Выбери любимый жанр

К судьбе лицом (СИ) - Кисель Елена - Страница 89


Изменить размер шрифта:

89

– Тем, что Гея-Мать родила новую беду для мира? Нет.

– Гермес назвал тебе прозвище старшего… Алкионея?

– Да.

Вышло равнодушно, тускло. Вышло – никак. Зевс уставился орлиным взором – что-то братец мало волнуется по поводу того, что на Флеграх его Погибель подрастает!

– Значит, их нельзя одолеть, пока они в своей колыбели. А вне ее?

– Не знаю, отозвался Зевс, так и не избавившийся от подозрительности. – Нам не удалось заставить хоть одного покинуть Флегры. Боюсь, они для нас вне досягаемости до урочного часа – когда они возмужают окончательно и…

Двинутся на Олимп – царей-Кронидов как яблочки осенние околачивать. Мать-Гея растит на своих полях зубастые саженцы.

– И скоро?

– Осенью, думаю, – Зевс опять заухмылялся криво. – Самое время собирать урожай…

Значит, о том же подумал.

– И зачем ты пришел ко мне, брат? Предупредить, чтобы я ненароком не присоединился к Гигантам? Или не вздумал надеть мой шлем и запереться в моем подземелье, избежав битвы и участи остальной Семьи?

«Участь» он не снес – дернулся, но не к колчану, а будто от струйки воды, пролившейся за шиворот. Но взгляд мой встретил твердо.

– Отнюдь. Я лучше других знаю, как плохо ты умеешь стоять в стороне. Теперь знаю. А что пойдешь за ними… ты ведь знаешь, для чего их родила мать-Гея?

Мы были одни – в трех шагах друг от друга, но померещилось, что между нами на секунду оскалилась черная пасть Великой Бездны.

– И потому я пришел просить тебя, Аид… именно: не приказывать, а просить. Я пришел просить тебя не вмешиваться в эту битву. Мы на Олимпе… справимся сами. Но если Тартар вдруг будет открыт – не знаю, выдержим ли мы натиск титанов и Гигантов разом.

Ах, вот оно что. А я-то, скудоумный, все не мог понять, откуда такая внезапная доброта к брату, сидящему задницей на самой страшной темнице во всех трех мирах. Громовержец великий стратег и неповторимый военачальник. Ему позарез надо, чтобы, пока на Олимпе кипит бой с Гигантами, подземный брат и дальше сидел на заднице – сторожевым псом. И гавкал и на узников, и на всех, кто посмеет сунуться.

Такая просьба хуже приказа – ну, как ты отвергнешь такое великодушие! Да и искус ничего не делать велик: сиди уж, братик, мы как-нибудь там… без тебя!

Вы как-нибудь сумеете биться с Гигантами, напрочь не зная о том, что один – неуязвимый – останется на Флеграх. Один, который может открыть Тартар, не сунется на Олимп, потому что Мать-Гея готовит его для другого…

А мне совсем не хочется встретить Алкионея у врат его отца.

– Брат?

Я поднял глаза – осунувшееся лицо Зевса было мрачным и бледным. Кажется, мы наконец-то похожи с ним…

Ответ пришел играючи.

– Хорошо. Открытый Тартар мне тоже ни к чему. Мне – больше, чем остальным. Я не вмешаюсь. И чтобы ты был спокоен – я поклянусь.

Ананка серебристо смеялась за плечами. Почему-то казалось – показывает острые зубы. Интересно, почему она все-таки никогда не улыбается, а только вот как я – скалится?

– Я не вмешаюсь в битву с Гигантами у Олимпа ни будучи видимым, ни будучи невидимым. Я сделаю все, чтобы врата Тартара не были открыты. Стикс, услышь меня!

Где-то из рук Ириды пролилась черная вода – и вместе с ней с лица Громовержца сбежало напряжение. Он встал – стройный, осанистый… Владыка.

Я остался сидеть, глядя на него снизу вверх.

– Хорошо, брат, хорошо… ну, а дальше – наше дело. Сам знаешь – нам не впервой. Мы готовимся… И Гея-мать прольет над своими сыновьями не одно ведро слез.

– Уверен, – отозвался я честно.

И впрямь прольет – над теми, кто будут убиты Гераклом. Если дойдет черед до Геракла. Если олимпийцы сумеют перебороть гордыню, воззвать к Ананке и прибегнуть к помощи смертного героя.

