Ещё один брак по расчёту (СИ) - Фигг Арабелла - Страница 41

Так что Катриона шила, шила и шила, хотя за окном уже совсем стемнело. Впрочем, Рената, которой тоже с чего-то не спалось, кошкой свернувшись в кресле, читала какую-то устрашающей толщины книжищу. Над креслом она, как водится, подвесила шар ведьминого огня и такой же засветила для Катрионы. «Терпеть не могу вонь горного масла», — буркнула она в ответ на «спасибо». Катрионе этот запах тоже не очень нравился, но горела лампа гораздо ярче любых свечей, а портить глаза при огарке, когда есть возможность как следует осветить рабочий стол и всё, что на нём и рядом с ним… ну, должна же быть польза от богатого консорта, кроме новых тряпочек? Особенно если сам он постель делит не с законной супругой, а с сыном её сюзерена.

Шар над головой тихонько потрескивал и то ли гудел, то ли жужжал негромко. Шелестел дождь за окном, шуршала страницами чародейка. В остальном было тихо — тяжёлые, надёжные двери комнат закрывались плотно, и ни звука из-за них не доносилось.

— Ревнуете? — вдруг спросила чародейка и даже книгу опустила на колени, заложив её пальцем.

— Нет, — буркнула Катриона, не отрываясь от шитья. — Мне просто не нравится, что сир Кристиан так себя ведёт… Сиру Аларику он же не тащит к себе в постель прямо на глазах у её супруга. А при мне, значит, можно обхаживать моего консорта?

Наверное, не следовало этого говорить, но молчать было уж совсем невмоготу, а скажи-ка такое хотя бы Аларике — и вся Волчья Пуща будет обсасывать твои слова. И ладно, если в самом деле твои, а не те, что тебе приписали! И даже в письме к Герте (они в переписке как-то легко и просто начали звать друг друга просто по имени) не пожалуешься на её кузена: Катриона всерьёз подозревала, что почтовый чиновник от скуки почитывает письма перед отправкой, и молчит ли он о прочитанном — Девятеро знают. А вот хамоватая и бесцеремонная чародейка почему-то казалась Катрионе человеком… то есть, на четверть дриадой, которая не болтает лишнего когда не надо.

— Я могла бы вам ответить, что сир Эммет возмутился бы, что хочет растить своих детей, а не баронышевых ублюдков. — Всё-таки как похоже они с Меллером пожимали плечами, да ещё в любом положении — хоть лёжа навзничь, хоть свернувшись кошачьим клубочком. — А сир Кристиан не совсем же дурак, чтобы лезть к жёнам отцовских вассалов, словно ему крестьянок мало. Хотя, мне кажется, дело вовсе не в этом, — продолжила она, и странно было слышать её серьёзный, без тени обычной насмешки голос. — Сира Аларика обыкновенная деревенская сеньора, каких двенадцать на дюжину. Он сам на такой женат, а у законной супруги ещё и сиськи побольше — смысл ему менять свою жену на чужую такую же? Вернее, не менять, а в добавок к своей жене заводить любовницу тех же статей. А Гилберт сире Луизе ни в одном месте не ровня… И детей сира Кристиана вам точно растить не придётся — что вам за дело до того, чем эти двое заняты ночью?

— Никакого, — хмуро подтвердила Катриона и зашипела, в очередной раз уколов многострадальный палец. Ну, не любила она напёрстки. Мешали они ей так, что проще было шипеть и слизывать капельки крови, чем напяливать дурацкий медный колпачок.

— Просто досадно, да? — всё-таки усмехнулась Рената. — Самолюбие страдает. Ну, я вас немножко утешу. Гилберт соглашаться умеет так, что лучше бы отказал с грязной руганью и мордобоем. «Полотенце вон там, масло можешь взять из персиковых косточек, которым я пятки мажу, и постарайся сильно меня не трясти — я пока почитаю, что там у нас с Домом Халната…» Прочувствуйте разницу, что называется: Гилберт Меллер как пылкий и затейливый любовник — и он же в роли бревна бесчувственного. Сира Кристиана ждёт очень скучная ночь, после которой он либо разочаруется, либо вынужден будет делать какие-то выводы. В последнее, впрочем, верю плохо.

— Почему? Вы же сами сказали, что он не дурак. Ну, не совсем дурак.

