Враг (СИ) - "Хастлер" - Страница 37

Опять накатывает страх, но уже другой. Бежать не хочется, хочется спрятаться, просто исчезнуть, остаться в этом ленивом состоянии, чтобы только я и стены, можно даже без стен. Можно поле с шелестящей на ветру, спелой пшеницей, тёплая кожа сидения, руки на чужой талии и ветер в лицо, а ещё звук мотора. Странно… Раньше же был слышен мотор?

Не сдержавшись, стону от резкой боли, когда меня тянут за волосы, поднимая лицо вверх.

— Ты же будешь послушным мальчиком? — не могу понять, кто говорит. — Ты же не хочешь, чтобы было слишком больно?

Больно? Дёргаю плечами, чувствуя тянущую боль на спине. Почему до сих пор её не было? Откуда она сейчас? Тут же напротив возникают серые глаза, в которых я вижу своё отражение. Лекс… Это он делает мне больно!

— Пошёл нахрен… — стараюсь выговорить чётко, чтобы обладатель этих глаз услышал и оставил меня в покое.

— Значит, по-хорошему никак, — кто-то хватает меня за волосы на затылке, прямо там, где едва запёкшаяся кровь, и эта резкая боль заставляет очнуться, частично осознать происходящее и начать вырываться.

В ту же секунду тяжёлый кулак прилетает мне в лицо и почти одновременно ещё один куда-то под рёбра. Тело тянет вниз, но мне не дают согнуться, выравнивают, вплетая железную хватку мне в волосы. Ненавистные руки тянут с меня футболку и, когда я хватаю её край непослушными пальцами, отрывают мои руки от ткани, выдёргивают, стаскивают через голову.

— Какой зелёный, — противный смех у меня за спиной и толчок между лопаток.

Опять падаю и снова не долетаю лицом до пола — всё те же руки, всё те же пальцы в волосах выворачивают, заставляя выгибать шею. Хочу открыть глаза, чтобы видеть тех, кто стоит надо мной, но не могу, это выше моих сил. Шершавые пальцы надавливают на щёки, заставляя открыть рот.

— Только попробуй зубы выпустить. Останешься без них.

Хочется плакать, но глаза под закрытыми веками сухие.

— Поверни его…

Мою голову поворачивают немного набок, и тут же губ касается что-то твёрдое и влажное. Грубо проскальзывает дальше, между зубов, по языку в горло. Давлюсь, из горла вырывается непонятное глухое мычание, секундное облегчение, вдох и опять до упора, до хрипов.

Пытаюсь оттолкнуть руками, за что тут же получаю обжигающую пощёчину и лишние пальцы в волосах, под которыми кожа уже горит огнём. В меня начинают вбиваться по очереди, разворачивая по кругу.

В какой-то момент даже начинаю различать, когда меняются местами. По силе толчков, по звукам стонов, по размерам члена, когда один просто втискивается в саднящее горло, а второй разрывает рот, оставляя в уголках губ трещинки и на языке привкус крови.

Не замечаю, как изо рта тянется струйка слюны, смешанная с чужой смазкой, не чувствую слёз, которые текут из уголков глаз. Хочу, чтобы всё закончилось, и понимаю, что это только начало.

— Какой ротик… какие губки… — хрип над головой и терпкий вкус чужой спермы.

Дёргаюсь, со всей дури упираясь в бёдра перед собой, соскальзываю, начинаю дышать, выталкивая остатки, отплёвываясь, и тут же чувствую тёплые капли на своём лице. Опять за волосы, вертят каждый в свою сторону, но уже не лезут в рот, выплёскивают всё мне на глаза, на губы, на шею и грудь.

— Хорош… — чей-то хриплый голос. — А ниже, наверное, ещё лучше.

— Сомневаешься? — смешок и звон стаканов.

— Предвкушаю.

Меня подхватывают под руки и тащат к дивану, бросают лицом в обивку, стягивают шорты, оставляя стоять коленями на полу. Упираюсь на локти, думая о том, что нужно встать, но залипаю взглядом перед собой. Просто прирастаю глазами к одной точке, воображаемой, так не вовремя выделенной моим воспалённым мозгом, и понимаю, что начинает накрывать по-новой.

— Антоныч, начнёшь?

Стук туфлей по плитке, и сильная ладонь надавливает мне на шею, вынуждая выгнуться. Мелькает кольцо, и тонкие пальцы собирают остатки спермы с моего лица.

— А без смазки слабо? — пьяный смех и звук наполняющегося стакана.

