Моя цель — звезды - Бестер Альфред - Страница 42

— Любовь по часам, — сказал из динамика голос Дагенхэма. — Отвратительно.

— Нет, Сол, и никогда не будет.

— Устрашающе.

— И тоже нет.

— Но ты несчастлива.

— Нет. Вот зануда! Будь доволен тем, что имеешь.

— Это больше, чем я когда-либо имел. Ты великолепна.

— А ты экстравагантен. Ложись спать, дорогой. Мы завтра ведь едем кататься на лыжах.

— Нет. Я изменил свои планы. Я вернусь к работе.

— Ну, Сол… ну ты же обещал, что не будет больше этой работы, беготни, запарки… Ты не сдержишь своего слова?

— Не могу. Я на войне.

— Черт с ней, с войной. Ты достаточно навоевался в песках кратера Тихо. Большего они не вправе от тебя требовать.

— У меня осталось еще одно дело.

— Я помогу тебе.

— Нет. Держись подальше от него, Джизбелла.

— Ты мне не доверяешь?

— Не хочу, чтобы тебе навредили.

— Нам никто не навредит.

— Фойл способен и на это.

— К-кто?

— Фойл. Формайл. Ты знаешь. Теперь я знаю, что ты знаешь.

— Но я не…

— Ты не говорила. Я же сказал, что ты великолепна. Продолжай поддерживать во мне это мнение, Джизбелла.

— Но как ты догадался?

— Фойл проговорился.

— Как?

— Имя.

— Формайл с Цереры? Ну и что? Он купил Церерскую компанию.

— Джеффри Формайл.

— Он придумал себе это имя.

— Это он так воображает. Он его вспомнил. Джеффри Формайл — имя, которое я использовал, подвергая его испытаниям на мегаломанию в госпитале объединенных университетов, что в Мехико. Я подверг Фойла этому искусу, пытаясь его сломать. Имя, должно быть, застряло глубоко в его памяти, а потом всплыло. Он вообразил, что оно само пришло ему на ум. Так я догадался.

— Бедный Гулли.

Дагенхэм усмехнулся.

— Ну да. Как бы основательно ни защищали мы себя от внешних опасностей, так или иначе нас выдает что-нибудь внутреннее. Нет защиты от измены самому себе. Все мы себя предаем.

— Что ты намерен с ним сделать, Сол?

— Сделать? Я его прикончу.

— За двадцать фунтов ПирЕ?

— Нет. За победу в проигранной войне.

— Что?!

Джизбелла подскочила к разделявшей комнаты стене.

— Ты, Сол? Ты — и патриотизм?

Он кивнул почти с виноватым видом.

— Странно и гротескно, но это так. Ты меня полностью изменила. Я снова нормальный человек.

Он тоже подошел к стене и прижался к ней лицом. Они поцеловались через три дюйма свинцового стекла.

Море Облаков являло собою идеальную среду для культивации анаэробных бактерий, почвенных микроорганизмов, грибков, фагов, редких форм плесени и всякой полезной для медицины и промышленности мелочовки, которой требовалось безвоздушное окружение. Бактериальная корпорация занимала мозаичное скопление полей разнородных культур, простреленных переходами, связывавшими их с центральным участком бараков, административных офисов и теплиц. Каждое поле было не чем иным, как исполинским пробирным стеклом, ста футов в диаметре, двадцати дюймов в высоту по краям и не более двух молекул в толщину.

За день до восхода Солнца над этой частью Луны, в Море Облаков, культивационные чаши заполняли нужной питательной средой. На рассвете, а на лишенном атмосферы спутнике он был внезапным и ослепительным, чаши засевали. Следующие четырнадцать дней непрестанной инсоляции за ними ухаживали, подкармливали, затеняли, регулировали рост бактерий. Полевые работники сновали туда-сюда по переходам, облачившись в скафандры. Когда до Моря Облаков докатывалась линия заката, с чаш снимали урожай, и следующие две недели лунной ночи поля стерилизовались вымораживанием.

В этой утомительной, пошаговой процедуре не было места джонту, так что Бактериальная корпорация нанимала несчастливцев, неспособных джонтировать, и платила им рабские гроши. То была низшая форма труда, известная в Солнечной системе, современный аналог чистки канав и уборных. Бараки Бактериальной корпорации воплощали собой ад на Луне на все две недели вынужденного безделья. Фойл убедился в этом сразу же, как отыскал нужный барак.

