Коронный разряд - Ильин Владимир Алексеевич - Страница 66

— Борис Игнатьевич, — положил я сцепленные ладони на стол. — Есть в ваших рассуждениях один просчет.

— Да, Максим Михайлович? — Был он вновь сама любезность, чувствуя себя хозяином положения.

— То, что за мной. Там ведь действительно ничего, казалось бы, — улыбнулся я спокойно. — Так отчего же существует все то, что есть рядом со мной? Может, вам все же присмотреться?

— Максим Михайлович, это блеф, — фыркнул он. — Вас никто не поддерживает.

— Абсолютно верно, — согласился я, неотрывно глядя ему в глаза. — За моей спиной — только моя тень. Но вам, Борис Игнатьевич, хватит и ее.

— Глупости, — вроде как отмахнулся Борис Игнатьевич, но мелькнувшая неуверенность во взгляде говорила иначе.

— Займитесь лучше подбором дворников. — Посоветовал я ему, поднимаясь с места.

Впрочем, дружбы тут изначально не предполагалось. Единственное — осталось легкое сожаление по поводу тех бумаг, с которыми так и не удалось ознакомится. Да и тайны… Надо будет в Биен съездить, деда травяной настойкой поотпаивать и поканючить байки из молодости — глядишь, и мелькнет что меж рассказов о разрушенных городах, в пламени которых деду чудился ее цвет волос, а в треске сгорающих полей — ее голос…

Как то я спросил смотрителя крепости — если бы у нее с ним все же был сын, а у сына — внук… Мог бы я им быть? Он, помню, задумался, виновато кусая губы — приехал-то я к нему на его день рождения, мною же назначенный, и был единственным гостем на празднике, да еще с подарком. Старику явно не хотелось портить мне настроение отказом. Понимая это, я спросил, каким должен был бы быть его внук? И получил веселый ответ, выданный с явным облегчением — «самым сильным в мире». Ведь облегчение было от того, что любой ребенок считает себя самым-самым, а значит не вернется первый, непростой и неловкий вопрос, на который так не хотелось отвечать…

Тогда я призвал грозу и устроил деду праздничный салют над крепостью — на нескончаемое количество залпов невероятно красивыми, уникальными в своем величии молниями — и продолжал до тех пор, пока из дворца Юсуповых все же смогли дозвониться и в панике уточнить, правда ли у нас тут началась война… «Это грохот шампанского!» — С хохотом отозвался старик, прижимая меня к плечу. «У меня день рождения! Мы празднуем с внуком!»…

А уже утром было «есть много нехороших людей, которым не надо бы жить, внук. Рассказать, почему?». И после тех рассказов, под хруст спелых яблок, сойдясь на том, что даже звери бывают добрее друг с другом, были тихие беседы о том, как выжить в этом неспокойном мире человеку, которого не хотят этому учить дома… Многое было — и тайны тоже, только не в ответ на прямые расспросы, а просто, как часть жизни, которая случается.

Воспоминания завершились возле автомашины, а звук закрывшейся двери отсек как шум улицы, так и лишние эмоции. Подумаешь — всплывет в университете нежеланное и обременительное родство. Проблемы любят, когда на них оттягивают жизненные силы, стараясь воплотиться если не в реальности, то достать через богатую фантазию, готовую предложить десятки негативных вариантов развития событий. Так что проще принять к сведению и озадачить аналитиков — те с профессиональной отстраненностью расковыряют доступные их пониманию ветки вероятностей, а на все неплановое у нас есть танк и взрывчатка.

Включенный личный телефон отозвался сообщениями о пропущенных вызовах, два последних из которых принадлежали Артему, а остальные могли подождать.

— Алеу? — С осторожностью поинтересовался я у товарища.

Все же, я был не совсем уверен, оставляя его наедине с манекеном и Никой. Нет, Артем, конечно же, «мастер» и щиты Силы снимает только во сне…

— Приходила твоя барышня. — Выдохнул он вместо «здрасьте», да еще с толикой злорадства.

— Что сразу моя? — Возмутился я. — Это общегородское горе!

— Короче, твой манекен не пострадал. Она его в свое логово потащила. Сказала, пришлет тебе фото.

