Обманщик - Форсайт Фредерик - Страница 112
- Предыдущая
- 112/125
- Следующая
Ливингстон, взгляд которого моментально утратил всякое выражение, уставился на Диллона. Пухлые щеки и двойной подбородок скрывали злобу. Маккриди вспомнил, у кого он видел такой взгляд: в Уганде, на лице Иди Амина, когда тому осмеливались возражать. Ханна снова бросил на Маккриди неодобрительный взгляд и встал.
– Не смею больше отнимать у вас время, мистер Ливингстон, – сказал он.
Кандидат в премьер-министры, снова одев маску благодушного хозяина, проводил гостей до двери. Во дворе их ждали двое в серых костюмах «сафари»; этих Ханна и Диллон еще не видели. Итак, их здесь было по меньшей мере семь человек, если считать того, что стоял наверху у окна. Все негры, за исключением мистера Брауна; сравнительно светлокожий Браун был, очевидно, квартероном. Он один осмеливался закурить, не спрашивая разрешения, он командовал шестью чернокожими.
– Я был бы вам очень признателен, – уже в автомобиле сказал Ханна, – если бы вы предоставили мне возможность задавать вопросы.
– Прошу прощения, – извинился Диллон. – Странный человек, вы не находите? Он уехал отсюда подростком и вернулся шесть месяцев назад. Интересно, где он провел все эти годы?
– Понятия не имею, – ответил Ханна.
Лишь много позже, уже в Лондоне, обдумывая все случившееся на Саншайне, Ханна обратит внимание на это замечание Диллона. Мисси Коултрейн сказала ему, Десмонду Ханне, что Ливингстон покинул Саншайн подростком. Откуда об этом мог знать Диллон? В половине десятого они подъехали к воротам особняка Маркуса Джонсона на северном склоне холма Собоун.
Джонсона окружала совершенно иная обстановка. Все говорило о том, что здесь живет богатый человек. Ворота из кованой стали открыл один из помощников Джонсона в невероятно пестрой рубашке и темных очках. По выложенной гравием дорожке «ягуар» подъехал к парадному входу. Во дворе трудились два садовника. Они ухаживали за лужайками, клумбами и глиняными горшками с цветущей геранью.
В просторном двухэтажном особняке, крытом зеленой глазурованной черепицей, все до последнего гвоздя было привезено издалека. Машина остановилась перед портиком с колоннадой, выдержанным в колониальном стиле. Вслед за своим гидом, тоже пестрорубашечником, три англичанина прошли через большую гостиную, украшенную европейским и латиноамериканским антиквариатом. Пол из мраморных плиток кремового цвета устилали восточные ковры ручной работы.
Маркус Джонсон принял гостей на мраморной веранде и пригласил их сесть в белые плетеные кресла. Веранда выходила в окруженный восьмифутовой стеной сад с аккуратно постриженными лужайками. За стеной сада, вдоль берега, тянулось шоссе – единственное, чего не мог купить Маркус, чтобы получить собственный выход к морю. Впрочем, на водах залива Тич-бей, прямо за стеной особняка, стоял построенный Джонсоном каменный причал, у которого на волнах покачивался быстроходный катер «рива-40». С дополнительными баками для горючего этот катер мог бы быстро добраться до Багамских островов.
В отличие от толстого, обрюзгшего Горацио Ливингстона, Маркус Джонсон был элегантен и строен. Безукоризненный костюм из кремового шелка сидел на нем идеально. Судя до чертам лица и цвету кожи, Джонсон был по меньшей мере наполовину белым. Интересно, подумал Маккриди, знал ли Джонсон своего отца? Скорее всего, нет. Он вырос в нищете на островах Баркли, жил с матерью в убогой хижине. Его темнокаштановые курчавые волосы были искусственно распрямлены и уложены волнами. Пальцы Джонсона украшали четыре тяжелых золотых перстня, а обнажившиеся в улыбке зубы были в идеальном состоянии. Он предложил гостям на выбор «Дом Периньон» или кофе «Блю Маунтин». Гости предпочли кофе.
Десмонд Ханна задал тот же вопрос относительно пяти часов вечера во вторник. Ответ был почти таким же:
– Я выступал с речью перед теми, кто меня поддерживает. На Парламент-сквер, перед англиканской церковью, собралось больше ста моих сторонников, мистер Ханна. В пять часов я как раз заканчивал речь. С митинга приехал прямо сюда.
– А ваше окружение? – поинтересовался Ханна, вспомнив то слово, которым мисси Коултрейн назвала банду пестрорубашечников.
