Свидетель с копытами - Трускиновская Далия Мейеровна - Страница 52

Саша пришел в восторг. Он не подумал, что слова эти имеют отношение главным образом к конской сбруе. Он обрадовался тому, что английский язык еще только понемногу начинает входить в моду, а эта прекрасная и талантливая девушка уже учит его.

Теперь Лизанька нашла благодарного слушателя. Она, совсем освоившись с Сашей, рассказала о повадках и причудах Амура, Милки, Темки, прочих лошадей. Саша понимал в конских нравах немногим более, чем Лизанька в небесной механике. Он, как все молодые люди, умел ездить верхом – и не более того. А когда сидишь в седле, лошади не видишь – и ее как бы нет.

– Бабушка лошадей очень любит, – говорила Лизанька. – У нас не такая знатная конюшня, как у графа Орлова, но он продал бабушке хороших лошадей арабских кровей. А бабушка любит пошутить – она и над графом недавно подшутила.

– Как это возможно? – удивился Саша.

– А так – у графа, видно, лошадей угнали, он послал письма соседям с описанием – может, кому предлагали купить. А у нас на пастбище появилась невесть откуда старая кобыла. Граф искал карюю лошадь, она, как на смех, каряя. И бабушка отправила ее к графу смеху ради! А эта кобылка старше меня – так бабушка сказала.

Видя, что эта история развлекает Лизаньку и даже способствует улыбке, Саша тоже улыбнулся – из любезности.

– И что граф? – спросил он.

– Граф к нам прискакал – благодарить! Оказалось, это лошадь его человека. Человек ехал к нему и пропал куда-то, а лошадь вышла к нашему пастбищу. Вася, казачок, поехал, показал, где ее нашли… Вот так получилось – думали, шутка, а сделали доброе дело. Бабушка потом сказала – ей на том свете зачтется.

Саша не понял истинного значения этого события, зато понял Степан.

– Сударыня, сударыня! А где лошадь-то нашли? – спросил он, выходя из малинника.

Лизанька сперва растерялась, потом стала путанно объяснять про дальнее пастбище. Тимофей и Яшка осторожно задавали вопросы. Наконец они получили представление о географии дальнего пастбища.

– Выходит, граф свою скотину признал? – недоверчиво спросил Яшка. – Неужто у него могла быть такая старая кляча? Он бы не позволил своему человеку на ней ездить.

– Сдается, его сиятельство соврать изволили, – ответил Степан. – А что, коли граф – так уж одну чистую правду говорит?

До того как попасть в архаровцы, Степан был денщиком у офицера-картежника и всякого вранья тогда наслушался.

– Граф знал про людей, которые прячутся в лесу, то бишь – про голштинцев. Видно, они как-то упустили лошадь, и он забеспокоился, – сделал вывод Тимофей. – Выходит, все-таки связался он с проходимцами…

Степан развел руками.

– Надобно господину Архарову отписать, – решил Тимофей. – И про сегодняшнюю пальбу. Займись, Коробов, я продиктую. Скес…

– Что – Скес? – вдруг разозлился Яшка. – Как в Москву скакать – так сразу Скес!

И они сердито заговорили на таком языке, что Лизанька снова испугалась: ни слова не понять.

Саша знал, что это за наречие. Байковская речь была ему известна, хотя и не во всех тонкостях. Поскольку Архаров принял в полицию бывших преступников, которые искупили свои прегрешения, служа в чумную осень мортусами^[10] и вывозя из Москвы трупы, то архаровцы частенько использовали свой давний тайный язык.

– Сударыня! – воскликнул Саша. – Вам это слушать не надо!

– Почему, сударь?

– Потому что… потому что…

Саша встал перед тем, что в ученых книгах именуется «дилемма». Объяснять Лизаньке, что архаровцы говорят на байковском наречии, – значит показать, что сам таков, преступник, вор и, статочно, убийца. Не объяснять – она Бог весть что подумает и еще пуще испугается.

Однако спас его Степан.

– Ну, будет, – сказал Степан. – Тимофей Кондратьевич, пальба уже часа с два как прекратилась, самое время идти в разведку. Надо ж понять, с кем эти сукины дети схватились. Ведь не они напали – на них кто-то напал.

– Точно! – воскликнул Саша. – А кто?

– Умеешь ты, Коробов, вопросы задавать, – буркнул Тимофей. – Сделаем так – ты тут останешься с девицей, все равно от тебя в деле проку мало, мы поедем разбираться, покамест не стемнело. Поищем следов… А ты, раз уж все равно другого дела у тебя нет, напишешь донесение господину Архарову про карюю лошадь. И пусть бы он подумал – кто еще мог в это дело замешаться?

– Сделаю, Тимофей Кондратьевич.

