Кто ты для меня? (СИ) - "Хастлер" - Страница 3

========== Часть 3 ==========

Экзамены я сдал на отлично. Не то, чтобы меня это хоть как-то порадовало, мне было параллельно, если честно, но когда меня похвалил Марат, настроение немного поднялось.

К слову о Марате. С ним у нас было что-то вроде устной договорённости: он не пытается вытащить меня из моей комнаты, а я без обмана съедаю завтрак, обед и ужин, который он оставляет для меня. Упираться и спорить по этому поводу я не стал, готовил он вкусно и разнообразно.

На прошлой неделе в дом таки привезли ребёнка. Как и предполагалось, была нанята женщина для ухода за малышом, но няня уходила в восемь вечера, ровно тогда, когда Марат приезжал с работы. Именно в это время все заботы ложились на него, моя хоть какая-то помощь даже не рассматривалась.

Иногда я слышал тоненький плач, как будто мяуканье котёнка и негромкий голос горе-папаши. Я уже даже предчувствовал, как вскоре буду заказывать пиццу или бегать перекусувыть в кафе через дорогу, но ничего не поменялось. Утром меня как обычно ждал ещё теплый завтрак, а в холодильнике плотно упакованный обед. Когда только он всё успевал?

Я часто задавался этим вопросом, но желание в чём-то помочь возникло лишь однажды. Как-то я вышел на кухню после десяти вечера и увидел Марата спящим на узком кухонном диванчике со сложенными под головой руками, как у ребёнка. Места для него было явно мало, и удобной его позу можно было назвать с большой натяжкой.

Я хлопнул дверцей холодильника, и он проснулся. Моргнул несколько раз сонными и уставшими глазами и неуверенно сел.

— Ты ужинать? — голос хриплый со сна.

— Да. — Достаю из холодильника коробку с заботливо упакованной для меня едой, видимо он думал, что я решу поесть намного позже.

— Хорошо. Я покурить выйду. Потом уберусь тут, как ты…

— Марат. Я сам всё уберу, — и видя его покрасневшие глаза добавляю. — Иди спать.

Он тогда промолчал, но благодарно кивнул головой. Минут через пять я услышал шум душа.

Убрать после себя и помыть несколько тарелок и чашку было не сложно, но раньше я просто складывал всё в мойку и сваливал к себе. Почему сегодня во мне шевельнулось что-то? Это жалость? Да, наверное. На Марата было жалко смотреть. Мужчина, который только изредка выпрыгивал из своих деловых костюмов, который любил проводить вечера в дорогих ресторанах и клубах (ездили они обычно вдвоём с мамой), который походил на модель из обложки модного журнала, стал вот таким… Нет, он не начал выглядеть неряшливо или как-то менее уверенно, но усталость и какая-то безнадёжность всё чаще просвечивалась в его взгляде. Конечно ни о каких клубах теперь и речи не было. Рабочий день в офисе и не менее загруженный вечер дома. Единственное, чего я не понимал, почему он не найдёт круглосуточную няньку для ребёнка и не перестанет разыгрывать из себя заботливого папашу? Ведь на сколько проще ему самому было бы тогда жить? Зачем он делает это? Чувствует вину? Или может так любит этого ребёнка, что не смотря на усталость хочет быть с ним рядом? Ха. Везёт некоторым. Маленький несмышлёныш, а его уже любят… А я? Кому нужен я? Марату? Сомневаюсь, он просто делает то, что обязан, он делает это скорее для мамы, а не для меня.

Отцу? Да тому вообще плевать, наверное он был несказанно рад, когда я сообщил что всё-таки останусь тут.

Ещё были друзья. Ключевое слово здесь наверное — были… После смерти мамы я сам отгородился от всех: не отвечал на звонки, удалял смс не читая, не выходил из комнаты, когда ко мне приходили. Как иногда меняется жизнь, со дня смерти мамы прошло всего три недели, а я уже чувствую себя совершенно одиноким и ненужным.

*

Её истошные крики разносились по всей квартире, не помогали даже наушники которые я напялил на уши. Где же эта няня, уже давно можно было бы вернуться обратно.

Со злостью вскакиваю и тащусь в светлую детскую комнату. Я тут ещё не был ни разу. Уютные жёлтенькие обои с мультяшными мишками и зайчиками, белые занавески на окне, маленькая кроватка у стены. Именно оттуда доносились уже захлёбывающиеся, иногда переходившие в один длинный визгливый звук, рыдания.

Я настороженно подхожу ближе, как будто там бомба на спусковом механизме, и от любого моего движения она вынесет не только мои мозги, но и разнесёт всю квартиру.

Маленький беззубый ротик искривлён с выражением вселенского горя, глазки зажмурены, на лобике выступила испарина от напряжения. Нужно наверное что-то сделать, только что? Я никогда не видел как ведут себя с младенцами. Что нужно делать в таких случаях?

Протягиваю руку и касаюсь взмокших слипшихся рыжеватых волосиков. Кричащий комок видимо почувствовав ещё чьё-то присутствие, замирает всего на секунду, а потом начинает своё возмущение с ещё большим азартом. Да чтоб тебя! Осторожно просовываю ладони под крохотное тельце и вытаскиваю его из кроватки, прижимая к груди. Ещё пара выносящих мозг криков, и ребёнок затихает, только всхлипывает изредка, в попытке сам себя успокоить. Что, вот так вот просто? Стою, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить эту внезапно наступившую тишину. Маленькое чудовище в моих руках тоже не шевелится, только открыло глаза и смотрит прямо мне в лицо взглядом моей мамы, голубым и прозрачным.

— И что ты орёшь? — недовольно ворчу, вглядываясь в маленько личико.

Конечно же мне не отвечают, но смотрят уже более заинтересованно и внимательно. Красивая. Не знаю, может все дети в таком возрасте милашки, но эта точно красивая. Как мама… Они действительно похожи, это видно даже в таких ещё маленьких чертах.

— Где носит твою няньку, вот скажи мне? — глупо наверное спрашивать такое у не соображающего ребёнка, но мне нравится как она реагирует на мой голос: вслушивается, хмурится, сжимает маленькие ручки.

Осторожно, как будто у меня в руках крайне хрупкая ваза, сажусь на кресло рядом с кроваткой. Устраиваюсь поудобнее.

— А знаешь, ты не такая уж и противная, когда молчишь. Можно сказать даже красавица, — провожу пальцем по ручке, и как только касаюсь ладони, мой большой палец обхватывают крохотные пальчики. — И сильная… Хорошо, что ты не похожа на него, выросла бы тогда громадной дылдой с метровыми плечами и огромными ножищами. А ты будешь, как мама…

В коридоре слышится звук открываемой двери, и я едва пересиливаю порыв тут же положить ребёнка обратно в кровать.

Нина Петровна удивлена, увидев меня в детской, но никак это не комментирует, только спрашивает:

— Побудешь ещё немного, пока я приготовлю Полиночке кашку?

— Угу… — бурчу и прячу взгляд, только сейчас сообразив, что впервые услышал как зовут… мою сестру.

Как странно ложится на язык это слово. Сестра. Такая маленькая, беззащитная, ещё глупая и до безобразия голосистая, но она моя сестра уже полтора месяца, а я только сегодня впервые увидел её. Ведь всегда пытался не столкнуться с няней в коридоре, когда они ходили гулять или с Маратом на кухне, когда вечерами он брал туда малышку с собой и готовил для меня… Да, я наконец-то начал признавать, что он делал это для меня. Ведь мы оба понимали, что я спокойно мог бы пообедать в любом кафе или даже заказать ужин прямо домой. Но я не заказывал, не ходил по кафе и ресторанам. Мог бы попросить его прекратить эту непонятную заботу, но я не просил. Мне нравилась его еда и в тайне я радовался тому, что эта его занятость на кухне забирает его последние силы, и времени на какую-либо личную жизнь у него просто не остаётся. Я не маленький и прекрасно понимаю, что рано или поздно у Марата кто-то появится. Будет это через месяц или через год — не столь важно. Важно, что это будет. И я, как мог пытался отодвинуть этот момент.

Вначале я убеждал себя, что причина в маме, что мне не хотелось бы, чтобы Марат так скоро забыл её. Потом, когда в один из дней я поймал себя на том, что поглядываю на часы и жду вечера, я понял, что причина во мне самом. Я не хотел терять то, что было у нас сейчас.

Мне нравилась его возня на кухне, его спокойный голос, когда он успокаивал Полину, (как не привычно называть её по имени) его взгляд, когда он спрашивал как у меня дела, не потому что должен был, а потому что ему действительно было интересно. Пусть это была странная, почти не общающаяся друг с другом семья, но это была семья. И было удивительно, что я не смог привыкнуть к Марату за два года, пока мы с мамой жили тут, и привык за несколько недель, когда её уже нет.