Звезда в тумане (Улугбек. Историческая повесть) - Парнов Еремей Иудович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/28
- Следующая
— Чего тебе, верный Камиль? — обернулся мирза к коренастому темнику, который казался в ночи каменной бабой, поставленной стражем пустыни. Такие фигуры нередко встречал Улугбек на караванных путях, всякий раз вспоминая при этом о монгольских походах.
— Пресветлый мирза! Здесь один человек, он назвался кабульским купцом, просит вас уделить ему час для беседы. Он сказал, что дело касается тайной тетради поэта Омара Хайяма и уверил меня, что мирзе очень важно об этой тетради узнать.
— Вот как?.. — протянул Улугбек, почувствовав снова руку судьбы. Она влекла и толкала его. Темный поток, уносящий под своды пещеры тростинку. Нет сил ни замедлить движение, ни к берегу тихо пристать — не видно вблизи берегов. Кабульский купец… Длится, длится арабская сказка. Ленивый и сонный Восток, одуревший от зноя и скуки. Здесь сплетаются вымыслы с правдой, одинаково верят бродячим певцам на базарах, мореходам-купцам и цирюльнику, что не отличает яви от сна. Здесь верят легко и жестоко карают потом за обман.
— Что еще сказал этот купец?
— Он сказал, о мирза, что его род известен в Герате и в Самарканде, а его дед был личным купцом великого вашего деда амира Тимура, да пребудет он в садах аллаха! Купец этот также предъявил мне медную пайцзу[68], выданную покойным властителем мира его деду для беспрепятственной торговли во всех городах.
— Почему он пришел среди ночи?
— Говорит, что боится, как бы кто не проведал про эту тетрадь. От этого, говорит, ему будет большая беда. Завтра же, после вечерней молитвы, его караван выступает в Хиву, чтобы идти по пустыне не под солнцем.
— Мы примем купца, — кивнул Улугбек. — Попрошу тебя, верный Камиль, угостить, и как следует, этого гостя. А на рассвете, после первой молитвы, сведи его в башню — я буду там. Но смотри, до тех пор не спускай с него глаз! И побольше проведай, кто он, откуда, кого знает здесь в городе и кто знает его. Но помягче, за чашей вина и за пловом. Ты понял?
— Будет исполнено! Живи вечно, мирза!
Но исчез Улугбек в черной и неразличимой листве, где мерцали ночные алмазы росы. Неслышно ступая, спешил он проторенной дорогой в сад Звездной башни и дальше к арыку, за которым на склоне холма к крепким кольям подвязаны старые лозы. Колдовскую планету Зухру можно раньше увидеть как раз над холмом, на котором разбит виноградник и на крохотной кочке сушатся тыквы.
Шел мирза Улугбек навстречу восходящей звезде, ощущая, что ступил он на новый, судьбой уготованный круг.
X
Тот, кто клялся мне в верности, стал мне врагом.
Муж — вчера добродетельный — стал подлецом.
Ночь делами, что завтра свершатся, чревата.
Но едва ль она добрым чревата плодом.
Но что бы там ни видели звездочеты и как ни толковали звездословы эти знамения, кто-то перетолковывал все по-своему, и выходило каждый раз, что должна затмиться звезда Улугбека. Весь базар о том шептался, а значит, и весь Самарканд.
Из Герата новых вестей не поступало. Скорее всего перехватили там засланных беком[69] Камилем соглядатаев, а может, просто те не могли выбраться из города. Купцы рассказывали, что все покидающие Герат караваны тщательно осматривают и каждого расспрашивают, кто он, откуда, куда и зачем идет.
Поймали дервиша-накшбендия, у которого нашли фирман из Ташкента, из самого медресе Кукельдаша, в котором сидел со своими мюридами Ходжа Ахрар. Но смысл фирмана был темен, и дознаться, кому он адресован и о чем говорит, не сумели. Дервиш держался того, что фирман предназначен для калантаров и содержит толкование тайной суфийской премудрости, понять которую может только посвященный.