– Ну, на конь, молодцы!

Архаровцы уехали. Саша и Лизанька остались одни.

И напало на них необъяснимое молчание. Казалось бы, оба уже разговаривали, один – про слои земные, другая – про лошадей. А вот ведь снова страшно вымолвить словечко.

Первой заговорила Лизанька.

– Когда я смогу попасть к бабушке? – спросила она.

– Право, не знаю. Будь моя воля… – Саша смутился. Он хотел было сказать: «Будь моя воля, никогда бы я вас не вернул, вы бы со мной остались навеки». Но произнести такие слова страшно, а отделаться любезным «Будь моя воля, вы бы уже сидели в бабушкиной усадьбе» – значило соврать. Врать девушке Саша не желал.

– Вы будете писать донесение?

– Да… Да, конечно, буду!

Саша и Лизанька пошли к биваку, где среди прочего имущества были пенал с перьями, бумага и походная чернильница. Навыка писать на колене у Саши не было, он приспособил походный сундучок.

Припоминая, что рассказала Лизанька про карюю лошадь, он задавал девушке вопросы, она отвечала, и совместная работа над донесением оказалась очень приятной. К тому времени, как вернулись архаровцы, Лизанька уже настолько осмелела, что сидела на бревне рядом с Сашей и заглядывала в его писанину.

– Все изложил? – спросил Тимофей. – Дописывай! Мы, ища следов, обнаружили колесную колею, по ней дошли до болота и там увидели старый экипаж, Сухаревой башне ровесник. Пиши – его так загнали в болото, что Скес лез к нему по веткам, вроде обезьяны. В экипаже, пиши, найдена тряпичная кукла в человеческий рост. Куклу мы вытащили и можем предъявить, коли не поверят. Харя у куклы разодрана в клочья. Тот же Скес – слышь, Яшка, как тебя нахваливаю? – догадался пошарить в голове. Там найдены пули, статочно – пистолетные.

– Потише, – сказал Саша. – Я так быстро писать не умею.

– То, что негодяи бросили экипаж с куклой, означает – он им более не нужен, и они отправились делать свое черное дело, – добавил Тимофей. – Пиши – мы нападем на их след и будем идти за ними, коли не будет другого способа их остановить – пристрелим, как бешеных псов. Еще пиши – спрашивай, как быть, коли след приведет в Остров. Скес, вся надежда на тебя. Бери Лихого, скачи в Москву. Коня не жалей, там другого возьмешь. Ну, дописал? Суши бумагу, доставай конверт!

Взяв письмо, Яшка ускакал.

– Ну, господин Коробов, удружил… – проворчал Тимофей. – Надо как-то барышню спровадить к княгине. А нам не до того! Степаша, ложись, поспи. Ночью прискачет Скес – и придется сниматься с бивака. Сударыня, вы тут переночуете. Тех, кто стрелял, в окрестностях более нет, сбежали. И вы преспокойно доберетесь до княгининой усадьбы без охраны. Ей-богу, не до вас…

Лизанька ничего не ответила. Зато заговорил Саша.

– Как это – без охраны? Девицу, одну, за столько верст?

– Разве что доведем до ближайшего постоялого двора, и оттуда пошлют парнишку к княгине. Там уж с вами дурного не случится. Отдыхайте, сударыня, – пробурчал Тимофей. – В ночь выступаем. А вы и так весь день в седле.

Поскольку Тимофей был за старшего, Саша спорить не мог. Он только затосковал, да так явственно, что сердобольный Степан тихонько похлопал его по плечу.

Саше не хотелось расставаться с Лизанькой. Он знал – возможности еще хоть раз встретиться не будет. Она – внучка княгини Чернецкой, и княгиня наверняка уже присмотрела достойного жениха, богатого и красивого. А он – архаровец. Архаровцев в Москве побаиваются, потому что им один указ – грозный Архаров. Но знатная семья не отдаст дочку за полицейского, это понятно даже такому чудаку, как Саша.

Лизанька тоже не хотела с Сашей расставаться. Он был первый, кто ей немножко понравился. Совсем чуточку, совсем капельку. Сперва ей было жаль белокурого страдальца. Потом пришло возмущение: она его пожалела, а он оказался вором. Далее – Лизанька увидела его в седле, с карабином в руках, и тут возникло что-то вроде восхищения: она не знала, что большинству дам и девиц страх как нравятся вооруженные мужчины. А когда оказалось, что Саша служит в полиции, состоит при особе самого обер-полицмейстера, зародилось уважение – и окрепло, когда он стал вдохновенно рассказывать о слоях земных. Словом, много чего набралось, не было лишь равнодушия. И не случилось рядом старшей подруги, чтобы предупредить: голубушка, да ты почти влюбилась!