— Потому что он с зачатия привык к тому, что это земли его отца и все, живущие на этих землях, должны его обслужить и ему угодить, — скучным, даже занудным слегка голосом пояснила Рената. — Но Гилберту-то он никто и звать никак. Чтобы поладить с каким-то бакалейщиком, придётся ему и самому что-то сделать, не только шнурок от штанов развязать. А это и утомительно, и вообще не по-мужски — задумываться о чужих ощущениях и что-то делать для того, чтобы ощущения эти были приятными.

— Вы так хорошо всё это знаете, — поддела, не удержавшись, Катриона.

— А у меня напарник такой, хоть я с ним и не сплю, — усмехнулась чародейка. — Боевой напарник, скажу я вам, это не супруг и не родственник. Он для тебя сменную рубаху разорвёт на подложки, когда у тебя женские праздники нагрянут не вовремя. А ты к нему на свои кровные притащишь травника, когда он трактирным пойлом траванётся, поможешь желудок промыть и будешь поить зельем с ложечки каждые четверть часа. Потому что или вы верите друг другу как себе, или лучше сразу разойдитесь. Любить не обязательно, уважать тоже, но помогать, поддерживать, всегда помнить, что вы пара — без этого никак.

Она выпрямилась, спустив ноги с кресла, и по-кошачьи же потянулась до сладкой дрожи в затёкших мышцах.

— А вообще, — сказала она, — смиритесь, сира Катриона. Не будет у вас с Гилбертом настоящей семьи. Даже такой, как у вашего маршала. Барашек с гадючкой могут грызться сколько угодно, но они из одного теста слеплены, они выросли в одном месте, их одинаково воспитывали, у Аларики братья такие же, у Эммета — сёстры и кузины. Они и грызутся-то не всерьёз, просто душу отводят. А вы есть и будете друг другу чужими уже потому, что вы из разных миров. Вот вы знаете, что вязовские девушки на консорта вашего обижаются? Шуточки фривольные, намёки игривые, а сам так никого даже за жопу ни разу не ущипнул, будто брезгует деревенщиной.

— Знаю, — проворчала Катриона. Она запрокинула голову и выгнула спину назад, сводя лопатки до опасного хруста. Нет, надо заканчивать подол, и хватит на сегодня. — Мне уже жаловались вроде как в шутку. Будто бы заверяли, что незачем ревновать, до того уж супруг верный достался, а у самих глаза злющие. Сахару, видать, хочется. Или монетку-другую.

— А дело вовсе не в его брезгливости, — сказала Рената. Она даже книгу свою закрыла и отложила. — Вы считаете, будто ваши люди — это именно ваши люди. Вы им мать, отец, Канн-заступница во плоти и просто хозяйка. Понятно же, ни им от вас, ни вам от них деваться некуда, поэтому любому, даже хромому старику и дурачку-подпаску надо придумать занятие по силам, не выгонишь ведь. А Гилберт привык к тому, что их работники — это взрослые, самодостаточные, разумные личности. Ну, по крайней мере должны такими быть. Пришли, чтобы работать и зарабатывать, а если что-то не понравится, то уйдут в любой момент. И платят им именно за ту работу, которую они взялись выполнять. Поэтому с работниками и особенно с прислугой у Меллеров никаких близких отношений быть не может. Не спят Меллеры ни с горничными, ни с кладовщиками, ни с секретарями. Пошутить могут, в щёчку поцеловать на празднике или так, под настроение, но не больше. И отношение ваших девушек к своему сеньору, когда он штаны подтянул и дальше по своим делам пошёл, а она нижней юбкой подтёрлась и продолжила стирать или лебеду выпалывать… Дождь, снег, лебеда эта бесконечная — ничего не поделаешь, надо просто подождать и перетерпеть, так же, как и внимание своего сеньора. Умом Гилберт это понимает, конечно, но принять вряд ли сможет. Принципов у него… хм… немного, но уж от тех, что есть, он не отступается.

— Поэтому он согласился-таки переспать с сыном барона? — ехидно спросила Катриона. — Из принципа?

— Из своей совершенно беспринципной практичности, — усмехнулась Рената. — Как ни крути, сир Кристиан — сын барона нынешнего, брат барона будущего, а ещё, Предвечная храни, в один печальный день он вполне может стать регентом малолетнего барона Волчьей Пущи. Так что наш Крысик прикинул перспективы и решил, что ссориться с сиром Кристианом из-за такой ерунды, как задница — это глупо. Но и пытаться угодить баронышу, никогда не знавшему отказа, ещё глупее. Если тот хочет, чтобы всё было, как в самый первый раз, пусть тоже приложит хоть минимум усилий. А то ведь обнаглеет вконец и будет об тебя ноги вытирать, да ещё ворчать при этом, что ты лежишь неправильно, неудобно.