пока самострел не разрядят, до леса бежать нельзя: дилижанс будто нарочно остановили точно посреди поляны. Что от одной обочины, что от другой деревья отступали никак не меньше чем на двадцать шагов. Да и кусты с редкими пожухлыми листьями и строевые сосны не лучшее укрытие от преследователей. Затеряться среди них не выйдет.

Ангелы небесные! Раньше мне ничего не стоило отвести болт в сторону одним лишь усилием воли, сейчас же приходилось идти на всяческие ухищрения, лишь бы только коснуться небесного эфира. Без предварительной подготовки ущербный колдовской дар помочь в скоротечной схватке не мог.

Хорхе кинул на меня быстрый взгляд, я в ответ едва заметно кивнул. Случайные лесные разбойники еще могли отпустить обобранных до нитки жертв, а этим ловкачам живые свидетели – что кость в глотке. В лучшем случае полоснут ножом по горлу – и в канаву.

– Грош, не спи! – скомандовал кучер, и тут же кто-то выдернул из ножен на поясе мой кинжал.

Ехавший с нами румяный молодчик шагнул к Сильвио, но обезоружить дворянчика не успел. Хорхе в один миг очутился у него за спиной и приставил к горлу кованую бритву. Когда он успел ее раскрыть, не заметил даже я.

– Мы уходим, сеньоры! – объявил слуга, стоило лишь мне укрыться за ним от стрелка.

Бородач шагнул, занося топор, и Кован рявкнул:

– Назад!

Бритва надрезала кожу, по шее молодчика заструилась кровь, и громила замер на месте. Я потянул слугу за плечо, направляя того к распахнутой дверце отделения для благородных. Наш маневр не укрылся от разбойников, и арбалетчик зло процедил:

– Сейчас ты у меня схлопочешь…

– По ногам! – испуганно взвыл кучер. – Иначе сам в круг ляжешь!

Стрелок замешкался, и я проворно юркнул внутрь дилижанса. Хорхе нашарил ногой ступеньку и встал на нее, заставляя молодчика приподняться на цыпочки.

– Давайте разойдемся по-хорошему… – заискивающе предложил выступивший вперед кучер, и Кован тычком в спину отправил ему в объятия ненужного больше пленника. Бритву от шеи он при этом не отнял, и острейший клинок вскрыл горло словно бумагу. В лицо остолбеневшему мужику ударила тугая струя крови.

– Тварь! – взвыл кучер. – Порву!

Но поздно. Хорхе уже заскочил ко мне, рывком захлопнул дверцу и запер на засов. Я задвинул щеколды ставни и принялся шарить руками в поисках упавшего на пол саквояжа.

– Разожги светильник! – приказал я слуге, отыскав сумку. – Быстрее! – а сам вытащил и устроил на коленях деревянный футляр.

Кто-то из лиходеев дернул на себя запертую дверцу; запор выдержал, тогда шибанули обухом топора ставенку окошка. И вновь – безрезультатно. Но это пока. Очень скоро разбойники опомнятся и примутся выковыривать нас из дилижанса, как в голодные годы выковыривают кметы из панцирей улиток и устриц. Время терять нельзя.

– Хорхе, шевелись!

Кремень стукнул о кресало раз, другой, и всполохи искр сменились едва уловимым отсветом затеплившегося на фитиле огонька. Светильник разогнал тьму, и я откинул крышку футляра. Внутри на сафьяновой подложке лежали пара колесцовых пистолей, две медные пороховницы – большая и малая, заводной ключ на длинной ручке и мешочек с пулями.

Кован ухватил скьявону южанина и обнажил широкий клинок, оценивающе взвесил его в руке. Болтали, будто дети ветра рождаются с ножом в руке, а Хорхе был плоть от плоти своего народа, пусть и оставил вольную жизнь перекати-поля, поступив ко мне на службу пять лет назад. Несмотря на преклонные годы, в грязной уличной рубке он мог неприятно удивить любого.

Послышались крики и ругань, донесся отзвук смачной оплеухи, а потом шум стих и в дверцу постучали.

– Открывайте! – потребовал кучер. – Монеты заберем, зато живыми останетесь!

Я уже заряжал пистоль и откликнулся лишь из желания потянуть время:

– Нам нужны гарантии!

– В глотку их тебе забью, сволочь! – рявкнули за дверцей, и я узнал голос бородатого охранника.

Послышалась возня, словно буяна оттаскивали от дилижанса, и вновь заговорил кучер.

– Будьте благоразумны! – принялся увещевать он нас. – Отдайте оружие и деньги и проваливайте подобру-поздорову. Не заставляйте ломать дверь, не доводите до греха! Лучше лишиться кошелька, чем жизни!

Пускать в ход топор лиходею не хотелось: и доски добротные, с такими придется повозиться, и порубленная дверца в глаза бросаться будет.

– Точно отпустите? – уточнил я.

– Провалиться мне на этом месте!

– Провалишься… – тихонько выдохнул я, отложил на сиденье заряженный пистоль и попросил: – Нам надо все обдумать!

И снова взъярился охранник.

– В запределье думать будешь, гад! – крикнул он, и на этот раз подельники оттаскивать и успокаивать бузотера не стали.

Тук! Дверца дилижанса дрогнула, встопорщилась щепой.

Тук! Из досок выглянул краешек топора. Клинок дернулся, пропал и вновь шибанул в дверцу, теперь куда ближе к запору.

– Быстрее, магистр! – поторопил меня Хорхе Кован. Обветренное и морщинистое лицо слуги закаменело и осунулось, но клинок в его руке нисколько не дрожал.

Тук!

Я схватил пороховницу со сложной вязью нейтрализующих магию письмен на медных боках, насадил ее на ствол пистоля, провернул, и сложный механизм с тихим скрежетом отмерил нужное количество пороха. Вдавить увесистый свинцовый шарик в дуло помогла латунная головка заводного ключа, а его длинная прямая ручка прекрасно сгодилась для проталкивания пули в ствол. Раз – и готово!