Слёзы Лимба (СИ) - Нефёдов Александр - Страница 46

— Ты хочешь об этом говорить?

— Да, — резко повернулся он и брезгливо отбросил нож в сторону, но сделал это так осторожно, что в его виде невозможно было увидеть что-то угрожающее. — Я был в шоке, когда увидел тебя в таком состоянии. Ты играешь с огнем.

— Хм, за все восемь лет нашего брака ты впервые проявляешь свою заботу. Спасибо, — с полным безразличием произнесла та и хотела направиться в свою комнату, но Петр осторожно схватил рукой, испачканной соком овощей, ее запястье и с беспокойством взглянул в глаза жены.

— Потому что считал, что тебе этого не нужно. Но сейчас вижу, в какую яму ты себя загоняешь. Ты давно перестала быть самой собой.

— А ты перестал быть моим мужем. Я не видела тебя месяцами. И уже воспринимаю чужим. Моя жизнь словно перестала соприкасается с твоей, — Татьяна провела рукой по сырым волосам и направилась в свою спальню. — Мне надо переодеться и потом отправиться в участок. Извини. У меня нет сил выяснять отношения с тобой. Поговорим за ужином.

Татьяна посильнее укуталась в свой халат и скрылась в соседней комнате, громко захлопнув за собой дверь. Петр опечалено выдохнул, затем вновь сжал рукоятку ножа и, изредка поглядывая в сторону спальни, продолжил заниматься приготовлением пищи.

***

В зале судебного заседания собралось достаточно много народу, чтобы это крупное и светлое помещение с приятным малахитовым цветом стен превратилось в тесную и душную комнатушку, наполненную ароматом человеческого пота и крупицами пыли. Люди что-то оживленно обсуждали, постоянно тыкали в сторону двери пальцем, словно указывали, что за ней находилась личность, из-за которой все сегодня и собрались в такой тесной официальной обстановке. Если выглянуть в окно, то можно было увидеть, как полицейские пытались остановить великое нашествие прессы, надеявшейся одной живой массой проникнуть в здание, чтобы во всей красе запечатлеть самый громкий судебный процесс за последние несколько лет. Внезапно зал взорвался недовольными криками. Под большим сопровождением полицейских в зал заседания провели Анну, которая медленно шла вперед, устало опустив голову вниз.

— Убийца! Ведьма! — кричали люди, перекрикивая друг друга, но полицейские стали злобно свистеть в свои серебряные свистки, тем самым успокаивая собравшихся. Конечно, всех угомонить не получилось, но большинство замолкли и с открытым ртом принялись изучать подсудимую, которую усадили на стул рядом с адвокатом.

Непонятно откуда возникла фигура судьи, облаченная в черную мантию. Это был пузатый высокорослый мужчина, шедший походкой раненого в ногу медведя. Его лицо украшали кудрявые брови, наполовину скрывавшие глаза, и были такого черного цвета, будто их подкрасили каменным углем. Почесав свою гладко выбритую голову, а после и небольшую щетину, судья неохотно плюхнулся в свое кресло, как на царский трон, и с высокомерием оглядел присутствовавших, пропустил только подсудимую, словно ее здесь и не было. По традиции постучав молоточком и призвав всех к тишине, мужчина открыл папку, все это время сжатую в его толстых потливых пальцах, затем зачитал обвинение.

— Анна Стрингини обвиняется в жестоких убийствах двадцати человек, совершенных в Психиатрической лечебнице имени Доктора Ломана, где она работала почти восемь лет. Подсудимая, вы согласны с предъявленными обвинениями?

— Да, — послышался спокойный голос подсудимой, словно ее вся эта ситуация ничуть не пугала.

— Хорошо.

— Господин судья. Я хочу, чтобы весь этот судебный процесс завершился как можно скорее. Я не нуждаюсь в показаниях свидетелей и в защите адвоката, предложенного мне государством. Считаю, что это отнимет у всех нас лишнее время. Я дала признание и готова получить за это соответствующее наказание.

— Что ж, неожиданно слышать подобное из уст обвиняемого. Но есть несколько спорных моментов. Их мне бы хотелось их разъяснить.

— Если это важно, то я не имею ничего против.