– Все были со мной, все до единого, – ответил Джонсон.
Он подал знак, и один из пестрорубашечников долил кофе. «Садовники у него из местных, – размышлял Маккриди, – а в доме нет ни одного островитянина. Почему?» Несмотря на неяркое освещение на веранде, никто из пестрорубашечников не снимал огромные темные очки.
С точки зрения Ханны, разговор с Джонсоном был приятным, но бесполезным. Старший инспектор Джонс давно сказал ему, что в тот момент, когда в саду губернатора прогремели выстрелы, кандидат от Союза процветания был на Парламент-сквер. Инспектор сам наблюдал за митингом со ступенек полицейского участка. Ханна встал.
– А сегодня вы не собираетесь выступить с очередной речью? – спросил Диллон.
– Да, в самом деле собираюсь. В два часа, на Парламент-сквер.
– Вчера в три часа вы выступали на площади. Насколько мне известно, там были какие-то неприятности?
Маркус Джонсон был куда более ловким дипломатом, чем Ливингстон. Ни намека на раздражение. Он лишь пожал плечами.
– Его преподобие Дрейк выкрикнул два-три оскорбительных слова. Это не имело значения. Я уже закончил речь. Бедняга Дрейк руководствуется добрыми намерениями, но он не умен. Он хотел бы, чтобы острова Баркли остались в прошлом веке. Но прогресс нельзя остановить, мистер Диллон, а вместе с прогрессом придет и процветание. У меня есть грандиозные планы развития наших островов.
Маккриди понимающе кивнул. Туризм, подумал он, азартные игры, промышленность, загрязнение островов и океана, немного проституции… что еще?
– А теперь, прошу прощения, мне нужно готовиться к выступлению…
Гостей проводили до машины, и они вернулись в резиденцию губернатора.
– Благодарю за любезность, – сказал Диллон, вылезая из машины. – Встречи с кандидатами были весьма поучительны. Любопытно, где Джонсон нашел такие деньги за годы отсутствия на Баркли.
– Понятия не имею, – сказал Ханна. – Он считается бизнесменом. Оскар может подбросить вас до отеля.
– Спасибо, я прогуляюсь пешком.
В баре журналисты и операторы усердно опустошали запасы пива. Было одиннадцать часов. Работники средств массовой информации заскучали. Прошло полных два дня с того момента, когда их спешно вызвали в Хитроу и всеми правдами и неправдами переправили на острова, чтобы следить за ходом расследования преступления. Весь предыдущий день, четверг, они снимали все, что могли, и брали интервью у всех, у кого могли. Урожай оказался скудным: потрясающие кадры, запечатлевшие извлечение тела губернатора из компании замороженных рыбин в леднике; снятая с большого расстояния сцена поисков пули в губернаторском саду, особенно ползающий на четвереньках Паркер; отправка тела губернатора в мешке в Нассау; брошенное Паркером бесценное замечание о найденной пуле. Но ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало надежные сведения об убийце и о том, как было совершено преступление.
Маккриди впервые смешался с толпой журналистов. Никто не спрашивал, кто он такой.
– В полдень у причалов будет выступать Горацио Ливингстон, – сказал Маккриди. – Это может быть интересно.
Журналисты моментально насторожились.
– Что там будет интересного? – спросил кто-то.
– Вчера здесь, на площади, оратору не дали закончить речь, – пояснил Маккриди. – Вы были на летном поле.
Толпа приободрилась. Лучше всего была бы небольшая потасовка, на худой конец сойдет и сцена, в которой кандидату криками не дают говорить. Репортеры мысленно уже сочиняли подходящие заголовки: ЯРОСТНАЯ ПРЕДВЫБОРНАЯ БОРЬБА НА ОСТРОВЕ САНШАЙН – и пара снимков дерущихся островитян в качестве доказательства. А если плохо примут Ливингстона, то: РАЙ ГОЛОСУЕТ ПРОТИВ СОЦИАЛИЗМА. Беда была в том, что до сих пор островитяне не проявляли никакого энтузиазма, если речь заходила о предстоящем отделении островов от Британской империи. Две бригады попытались было снять фильм о грядущей независимости островов, но пока им не удалось разговорить ни одного местного жителя. Как только появлялись камеры, микрофоны и блокноты, люди просто поворачивались и уходили. Тем не менее, операторы схватили свои камеры и поспешили к причалам.
- Предыдущая
- 112/125
- Следующая