Таежные рассказы - Устинович Николай - Страница 31

Песец — хитрый зверь! Капканы на него умело настораживать надо. Чуть неладно поставишь — сразу поймет, что кроется тут опасность, и далеко это место обойдет. И чтобы работа впустую не пропала, подолгу с каждым капканом возиться приходится. А их — сотни. Ну, и ездили мы с отцом все время по тундре, а после пурги так и по три — четыре дня кряду в чуме не ночевали.

Правда, так в начале промысла было. Потом-то мы додумались: зачем вместе ездить? Поодиночке куда сподручнее.

И вот направились мы однажды осматривать капканы, каждый в свою сторону. Махнули друг другу рукавицами и разъехались.

Закутался я потеплее в оленью доху, крикнул на собак — и только кустики по сторонам замелькали.

Чум скоро из виду скрылся, и такое одиночество меня сразу охватило, словно во всем мире остался один я да мои собаки. Куда ни глянешь — снег, бескрайная равнина. Ни звука, ни движения… Только и слышно, как снег под полозьями поскрипывает да невесть отчего тявкнет иной раз собака. Изредка полыхнет в небе северное сияние, вспыхнет, заискрится снег, и снова сомкнется вокруг полярная ночь… Кричи — никто не услышит, умирай — никто не увидит. Тундра!..

Однако долго раздумывать было некогда. Добрался я до капканов. И тут оказалась уйма работы: где приманка сорвана, где насторожку проверить потребовалось, а где и песец попался. Хлопот — хоть отбавляй, не заметил, как и время прошло.

Осмотрел последний капкан, остановил упряжку. Уложил поудобнее добычу, оглянулся вокруг и тут лишь заметил, что погода стала меняться. Пропали звезды, начал потягивать ветер. По тундре, меж скрюченных кустиков, снежные струйки потекли.

«Будет пурга», — сообразил я и, крикнув на собак, помчался к чуму.

Знал я, что трудно уйти от пурги, но собак все же гнал из последних сил. Хотел, пока было тихо, проехать как можно больше. И пролетел немало, перевалил, пожалуй, за половину пути. А дальше…

Дальше началось такое, что даже сейчас жутко вспоминать.

Навстречу рванул бешеный ветер, снег на воздух взметнул. Темь кругом наступила — в двух шагах ничего не видно. С нарт меня сбросило, захлестнуло… Ну, думаю, пропал!

Поднялся на ноги, стал искать упряжку — ее и след простыл: убежали собаки.

А пурга не на шутку разгулялась. Упал я на снег, а подняться не могу — ветер не дает. Чувствую, как перекатывается через меня снег, заваливает со всех сторон.

Нет, думаю, лежать тут не приходится, надо к чуму двигаться!

Пополз.

Трудно сказать, сколько я времени двигался вперед. Наверно, долго, потому что много было на моем пути остановок. Выбьюсь из сил — полежу, отдохну — и дальше… А потом потерял рукавицы: сперва одну, затем другую. Без рукавиц как поползешь? Руки обморозить можно.

Решил переждать пургу. Поднял воротник, закутался в доху, лег. И хоть старался не уснуть, а все-таки, кажется, задремал. Очнулся под снегом. Занесло меня толстым слоем, заровняло…

Хотел я сперва наружу вылезть, а потом передумал. К чему? Здесь-то было теплее и спокойнее. Поворочался с боку на бок — под снегом пустое пространство образовалось, вроде пещеры. Полежал, полежал, да и опять уснул.

Долго мне пришлось лежать в своей берлоге. Устроился совсем по-домашнему. Примял снег поглубже — садиться можно стало. Вверх дыру пробил, чтобы воздух свежий попадал. Правда, заносило ее, очищать все время приходилось, да делать-то мне было нечего…

С квартирой я устроился ладно, а вот с пищей дело скверно обстояло. Завалялся в кармане сухарик, так на много часов пришлось его растянуть. Съел последние крошки — совсем ничего не осталось, хоть снег ешь.

Чувствую — слабеть начал. Чтобы время скорей проходило, спать старался. А только и сна уж не было… Одной надеждой жил, что пурга скоро перестанет.

