Сонька Золотая Ручка (Жизнь и приключения знаменитой авантюристки Софии Блювштейн. Роман-быль) - Рапгоф Ипполит Павлович "Граф Амори" - Страница 10

Софья Владиславовна притворилась довольной. Она не любила компаний, предпочитала работать в одиночку, но делать было нечего: гордость могла показаться подозрительной. Она накупила массу вина. Хозяйка испекла большой миндальный торт, а один из компании, граф Миола, приобрел по дороге фрукты.

И вот вся компания, состоявшая из двенадцати человек, двинулась к омнибусу, который доставил ее на пристань.

Тут их поджидал старый пароходик. Громадные колеса передвигались по бокам деревянного судна. Брызги летели во все стороны к восторгу молодежи.

Здесь был цвет парижского предместья. В воскресенье почтенная интеллигенция обычно не отправляется на экскурсии. Решается на такой подвиг лишь мелюзга или обыватели пригородов.

На корме кто-то заиграл на флейте. Ему аккомпанировал на итальянской гармонике граф Миола.

Это был своеобразный тип. Он действительно числился потомком знаменитых Миола, некогда игравших важную роль наместников в Сардинии. Теперь это был отпрыск разорившегося рода. Он коротал свою жалкую жизнь голодающего студента в Латинском квартале. По натуре граф был идеалистом. Он получил образование в лицее на средства дальних родственников. Но как только он вышел со званием юриста, родственники прекратили всякую помощь. Тогда ему пришла дикая фантазия определиться на медицинский факультет. Эта специальность субсидировалась правительством. Несчастные пятьдесят франков, которые выдавали стипендиатам, были единственным источником жизни голодающего графа.

Он платил за комнату всего десять франков, жил в мансарде, кормился в студенческой столовой. Но, несмотря на бедность, граф был всегда чисто одет, мылся тщательным образом, делал маникюр и в этих отношениях резко отличался от окружающей его среды.

Ему шел всего двадцать второй год. Темно-голубые глаза мечтательно глядели на мир, который так жестоко распорядился его судьбой. Сонька сразу заинтересовалась графом. Она много слышала о нем от госпожи Блано.

Музыка окончилась. Софья Владиславовна ближе подошла к графу, от которого отхлынула толпа.

— Вы, граф, должно быть, чувствуете себя не в своем кругу?

— Так же, как и вы.

— Почему вы так думаете?

— Да очень просто. Разве эта бесшабашная удаль, это сборище пьяниц и психопатов может кого-нибудь удовлетворить, кроме самой богемы? Не все созданы для такой среды.

Софья Владиславовна ответила вздохом.

— Вот видите — вы вздыхаете, скучаете в этой дурацкой компании. Жизнь бросает человека иногда в такие условия, от которых он с удовольствием бы открестился, если бы от него это зависело.

— Да, вы правы. Я вас вполне понимаю. Вы, кажется, на медицинском факультете?

— Да. Мне еще два года тянуть эту лямку. И как подумаю об этом — дрожь берет.

— А почему вы не бросите факультет и не поступите на службу?

— На какую службу я годен? Чиновником меня не возьмут ни в одно демократическое министерство. Для этих демократов мы, отпрыски древних дворянских родов, как зачумленные. Нас чураются. Нам вечно обещают, но никуда, кроме как в секретную полицию, не берут. А я на сыск не способен. Я — натура слишком откровенная, и во мне слишком много врожденной порядочности, которая с предательством не согласуется.

— Это ужасно! — воскликнула Софья Владиславовна. — Я поражаюсь вашему терпению!

— А что поделаешь? Не топиться же в Сене, не травиться же крысиным ядом. Это пошло. Надо бороться, надо терпеть.

Молодой человек поник головой и грустно посмотрел на берега Сены, усеянные разными виллами и садовыми сооружениями.

— Есть же богатые люди! — в голосе его прозвучала плохо скрываемая зависть. — Смотрите, какое количество богатых вилл, какие ценные сооружения, оранжереи — и все, быть может, для какого-нибудь одного мошенника…

— Да, много богатых людей, — сказала Софья Владиславовна задумчиво. — Итак, вы не видите никакого выхода из вашего положения?

— Не вижу.

— Вы не обидитесь, граф, если я вам подскажу один способ, с помощью которого многие вельможи легко приобрели тысячи франков?

— Вы предлагаете мне продать свой титул какой-нибудь кокотке?

— Зачем кокотке? Какой-нибудь честной женщине, которой эта фамилия, быть может, нужна для достижения каких-либо политических целей.

Граф пытливо взглянул на Соньку.

— Если бы мне такая женщина понравилась, я бы женился на ней, хотя бы ради того, чтобы избавиться от богемы. Я не взял бы никаких денег за титул, но и роль манекена не стал бы играть.

Софья Владиславовна кокетливо покраснела.

В это время ее подхватила под руку мадам Блано и отвела в сторону.

— Вы не очень за графом ухаживайте, — сказала она, шаловливо грозя мизинцем, — он у нас влюбчив. Полгода назад была целая история. Он влюбился в свою квартирную хозяйку, ну а та, конечно, не прочь была заиметь молодого любовника. Но граф, наивный человек, потребовал, чтобы она развелась с мужем и вышла за него. Та не согласилась — ее муж пять тысяч зарабатывает, а у этого графа — один костюм. Вот граф и пытался повеситься.

В этой истории Софья Владиславовна сразу же почувствовала тон высокого происхождения. Хотя сама она родилась в бедной еврейской семье ростовщика, ее тянуло к высшим слоям. Оттуда на нее веяло красотой бытия. В благородстве манер, в роскошной обстановке она видела особую художественную подкладку красоты.

Пароходик пристал к живописному берегу. Граф и Софья Владиславовна вышли последними.

Матам Блано распорядилась разложить свой старый ковер. Молодежь засуетилась. Откупоривали бутылки, распаковывали корзины с закусками, конфетами, фруктами. Когда все было готово, началось сплошное пьянство. Пили без удержу, в большом количестве и преимущественно крепкие вина.

Софья Владиславовна с графом завладели бутылкой легкого сотерна и пили исключительно это вино. Закусывали фруктами. Мадемуазель Блювштейн любезно чистила груши и яблоки и кормила графа, а тот в благодарность за каждый кусочек целовал ей руку.

До них доносились насмешки, шутки. Один нищенски одетый поэт сочинил даже эпиграмму на влюбленную парочку. Это начинало надоедать.

— А не прогуляться ли нам, граф? — шепотом предложила Софья Владиславовна.

Тот с радостью согласился. Ему до смерти хотелось набить морду наглецу-поэту, и он едва себя сдерживал. В ста метрах от пикника кроны деревьев, склоненные к реке, образовывали шатер.

— Наконец-то мы одни, — грудным шепотом произнес граф и с этими словами взял руки Софьи Владиславовны.

— Да, тут нас никто не видит, — поощрила она.

Граф воспламенился. Долго сдерживаемая стремительность пылкой натуры теперь не знала удержу. Он схватил ее в объятия, целовал, нашептывая:

— Милая, дорогая, я вас люблю.

Софья Владиславовна успела соскучиться по мужским ласкам и теперь с жаром отвечала на поцелуи графа.

— Ты меня любишь? — спрашивала она между поцелуями.

— Конечно. Что за вопрос? Люблю безумно.

— И я тебя люблю.

— Хочешь быть моей женой? Я считал бы себя самым счастливым на свете.

— Об этом надо подумать, — заявила она.

Граф слегка нахмурился, отвернулся, закурил.

— Ну, чего надулся? Разве такие вопросы моментально решаются? Ведь это вопросы жизни, — оправдывалась театрально Софья Владиславовна.

— Значит, ты меня не любишь, — надув губы, твердил он.

— Ах, какой ты чудак! Мы с тобой только сегодня познакомились.

— Нет, я знаю, в чем дело — я очень беден.

Софья Владиславовна метнулась в его объятия и начала успокаивать:

— Если ты беден, то я не нищая. У меня есть сбережения — наследство от матери. Первое время проживем, а потом у тебя будет практика. Как у юриста. А медицину ты бросишь.

Эта перспектива улыбалась графу. Ему до смерти надоели и анатомический театр, и богема, а главное — непроглядная бедность.

Он уже мечтал, как при помощи средств жены займет почтенное положение в обществе. Родные снова отнесутся к нему с должным уважением, и он, собравшись с духом, начнет процесс против двоюродного братца, присвоившего его часть наследства.