Хаким[70] Самарканда взялся допросить его сам, но тоже ничего не достиг, а назавтра нашли того дервиша мертвым. Он отравился в своей клетке, в сырой каменной нише подземной тюрьмы. Камиль рвал на себе бороду, допытываясь у надзирателей, кто мог дать дервишу яд. При аресте его тщательно обыскали, за этим лично проследил бек. Но надзиратели клялись и божились, что они тут ни при чем, на все, дескать, воля аллаха: жил человек и умер — значит, пришел его срок, а в клетку к нему после допроса, учиненного хакймом, никто не входил.
Камиль потребовал у мирзы отставки хакима, но Улугбек не согласился, сказав, что на основе одного подозрения нельзя обижать человека, верой и правдой служившего вот уже двадцать лет.
А потом стало и вовсе не до хакима. Люди бека Камиля донесли, что Абд-ал-Лятиф выступил из Герата во главе большого войска и движется к Самарканду.
Зажгли кизяк на сторожевых башнях, а хриплые медные карнаи[71] и гулкие барабаны объявили поход.
Улугбек спешно готовился выступить из города. Гарнизон на внешней стене был утроен. Особо усилили охрану городских ворот. У Шейх-заде, Фирузы, Игольных и главных, Железных, ворот поставили отборных лучников, подвезли туда котлы со смолой и оловом. День и ночь там палили костры.
Была осень, и полуденное солнце жгло уже не столь ярко. И это радовало Улугбека, который всегда избегал жары. Он выступил из города тремя колоннами и двинулся навстречу неприятелю — сыну своему Абд-ал-Лятифу. Во главе первой колонны поставил любимого младшего сына Абд-ал-Азиза, вторую повел сам, а кольчужную конницу и замыкающий тумен отдал беку Камилю — верному из вернейших темнику. Выслали разведчиков и отрядили головные заставы.
Решено было идти боевой колонной до большого караван-сарая[72] Кублук-бобо, а там разделиться: Камиль-бека послать в засаду, а Улугбеку и Азизу идти двумя колоннами в обхват наступающих войск. Шли весь день и часть ночи.
Краснели листья лозы, доходили под осенним солнцем дыни, исполинскими проржавелыми доспехами тянулись вдоль дорог хлопковые поля. Над плоскими крышами Ютящихся один на другом у речных берегов и холмистых подножий домов из сырцового кирпича поднимались удушливые серые дымки. Люди готовились к зиме, о которой уже давали знать первые ее вестники — пыльные глинистые бури из пустыни.
У караван-сарая войскам был дан однодневный отдых. Разбили палатки, разожгли костры. Чинили сбрую, точили и чистили оружие. Десятники придирчиво проверяли, все ли в порядке у их нукеров, крепка ли обувь, хватает ли стрел.
Улугбек объезжал войска. Сколько раз видел он такой вот военный лагерь накануне битвы! В походах Тимура, отца и в своих походах. Вроде все было спокойно, не хуже и не лучше, чем обычно. Но что-то носилось в воздухе. Что-то носилось… Безнадежностью пахло в лагере.
Давно бы должны были возвратиться разведчики. Прождали всю ночь, но и к первой молитве они не вернулись. Улугбек послал по их следам свою сотню. К полудню сотня подошла к лагерю, везя тела убитых разведчиков. Всех их поразили сзади. Видимо, стреляли из засад.
— Это дело тайных врагов, — сказал Камиль Улугбеку. — Абд-ал-Лятиф сюда еще не дошел.
— А откуда мы знаем, когда действительно он выступил? — спросил Улугбек.
— Разведка узнала, мирза, да и те купцы, которых мы вчера застали в караван-сарае, подтвердили это.
— Купцы? Доставь мне этих купцов, Камиль.
Камиль-бек выбежал из палатки мирзы и велел тотчас же разыскать вчерашних купцов. Но возвратились посланные и доложили, что купцов и след простыл. Ночью они ушли пешими, бросив ослов и лошадей, а в тюках у них оказались только скатанные кошмы и гнилые, плохо продубленные кожи.
- Предыдущая
- 17/28
- Следующая