И дождался. Проснулся как-то, пробил дыру — снег сверху не сыплется. Выглянул вверх — звезды сверкают. Кончилась пурга! Вылез из-под снега, оглянулся. Тишина… Воздух не шелохнется, небо чистое, северное сияние полыхает. Даже не верится, что час назад пурга бушевала.

И вдруг — бывают же такие истории! — увидел я в стороне свой чум. Шагов сто всего до него и было…

Как явился домой, как меня встретили — про это уж говорить не буду! Сами понимаете, какая была радость!

А под снегом, оказывается, просидел я без малого трое суток.

Чего только не случается с нашим братом-промысловиком! Иной раз в такое положение попадешь, что не знаешь, как из него выйти. И если не выручит смекалка, погиб человек.

Со мной тоже был такой случай. Совсем на краю гибели стоял, но не растерялся — и остался жив.

У каждого зверолова имеется в тайге свой «путик». Это линия, по которой настораживаются капканы и разные самоловы. Тянется она иногда до трех десятков километров.

Есть путик и у меня. Начинается он близ нашей деревни, зигзагами идет по тайге и кончается в далекой глуши.

Собрался я как-то осмотреть самоловы. Было это в морозный день. Градусник ниже сорока показывал. Думалось мне, что, когда солнышко поднимется, теплее станет. А только оно до самого вечера так и не пробилось сквозь льдистую мглу.

Несколько дней перед этим я не бывал на путике, и потому много дел там оказалось: где приманка сорвана, где ловушки захлопнулись, а в некоторых местах снег так затвердел, что пришлось капканы заново устанавливать.

Пока добрался до конца путика — совсем стемнело. И решил я назад идти не по своему следу, а самым коротким путем: через хребет к ближней деревне и уже оттуда по торной дороге — домой.

Вышел из тайги, обогнул последний перелесок — впереди огоньки засверкали. И так мне захотелось скорее попасть в теплую избу, что невольно прибавил шагу, хотя от усталости еле ноги волочил.

В километре от деревни пруд был. Через него я и направился к дороге.

На открытом месте еще холоднее показалось: тянул навстречу ветер, да такой резкий, что до костей пробирал.

Поднял я воротник, втянул голову в плечи и шагаю, не глядя под ноги. Вышел на середину пруда, и тут…

Что дальше произошло — мне в тот миг совсем непонятно было. Под ногами что-то качнулось, хрустнуло, и… я полетел в пропасть.

Очнулся по колено в липкой грязи. Вокруг кромешная тьма, только над головой беловато-серое пятно виднеется.

Много времени прошло, пока я понял, что попал под лед. Но почему пруд оказался вдруг без воды?

И так и этак думал я, пока не вспомнил, что колхоз не стал чинить осенью мельничную плотину: переносилась у них мельница на другую речку. И вот не выдержала заброшенная плотина до весны, прососала ее вода и ушла. А провалился я, по-видимому, в прорубь, где женщины белье полоскали. Затянуло ее тонким льдом, замело снегом, и получилась западня…

Однако долго размышлять не приходилось. Рукавицы и валенки промокли насквозь, руки и ноги совсем окоченели. Надо было выбираться из западни, пока не замерз. Но как? До края проруби я даже кончиками пальцев достать не мог.

Тут мне в голову пришло, что раз воды в пруду нет — должен лед осесть, потрескаться. Осталось только разыскать большую щель и через нее на поверхность вылезть.

Сделал в одну сторону несколько шагов — угодил в яму с водой. Пошел в другую сторону — жидкая, непролазная грязь, чуть не до пояса. Может, и была где-нибудь твердая отмель, да как ее в темноте разыщешь? И уходить-то далеко опасно: запутаешься, пропадешь…

Вернулся к проруби, стал. Слышу, в деревне петухи пропели: значит, полночь. Люди давно спят, и никому из них даже не приснится, что за огородами человек в беду попал. И так горько на душе сделалось, хоть реви благим матом…

А стужа до самых костей пробирает. Ноги ниже колен словно деревянные стали, и пальцы на руках не сгибаются. Одежда заледенела, чуть повернешься — гремит, будто железная.

Чувствую: до утра не выдержать…

Начал я подпрыгивать да приседать, чтобы хоть немного согреться. Для этого пришлось отойти от проруби в сторону: ил под ней уже замерз, и такими комьями, что никак на них нельзя было стоять.