Его ждало впечатляющее зрелище. В огромном помещении находилось, быть может, сотни две люду. Шлюхи и жестокие сутенеры со стальными взглядами, профессиональные игроки с портативными игровыми столиками, наркоторговцы, менялы. В спертом воздухе висела кислая вонь, особенно выделялись нотки алкоголя и аналога. На полу валялись в полном беспорядке предметы одежды, постельное белье, обломки мебели, бутылки, тела упившихся в зюзьку, а также гнилые объедки.

Появление Фойла было встречено ревом, но он подготовился и к этой ситуации.

— Кемпси? — тихо спросил он у первой же сунувшейся навстречу небритой морды. В ответ что-то сердито буркнули, но он улыбнулся и дал этому человеку бумажку в сто долларов^[42].

— Кемпси? — спросил он у следующей морды. Та грязно выругалась. Он снова заплатил и так, пробираясь через барак, отвечая тихими вежливыми благодарностями на брань и оскорбления, разбрасывая окрест сотенные кредитки, отыскал в самом центре помещения местную шишку. Чудовище в человечьей шкуре, лысый нагой бычара. На плечах его повисли две шлюхи, а подхалимы поили смотрящего за бараком виски.

— Кемпси тут? — спросил Фойл, переходя на давний свой язык канав и помоек. — Я сюда за Роджем Кемпси завалил.

— Ты сюда завалил, чтоб я тебя урыл, — ответствовал смотрящий, цепляя лапищей переданные Фойлом деньги. — Я Джимми.

По толпе прокатился довольный рокот. Дружески усмехнувшись, Фойл плюнул амбалу в глаза. Это было прямым оскорблением. Бычара стряхнул шлюх и поднялся стереть Фойла с лица Луны. Пятью секундами позже он корчился на полу, а Фойл пальцами ноги пережимал ему шею.

— Я сюда завалил за Кемпси, так-то, — вежливо повторил Фойл. — Мне реально нужен твой Кемпси, чувак. Ты его лучше дай сюда, а не то я тебе так вмажу, что не встанешь, понял?

— Он в душевой! — застонал амбал. — Моется. В душевой!

— Ну ладно, заслужил, — сказал Фойл, снял ногу с шеи амбала, высыпал на пол рядом с лысым остаток денег и проследовал в душевую.

Кемпси скорчился в углу душевой кабинки, прижав лицо к стене и что-то напевая в тупом стонущем ритме себе под нос. Было ясно, что в такой позе он тут торчит уже не первый час.

— Кемпси?

Стон был ему ответом.

— Ты чего такой?

— Одежда, — застонал Кемпси и разрыдался. — Одежда. Везде одежда. Грязь. Блевотина. Дерьмо. Одежда. Хуже всего. Одежда.

— Вставай, чел. Пошли отседова.

— Одежда. Везде одежда. Грязь. Блевотина. Дерьмо.

— Кемпси, слушай сюда. Я за тобой. Меня Орел прислал.

Кемпси перестал хныкать и оборотил к Фойлу опухшее рыло.

— Кто? Кто?

— Сергей Орел. Я тебя выкупил. Ты свободен. Мы улетаем.

— Когда?

— Сейчас.

— Господи! О боже! Господи, благослови его! Господи, благослови!

Кемпси забился в лихорадке истерической радости. Его одутловатое, испещренное шрамами лицо исказилось в явственном подобии счастливой усмешки. Он хохотал и приплясывал, когда Фойл выводил его из душевой. Но, вернувшись в барак, он снова скис и начал рыдать. Фойл поволок его прочь. Тут с верхних нар свесились голые шлюхи и замахали перед носом Кемпси каким-то драньем. Кемпси застонал, с губ его пошла пена.

— Че его так колбасит? — поинтересовался Фойл у бычары на понятном тому языке канав и помоек.

Амбал на сей раз был подобострастно нейтрален, временами его даже прошибало на дружелюбие.

— Да все время его глючит, — ответствовал бычара. — Мы ему старое рванье суем, а его так и корежит. Во урод!

— А чего так?

— Чего, чего? Шибанулся на голову, и все тут!

Достигнув главного воздушного шлюза, Фойл и Кемпси облачились в скафандры, вышли наружу и двинули через ВПП на край ракетного поля, где несколько антигравов вздымали в ночное небо, к Земле между второй четвертью и полноземлием, бледные пальцы лучевых колонн. Они добрались до нужной шахты, вошли в корабль Фойла и сняли скафандры. Фойл пошел в свою каюту, достал из бара бутылку и шприц. Разлил напиток по стаканам и протянул один из них Кемпси. В другой ладони у него был запрятан шприц. Он улыбался.