— За сутки до вашего признания на территории психлечебницы было найдено тело главврача Доктора Ломана, медэкспертиза так и не была проведена, так как труп был похищен из лаборатории за час до начала вскрытия. Себастьян Моран, стоявший во главе расследования, считает, что Чарльз Ломан был убит, как ценный свидетель данного дела. Вы причастны к его смерти?

— Да.

— У вас были сообщники, которые участвовали в совершении данного преступления?

— Нет, я действовала одна.

— Опишите, пожалуйста, ваши действия.

— Я напоила мистера Ломана ядом, после сбросила его тело из окна, чтобы обставить все это как самоубийство. Еще будут вопросы?

— Вы признаете свою вину? Это окончательное решение?

— Да.

Судья явно был в ступоре от такой уверенной речи подсудимой, отчего он с трудом подбирал слова. Но, поняв, что уже нет смысла продолжать судебное разбирательство, так как почти все встало на свои места, судья с трудом поднялся со своего трона и зачитал уже заранее написанное решение суда, что было для него приятным моментом, потому что уже не было сил находиться в этом помещении, пропахшем людским потом.

— Анна Стрингини приговаривается к пожизненному заключению в колонии строго режима без права на помилование. Психические отклонения у обвиняемой найдены не были, что прямо указывает на то, что все преступления были совершены в осознанном состоянии. И на этой ноте я объявляю наше заседание закрытым. Всем спасибо.

Едва судья произнес эти слова, как зал сразу же взорвался криками недовольных, которых явно не устроило решение суда, но полицейские вновь принялись успокаивать бунтовавших, и через пару минут все более-менее успокоились, хотя градус напряжения среди присутствующих только возрос. Анну окружили со всех сторон охраной, дабы не позволить, чтобы простые люди разорвали ее на части из-за своей жаркой ненависти к ней, но та будто не боялась этого, а была готова к любому развитию событий. Тут же откуда-то возникли репортеры и ослепили всех тут и там яркими вспышками фотоаппаратов, при этом успевали оглушать Анну расспросами, но полицейские не подпускали этих занудливых ребят к обвиненной и обеспечили ей безопасный выход из здания, хотя было пару моментов, когда журналисты чуть не выхватили у них несчастную пожилую женщину, уже начинавшую нервничать из-за рева возбужденной толпы. Рядом с Анной шел адвокат, прикрывавший лицо кожаным портфелем, и о чем-то шептался с пожилой женщиной, но о чем те говорили, было не понятно никому.

***

— Входите, мисс Хапперт. Только паренек совсем недавно лег спать, вы бы его не очень долго мучили, а то жалко беднягу. Он такой хорошенький, ни разу ничего против нас не сказал. Идеальный нарушитель закона: ест все, что дают, на хер не посылает. Вот бы все здесь были бы такими, — полицейский провел Татьяну в одну из тюремных камер полицейского участка, где на узкой койке на одном лишь тончайшем матрасе, сочившемся клопами и пылью, лежал паренек со светлыми волосами, которые аккуратными прядями падали на его лицо.

— Оставьте нас, пожалуйста.

— Хорошо. Если что, я буду неподалёку. Позовете, когда нужно будет открыть, — сказал тот и, закрыв за девушкой дверь, скрылся в коридоре, но далеко от этой камеры уходить не стал.

Татьяна кивком головы поблагодарила полицейского и, глубоко вздохнув, будто здесь было очень мало кислорода, села на корточки рядом со спящим парнем, после чего осторожно погладила его по голове, пытаясь вытащить из глубокого сна.

— Ричи, просыпайся, — прошептала она, убрав прядь волос с его лба аккуратным движением тыльной стороной ладони.

Тот что-то простонал сквозь сон и боязливо приоткрыл свои щенячьи глаза, но когда понял, кто перед ним находился, резким движением вскочил и сел на койку, чуть не крича от радости.

— Боже, я думал, что больше никогда тебя не увижу, — ничуть не стесняясь, он обхватил руками ее шею и прижался всем телом к ней, будто боялся, что та вот-вот растворится перед ним, как призрак.

— Я больше никуда не уйду.

— Они сказали, что ты не хочешь меня видеть, — дрожавшим голоском произнес он, влюбленно смотря на свою гостью.