— Тебе лишь бы всунуть, Мих, — мокрые пальцы скользят между моих ягодиц. — Выебать — это тоже искусство. Нахуя рвать в самом начале и потом хлюпать кровью во все стороны? Все эти прелести можно оставить на потом. А тебе с твоей дубиной и смазка не поможет.

— А может замутим на двоих? Антоныч? Не маленький, растянется, —смешок. — А не растянется, так поможем.

— Успеем ещё и на двоих, и на троих, — прохладная рука гладит меня по вздрагивающей спине. — Он же у нас послушный мальчик, возражать не будет.

— Буду… — но звука нет, только губами шевелю.

— Ты прям дрессировщик у нас, — кто-то уже говорит рядом со мной, присаживаясь на край дивана. — С докторской степенью.

Поворачиваю голову, чтобы разглядеть сидящего, и тут же сжимаюсь весь от боли, разрывающей меня на пополам. Несколько пальцев входят сразу, до упора, оставляя чувство жжения. Хочу подняться и вывернуться, но сидящий рядом тут же наваливается мне на спину, вжимая в диван.

— Сука! — пальцы выскальзывают так же быстро, и такое чувство, что меня ножом полоснули.

— Что там?

— Кольцо, блять!

Чувствую, как по внутренней стороне бедра не спеша ползёт тёплая струйка.

— А на меня наговаривал! — ржачь прямо над моим ухом. — А сам-то? Ещё хуй не всунул, а уже разодрал!

— Да и хрен с ним.

Сжимаюсь весь, когда в меня входят по-новой, снова пальцами, но то ли руку поменяли, то ли кольцо сняли. Теперь только жжение между ног и тошнота, подкатывающая к горлу. Интересно, если я тут заблюю всё, меня сразу убьют или всё же поимеют, а потом убьют.

— Потом зелёнкой зальёшь, со спиной будет сочетаться, — голос со стороны стола становится ближе.

— Хотел бы я посмотреть, кто его так. Лучше любого порно, наверное… Придержи…

Сверху наваливаются сильнее, так, что не вдохнуть, лицо противно липнет к обивке. Цепляюсь зубами себе в ладонь, когда пальцев во мне становится больше. Теперь они не только скользят внутрь, они растягивают в стороны.

— Ебать, я сейчас обкончаюсь только от того, как ты это делаешь! — звук перекатывается в чужой груди, упирающейся мне в спину.

— Учись, пока я живой… — шлепок по ягодице, сверху ещё один, уже сильнее.

— Антоныч… — тело на мне напрягается. — Какого хера?

В комнате вдруг становится абсолютно тихо, не считая негромкой музыки и моих хриплых вдохов, и теперь за дверью отчётливо слышится звук разбитого стекла и топот ног.

— Мелкие? — третий голос раздаётся откуда-то сбоку.

— Ебанулся? За полночь давно, они уже десятый сон видят…

Он не успевает договорить, потому что дверь вылетает вместе с оглушающим хлопком. Подвал тут же заполняют запах жжённой резины, громкие голоса и крики.

Меня отпускают. Совсем. Слышу, что кто-то матерится и просит позвать врача. Чувствую прохладный воздух на своей коже и неприятно стянувшуюся кожу на лице и шее. Боли не чувствую, впрочем, как и всего тела. Шевелю кончиками пальцев, но встать не пытаюсь, сил нет, или это действие наркотика? А может быть, я уже умер, и всё это не правда?

— Живой?.. — чьи-то руки пытаются перевернуть меня на спину.

— Не трогайте его! — знакомый до боли голос режет слух, но как ни пытаюсь, не могу вспомнить, кому он принадлежит.

— Алексей, так нельзя… Что ты тут делаешь?! Я же сказал, чтоб на улице…

— А мне плевать!

Почти сразу же меня накрывают чем-то мягким и пахнущим так знакомо, укутывают как ребёнка, поднимают на руки, отдирая от ненавистного дивана, вырывая из душной комнаты.

— Лёша, ему врач нужен… Пусть ребята возьмут…

— Я сам!

Прижимают сильнее, так, что дышать тяжело, и, кажется, сейчас начнут трещать рёбра.

— Больно… — хриплю в надежде, что меня услышат, хотя боли нет, разве что где-то внутри.

— Прости…

Чужие руки перестают ломать моё тело, ослабляя хватку, но по-прежнему прижимая к груди, почему-то обнажённой и пахнущей так же, как ткань, в которую меня завернули.

— На носилки его… — женский голос. Странно, что тут делает женщина?