— Лишь бы иголкой не тыкала. Я щекотки боюсь.

— Ах да, — словно спохватился он. — Перед тем, как его забрать, она отчего-то решила его пальпировать.

— Пальпировать или избить ногами?

— Не перебивай! Короче, внутри манекена обнаружились пакетики с белым порошком…

— Вот, блин, — в сердцах высказался я.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Да это стиральный порошок и мука, — с досадой отмахнулся я. — Ну прихватили бы ее с этим в метро. Максимум пара суток в отделении, пока экспертиза идет! Зато завтра мне на экзамене никто бы не мешал!

— Максим, ну знаешь, — возмутился Артем.

— Посочувствовал бы мне лучше. Теперь мне ей занятие новое придумывать…

— Я ловлю себя на сочувствии к Нике. С учетом того, что дня четыре назад я хотел ее убить, это, знаешь ли, о многом говорит.

— Артем. А теперь — только честно. Ты ей подсказал?

— Нет. — Четко и чеканно выдал он.

«— Значит, сама догадалась, — разлилось тепло в груди. — Это хорошо.»

— Тут, кстати, бедлам, — продолжил Артем, легко перейдя на другую тему. — Результаты вытащили на белый свет, у наследника Шереметьевых трояк по русскому. У Романовых сорок баллов, представляешь? Юсуповы, Голицыны, Гагарины — с трояка на четверку и обратно.

— Да они совсем оборзели! Даже работы не правили, сразу в протокол. — Возмутился я искренне.

— Максим, — зашептал Артем в трубку. — Я серьезно, не до шуток! Ты никакого протокола не трогал, понял? Тут уже два раза вертолет над головой пролетал, и мне не по себе от герба на его корпусе. Того самого герба, ты понял?

— Я вообще ничего не трогал со времен восьмого класса, — подтвердил я показания. — На том и стою.

— Будем верить, обойдется. — Выдохнул друг. — И спасибо за восемьдесят два балла. Отбой!

— Отбой, так отбой, — хмыкнул я, завершая сеанс связи.

По истории, раз он ничего не сказал, у нас все тоже нормально — восемьдесят пять и девяносто три, причем в этот раз в мою пользу.

— Куда сейчас, господин?

— Почтовое отделение сто двадцать девять — сто десять. Проспект Мира, пятьдесят один.

Посмотрим, что там лаборатория по Вере отыскала.

Бетонную коробку, закрытую зеркальным стеклом, сложно полюбить. Творчество архитектора, главным преимуществом которого были знакомства в архнадзоре города и возможность продавить разрешение, не стоило тех денег, которые были заплачены за проект. Модель строения, ее распечатки, развороты и вид перспективы в окружении существующих строений — все это вызывало чувство скрытого неудовольствия, зашептываемого словами консультантов: «офисная постройка», «сложности с согласованием, вы же понимаете», «ваше первое здание, будут еще, лучше!».

Потом как-то сами по себе появились подрядчики — то ли архитекторы их привели, то ли риелтор, сосватавший участок земли. Они представились модным словом «девелоперы», обещали качество, сроки и многозначительно поигрывали массивными браслетами золотых часов на руках. На парковке их ожидали седаны премиум-класса, улыбки сияли прожекторами металлокерамики, а в речах то и дело сквозило сочувствие к людям, взявшимся строить в таком сложном и коррумпированном городе. Ведь кроме разрешения на строительство, зданию требовались коммуникации: водоотведение, водоснабжение, электричество и газ, за техусловиями на которые тоже нужно было идти на поклон к очень серьезным людям, пусть и со смешными должностями. И заместитель директора районного газораспределения мог позволить себе дворец, а его начальник успешно сосватал дочь за аристократа — пусть и слабенького, но… Такие люди, опасаясь за свое благосостояние, не вели дела с посторонними. Но оперируя ограниченным лимитом ресурсов (государевых, но мнимых своими), не торопились уступать их задаром. В общем, получить технические условия законным путем можно было и не надеяться. Во всяком случае, так говорили, делая отсылки к уже реализованным проектам, называя имена, но уклоняясь от высказывания точных сумм. Будет дорого — не стоило сомневаться. В этом городе все дорого.