Я только не знаю: чем кончится эта битва. И не прольют ли еще больше слез по Кронидам, безвозвратно ушедшим в прошлое, уступившим свое правление…

– Нам не впервой, – тихо повторил Зевс, и я понял, что он тоже не уверен в победе. Верит – ведь не должно же быть иначе! – но не уверен до конца…

Радуйся, брат, это пришла мудрость. В отличие от глупой юности и самоуверенной зрелости, она-то во всем сомневается.

Он отвернулся, чтобы уходить, и уныло сверкнула молния в самом славном в мире колчане.

– Знаешь, брат… Иногда мне кажется, что Ананка-Судьба – все же против нас.

Может, он и не ждал ответа, но я отозвался ему в спину:

– Мне тоже.

Хотелось бы только верить, что она при этом все-таки – за меня.

Сказание 15. О Погибели, Судьбе и второй пропасти

Когда тебя зовет Судьба,

Не думая иди,

С немой покорностью раба,

Не зная, что там впереди.

Иди, и ставши сам собой,

В тот вечно страшный час, когда

Ты будешь скованным Судьбой,

Ты волен навсегда.

К. Бальмонт

Океан бросается на берег бешеным псом, спущенным с цепи. Кусает холодными клыками волн. Заливает пеной ярости. Океан хочет оттолкнуться от берега, допрыгнуть до неба и проглотить звезды.

Только на небе нет звезд. Здесь, на самом краю света, они не появляются почти никогда, а если появляются – то как сейчас: только две, только на скалах, только как часть черной фигуры, которая кажется сестрой скалам.

Две воспаленные звезды горят над океаном, и тихая, хриплая песня про заплутавшего средь хмельных друзей мужа сливается с клокотанием воды, так же, как черные с серебром волосы смешиваются с ветром и ночью…

«Только не плачь, хорошая моя. Хочешь послушать сказку, моя маленькая?»

В небо, а может, в волны летит отчаянный, раздирающий грудь крик, но неистовство океана слишком сильно, крика не разобрать. Кажется – там что-то вроде: «Нет, я не хочу! Уходи, я не хочу!!»

Тщетно. Голос, который не заглушается здешними бурями, от которого не закроешь уши, снова и снова доносится из-за плеч, сочится издевкой из каждой капли соленых брызг, рвет волосы – холоднее ветра…

«Сказку о младенце с черными глазами и волосами. О мальчике, колыбелью которого стала темнота. О юноше, который предложил смерти побрататься с ним. О невидимке, который решил уйти из песен и вечно оставаться в тени братьев. О боге, который добровольно взял жребий подземного мира, хотя мог бы… о, мог бы…»

«Молчи. Молчи-и-и-и, в муке стонет ночь, и две звезды под обрывом проливаются неожиданной влагой. – Ты отняла у меня сына. Моего маленького Климена. Сделала его кровожадным чудовищем, не знающим пощады. Заперла в подземный мир, к ночным богам. Ты…»

«Твой сын – Владыка. Великий Владыка. Это ли не повод петь и плясать, Звездоглазая?» голос насмешлив. Голос мурашками ползет по обнаженным плечам, неприкрытым волосам…

«Это не мой сын! Мой мальчик остался в утробе Крона! Сгорел в пожаре Титаномахии! Захлебнулся ужасом зверств, на которые ты толкала его! О, Климен, сын мой, если бы ты услышал меня, если бы хоть раз ты услышал меня…»

Небо и океан равнодушно внимают крикам: привыкли, и две мечущиеся в отчаянии звезды их не пугают. Пусть себе – то загораются гневом, то полыхают отчаянием, то тускнеют от потаенной боли…

Вкрадчиво-безжалостное мурлыканье голоса из-за плеч гасит бешенство волн.

«Почему же ты не сказала ему, о Матерь Богов? Почему не сказала о дне его рождения – дне, когда ты впервые услышала голос из-за плеч? «Не отдавай мальчика Крону, – это ли я говорила тебе в тот день? – Ты знаешь, что он замыслил страшное. Заверни в пеленки камень, а младенца спрячь…» Почему он не услышал от тебя этого?!»

Голос впивается иголками – застревает под кожей, рвет в клочья обнаженную душу, и ветер, и бешенство волн – ничто по сравнению с ним…

«Я боялась… боялась…»

«Да. Ты боялась. Потому отнесла его Крону. Сначала его, а потом остальных детей, покуда наконец не вспомнила мое предупреждение – когда родила Зевса… Ты долго боялась, жена Крона! Ты боялась целых пять детей – почему не плачешь и о них тоже?!»

89
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело