Заветы предательства - Аннандейл Дэвид - Страница 49

А затем они открыли огонь с точностью, не достижимой для имперских технологий, и все корабли произвели залп одновременно. На это им потребовалось не больше времени, чем человеческому сердцу на один удар.

Пустотные щиты флагмана Пожирателей, охотившегося в одиночку, вспыхнули под напором пульсарных лучей, и их выпуклая поверхность, сверкая нестерпимо ярким светом разных оттенков, отражала всполохи, высвечивая заодно и темные корабли чужаков.

В стратегиуме все еще выли сирены, и палуба дрожала, словно вокруг бушевал ураган. Саррин сверилась с тактическим дисплеем:

— Щиты держатся.

Ангрон облизал губы и коротко застонал — мышцы на левой стороне лица свело болезненной судорогой. Когда он заговорил, голос его напоминал глухое угрожающее рычание:

— Пусть кто-нибудь объяснит мне, почему мы выблевываем боезапас в пустоту и никак не можем зацепить ни одного вражеского корабля?

— Мы стреляем вслепую, — рассеянно ответила капитан: она была занята тем, что выстукивала команды сервиторам на клавиатурах в подлокотниках трона.

— Это на таком-то расстоянии? Они у нас чуть ли не на головах сидят.

— Остальной наш флот уже почти готов открыть огонь с максимальной дистанции, но «Лекс» ближе. Он присоединится к нам меньше чем через минуту. — Капитан ругнулась, ударившись головой о спинку трона при резком движении корабля, а затем повторила: — Щиты пока держатся. Но это ненадолго, — добавила она шепотом.

Взревев, примарх ткнул топором в сторону оккулуса, на котором только что промелькнул один из рейдеров. «Завоеватель» разворачивался со всей возможной скоростью, чтобы не упустить его из виду.

— Хватит! Мне надоело палить по призракам. Запускайте «Медвежьи когти».

«Завоеватель» снова содрогнулся, но на этот раз не из-за вражеского обстрела, терзавшего его щиты. Из бронированных портов в зубчатых укреплениях в пустоту вырвался рой снарядов, формой напоминавших копья. Каждое такое «копье» было размером с целый эскортный корабль; из двенадцати попали в цель семь. Пробив броню, огромные «копья» активировались и благодаря магнитному удержанию намертво закрепились в развороченном нутре добычи.

Против обычных судов такие устройства были вполне эффективны, но корабли чужаков строились не из простого металла, а из смеси синтетических материалов. Два сумели высвободиться и теперь уползали прочь от имперского флагмана, распотрошенные и открытые вакууму. Этим двум повезло. Остальные пять эльдарских крейсеров все еще были «на крючке»: их стягивало с курса силой, не уступающей мощности их двигателей. Они замерли, двигатели раскалились в безмолвной борьбе, но так и не смогли сдвинуть корабли с места. Копья, вонзившиеся в их корпуса, должны были не просто их изувечить: они действовали как гарпуны и теперь буксировали жертву к охотнику.

«Завоеватель» начал подтягивать «копья» обратно с убийственной медлительностью. Тяжелые цепи наматывались на брашпили, возвращая гарпуны к кораблю, который их запустил. Только Пожиратели Миров могли взять такое варварски примитивное орудие, увеличить его до немыслимых размеров — и затем использовать столь эффективно.

Цепи втягивались звено за звеном, и двигатели «Завоевателя» работали на пределе сил, стараясь преодолеть инерцию пяти пойманных крейсеров. Остальные эльдарские рейдеры отошли подальше: вести огонь им теперь было затруднительно, так как имперский корабль прикрывался их товарищами как щитом. Какой-то рейдер попытался освободить одну из бьющихся на крючке жертв, сосредоточив огонь на тяжелой цепи, что привязала ее к «Завоевателю». Ради этого корабль пошел на маневр сближения и оказался в пределах досягаемости лазерных батарей имперского флагмана. Мерцающие щиты рейдера мгновенно схлопнулись, и еще через секунду корабль разлетелся на части, не устояв перед яростью «Завоевателя».

Ангрон наблюдал за происходящим с улыбкой на изувеченных губах.

— Спустить псов.

Абордажные капсулы, отделившиеся от корпуса «Завоевателя», преодолели короткое расстояние в мгновение ока, и Пожиратели Миров устремились в недра загарпуненных кораблей.

— Вернуть «Медвежьи когти», которые не поразили цель. Кхарн?

— Сир?

— За мной. Пойдем встречать этих эльдаров.

Сжимая горло эльдарского воина, Ангрон размышлял о том, что Лоргар, как ни неприятно это признавать, был прав. Чужак дергался, силясь высвободиться из хватки примарха, рука которого обхватила его глотку. Ангрон сжал ладонь — и сопротивление закончилось тихим влажным хрустом сломанных позвонков. Он отбросил труп, и тот врезался в стену; череп чужака раскололся от удара.

Эльдарский корабль вызывал у примарха тошноту. Все органы чувств восставали против здешней обстановки, здешних запахов. Вся эта чужацкая неправильность вызвала у Ангрона приступ головной боли, едва он выбрался из абордажной капсулы с рычащим топором наперевес. Странно безжизненный пряный запах дразнил обоняние; стены, казалось, соединялись под невозможными углами; неровная палуба уходила то вверх, то вниз; везде эти неестественные цвета из сотни оттенков черного. Весь корабль пропитался сладким смрадом страха, и жидкость, сочащаяся из ран в корпусе, придавала ему медный привкус. Даже корабли ксеносов пахнут кровью, если вспороть им брюхо.

Этот запах давал ощущение чистоты — и цели. Именно для этого Ангрон и был рожден.

Осколки из чужеродного металла со звоном отскакивали от его брони, оставляя новые шрамы на немногих открытых участках кожи. Но что такое шрамы? Они не признак поражения и не награда за победу; они лишь свидетельство того, что воин всегда встречает своих противников лицом к лицу.

Ангрон оттолкнул в сторону своих легионеров и бросился в погоню за отступающими эльдарами. В их хрупких доспехах и тонких, как палки, конечностях была некая странная грациозность, но грациозность тошнотворная и неестественная. Грация змеи тоже может вызвать восхищение, но не стоит заблуждаться и считать ее красивой или, более того, достойной уважения.

Топор примарха опускался размеренно и безразлично, и каждый удар уносил жизнь того, кто оказывался на пути. Гвозди Мясника, вбитые в затылок Ангрона, гудели, заставляя мышцы гореть огнем, а мозг — плавиться. Он хотел любой ценой продлить это состояние, и все остальное потеряло смысл. Сладостное очищение ничем не замутненным гневом обостряло чувства — вот что значит быть по-настоящему живым. Гнев заложен в человеческой природе, и любые прегрешения можно оправдать яростью. Нет ничего честнее, чем ярость, и человечество за всю свою историю не знало эмоции более достойной, более естественной и адекватной.

Родитель, карающий убийцу своего ребенка; пахарь, встающий на защиту своей земли; воин, мстящий за смерть своих братьев. Гнев — высочайшее переживание, доступное человеческой душе — оправдывает все, и в этой оправданности таится блаженство.

Ангрон прорвался сквозь еще один залп осколочных ружей. Кожей головы он ощущал жалящие уколы, и кровь обильным потоком стекала по шее. Внезапная потеря чувствительности, когда нервы обдало холодом, заставила его на мгновение заподозрить, что осколки располосовали ему лицо до кости.

Неважно. Такое уже случалось раньше и наверняка случится снова.

Он продолжал атаку, двигаясь инстинктивно, не слыша и не чувствуя ничего, кроме до отвращения приятного гудения гвоздей в затылке. Гнев прояснил его сознание. В такие мгновения, когда штыри, погруженные глубоко в его мозг, работали на полную мощность, Ангрон мог успокоиться — мог мечтать и вспоминать.

Безмятежность. Не покой, о нет: безмятежность ярости, похожая на затишье среди бури.

За три месяца до этого, когда их тайный крестовый поход только начинался, Лоргар спросил, зачем он изуродовал собственный легион. Ну конечно, Гвозди Мясника, брат имел в виду именно их.

— Ты знаешь, что они делают с тобой? Знаешь, во что они превращают твоих воинов?

Ангрон кивнул: кому это знать, как не ему.