Когда меркнет свет - Уайт Лорет Энн - Страница 3

– Давай! Беги!

Он повернулся и побежал, маленькая фигурка на тоненьких ножках в сырой, черной ночи.

Мэг протиснулась в окошко ногами вперед и опустилась на гравий. Протянула руку, чтобы достать нож. Но вдруг почувствовала сильный удар в затылок. Ее тело завибрировало и замерло. В голову вступила острая боль, опустилась по позвоночнику до кончиков пальцев. В глазах зарябило. Мэг попыталась развернуться, сделать шаг вперед, убежать, но колени подогнулись, и она упала на землю.

Новый резкий удар, теперь по ребрам. Она почувствовала, как треснула кость. Задыхаясь, Мэг попыталась откатиться прочь, подняться на колени и на руки. Уползти. Боковым зрением она видела, как языки пламени лижут ее фургон, как их раздувает ветер. Клубился едкий, удушливый дым. Мэг встала на четвереньки. В глазах потемнело. Нужно убираться отсюда, пока не взорвались баллоны. Она выставила вперед руку, но кто-то схватил ее за волосы и резко развернул.

Небо разрезала молния. И тут она увидела.

Его.

Он посмотрел ей в глаза. И в ту же секунду, потерявшись во времени и боли, она увидела на его лице абсолютное хладнокровие. И поняла.

Поняла с горькой, тяжелой уверенностью. Да, у ее книги появился конец – но она никогда его не напишет. Потому что теперь она знала, что это он. А еще точно знала… Что сейчас умрет.

Четырьмя неделями ранее.

Сиэтл.

– Сегодня у нас в студии снова автор детективов Мэг Броган.

Стамос Статхакис, ведущий «Вечернего шоу», вытянул ноги и закинул один ковбойский сапог на другой, согнувшись под странным углом в квадратном ярко-оранжевом кресле. Мег сидела напротив него в таком же кресле, слишком низком и стоящем слишком близко, и жалела, что не надела брюки: пришлось сжать колени и отвести ноги в сторону, чтобы более-менее прилично выглядеть в строгой юбке.

На столе рядом со Стамосом лежал экземпляр ее последнего романа «Незабытые грехи». У них за спиной на огромном экране во всю стену отображалась холодная, заснеженная обложка. Художник переделывал ее несколько раз, пытаясь уловить мрачное настроение «скандинавского нуара». Впереди, под ярко освещенным помостом, на котором они сидели, блестели в темноте глаза зрителей студии. И в эту темноту Стамос бросил свою фирменную, заговорщическую улыбку, которая как бы обещала: сейчас мы разберемся с этой дамочкой.

Прости, Статхакис, но нет.

Однако пульс у нее все равно участился. Она подумала о Джоне, своем женихе, наблюдающем за ней из-за кулис вместе с ее издателем. В студии было жарко. Неприятное чувство смущения поселилось в груди. Она умела держаться перед камерами, но всегда чувствовала себя неуютно.

– До создания настоящих криминальных романов Мэг была известна своими дискуссионными статьями в «Сиэтл таймс». Прежде чем стать автором криминальной рубрики «Таймс», она прошла нелегкий путь: начала младшим репортером и со временем получила многочисленные награды за статьи на тему преступления и наказания. Потом появился популярный блог, и ее все чаще начали приглашать на телевидение в качестве эксперта, чтобы получить комментарий по самым заметным делам. Ее первая книга, «Ты моя: История одержимости», попала на полки и в рейтинги «Нью-Йорк таймс» пять лет назад. С тех пор Мэг занимает первые места в списках популярный авторов. И теперь, в своем новом романе «Незабытые грехи» – он выходит в продажу завтра, – он поднял книгу. Камера показала ее крупным планом, – Мэг отправляет нас в готическое путешествие, тема которого – ненадежность памяти, а задача – пролить свет на старое, леденящее душу дело, которое вовсе не было забыто. Мэг, спасибо, что сегодня ты с нами. Можешь немного рассказать о последней книге?

Она улыбнулась, подавив желание убрать волосы назад.

– Это история Глории Лалофс, которую в детстве изнасиловал отец в амбаре на их семейном ранчо в Миннесоте, но ему попытались помешать два мальчика из соседней резервации. Отец Глории убил мальчиков вилами и закопал их прямо в амбаре, на глазах у семилетней Глории. Это преступление хранилось в тайне пятьдесят шесть лет. Глория, травмированная увиденным, вытеснила из сознания все воспоминания об ужасном происшествии, как и о постоянном сексуальном насилии. И только в шестьдесят лет она решилась сообщить о том, что начала вспоминать.

– Но полиция не нашла никаких записей о двух пропавших мальчиках из резервации, – добавил Статхакис.

– Да. И отец Глории все отрицал. Полиция ей тоже не верила. У нее была уже поздняя стадия рака поджелудочной железы, большую часть жизни она была алкоголиком и сидела на лекарствах из-за симптомов старческой деменции. Расследование было приостановлено.

– Пока ее история не попала в газету.

– Да. Журналисты привезли радар для подземных исследований. В мерзлой земле, на которой когда-то стоял амбар Лалофсов, были обнаружены какие-то неясные очертания. Новые владельцы земли дали согласие на раскопки. Были обнаружены человеческие останки – двух мальчиков, сбежавших из резервации больше полувека назад. Показания Глории подтвердили в суде, и Ханса Лалофса, которому было уже почти девяносто лет, в прошлом году осудили и посадили в тюрьму за двойное убийство и сексуальное насилие.

– Думаю, это очень много значило для Глории, которая умерла всего три месяца назад с твоей книгой в руках. Словно она дожидалась этого решения, чтобы мирно уйти в мир иной.

– Я отправила ей черновой вариант. – Голос Мэг слегка задрожал. Она прочистила горло. – Правосудие может оказывать сильный психологический и психический эффект.

– Думаешь, именно поэтому правосудие настолько важно жертвам и их семьям? Эта своего рода месть – то, что преступник пойман и наказан, – приносит чувство удовлетворения?

– Не думаю. По моему опыту, из разговоров со многими жертвами, обвинительный приговор – опустошающая победа. Тут скорее дело в чувстве освобождения. Во время расследования дела, арестов, суда жертва и ее близкие попадают в своеобразный застой. Их жизнь замирает. Но когда дело закрывают и негодяя наказывают, когда они узнают правду о том, что случилось, то наконец могут горевать свободно. Отпустить свое старое «я» и начать жизнь заново.

Ведущий недолго помолчал, потом наклонился вперед.

Мэг напряглась.

У ведущего была выработанная манера общения. Он любил застать врасплох с двусмысленным вопросом, обычно прямо под конец интервью, и камера немедленно направлялась на гостя – прежде чем тот успевал выйти из неудобной ситуации. Мэг посмотрела на часы, висевшие на стене студии. Вопрос может прозвучать в любую секунду.

– Для этой книги ты брала интервью у Ханса Лалофса.

– Я не пишу историю, пока не пообщаюсь с преступником, он – антигерой моей книги. Я всегда выбираю дело, отталкиваясь именно от него.

Или ее.

– Ты говорила, что твой идеальный антигерой, иначе говоря злодей, – тот, у кого, как кажется, есть все: привлекательная внешность, харизма, шарм, успех, любовь, богатство, острый ум, уважение, талант, – все, о чем мечтает каждый человек. Потому что он – наименее вероятная кандидатура на арест за убийство. Это делается ради продаж?

Мэг улыбнулась.

– Это делается потому, что это самое универсальное и коммерчески выгодное решение, оно задает всю структуру истории. Я училась у лучшей в нашем деле, у Дэй Ригби – она стала для меня своего рода наставницей.

– Но Ханс Лалофс не слишком вписывается в это описание, верно? Он хромой старик, хронический алкоголик, влачил жалкое существование, пытаясь выжить за счет бесплодного ранчо. Не слишком коммерчески привлекательно. – Он еще сильнее подался вперед, прямо к ней, и пристально уставился Мэг в глаза: – Так почему? Почему это дело? Чем тебя так затронула история Ханса и Глории?

Мэг сглотнула. Она чувствовала взгляд Джонаха из-за кулис, чувствовала его мысли. Чувствовала, что следующей фразой Статхакис нанесет финальный удар.