Второй легион (ЛП) - Швартц Ричард - Страница 56

Я мог с уверенностью сказать, что Зокора теперь уже узнала даже самую последнюю тайну работорговцев.

В конце концов, на дорожной станции находилось её снаряжение. Хотя у Зокоры не было изгоняющего меча, всё же я был уверен, что она не захочет обхдиться без своих вещей, уже только её кольчуга была незаменима.

Было два варианта. Один из них: они ничего не знали. Армин рассказывал, что Фард часто незаметно продавал имущество своих жертв на базаре, и пока я не нашёл наши вещи, я сам предполагал, что они находятся на пути в Газалабад. Что касается меня: кто знает, что они узнали обо мне, может они считали, что я мёртв.

Другой вариант заключался в том, что у Зокоры были дела поважнее, чем возвращение на дорожную станцию. Моих спутников разделили, и, возможно, Зокора знала что-то о других. Возможно, она их искала.

О том варианте, что Лиандра, Зиглинда и Янош могли быть раненными или даже мёртвыми, я даже не смел думать. Мне было ясно лишь одно: ни Зиглинда, ни Лиандра не бросят свои мечи.

Может мы разминулись по пути в Газалабад? Я попытался вспомнить, но особенно на последнем отрезке пути движение на дороге значительно увеличилось.

Я видел десятки путешественников, одетых в тёмные и светлые одежды, многие из них на лошадях. Никто из нас не ожидал, что мы можем ехать друг другу навстречу. Могло так получиться, что я не узнал моих спутников, а они меня?

Да. На лошади, одетый в эти развивающиеся одежды, с Армином и Хелис… Это было возможно. Я тихо выругался.

Хорошо. Я предположил, что Зокора, Варош и Поппет находились в городе. Я был почти уверен, что речь шла о Поппет; она была почти такой же высокой, как Лиандра, но не эльфийского телосложения. Я невольно улыбнулся, потому что прежде чем познакомился с Лиандрой, я тоже предпочёл бы пышные формы Поппет. Именно это женская фигура, так я подумал, была причиной тому, почему работорговец узнал в закутанной свите Зокоры женщину.

Вооружены они были тем, чем владели работорговцы, прежде чем сами стали рабами. Значит у них было, по меньшей мере, девять лошадей, может и больше, оружие и неизвестное количество золота. Если им нужно было больше, они могли продать лошадей.

— Добрый человек, — я остановил одного из прохожих. — Вы можете сказать, как добраться до лошадиного рынка?

— Да, эссэри, могу. Просто следуйте по этой улице, пока не дойдёте до фонтана Радости. Там заверните направо, на улицу Пекарей и следуйте по ней до ворот Покаяния.

За этими воротами на площади Дали находится рынок, там вы найдёте лучших лошадей.

— Спасибо, — я сунул ему в руку серебряную монету.

Он, потеряв дар речи, уставился на монету, попробовал её на зуб; его глаза расширились, и он заулыбался.

— Благодарю, эссэри, благодарю за этот щедрый дар! Пусть боги улыбнуться вам, а ваши женщины будут вечно красивы.

Я ускорил шаг. Фонтан Радости нашёлся быстро. Фонтан был построен как пруд, с каменными жердями в виде тростника и обнажёнными нимфами из алебастра, которые, казалось, радостно плещутся в воде. Их лица были открытыми и радостными, рты смеющимися… Я не смог сдержать улыбку, когда увидел эти статуи. Фонтан Радости.

Бессарин был страной противоположностей, которые казались мне несовместимыми. У нас, в новых королевствах, тоже существовала бедность, но я надеялся, что она была не такой убогой и не в таком изобилии, как здесь.

Там тоже были нищие, да, но здесь на каждом углу сидело сразу двое, как дети, так и старики. А мимо них проходили мужчины и женщины, настолько богато одетые, что наши короли выглядели бы по сравнению с ними жалко. В сельской местности старые пшеничные поля постепенно превращались в пустыню, покрываясь песком. Здесь же товаров было так много, как я ещё никогда раньше не встречал. А на тех же улицах, где предлагали засахаренные фрукты, я видел вспухших от голода детей, которых прогоняли от входа в здания ударами трости, если они осмелились встать там в тень. Над всем этим висел сладковатый и тяжёлый запах, по которому я всегда узнаю этот город. Сладковатый, похожий на разложение и в тоже время на сахар.

Газалабад.

В Бессарине намного лучше быть богатым. Значит это родина Серафины. Я сомневался в том, что здесь осталось ещё что-то с её времён. Кроме привычки рассыпаться в словах.

Улицу Пекарей найти было легко, я просто следовал за своим носом. До сих пор я понятия не имел, что есть так много сортов испечённого хлеба и другой выпечки. Я купил что-то под названием торт, даже если торговцу пришлось отдать мне почти всю свою медь, чтобы обменять мою серебряную монету.

Я с липкими пальцами пошёл дальше и увидел мальчика на обочине дороги. Он держал в руке чашу с водой, а в другой относительно чистые полотенца, у ног стояла деревянная чаша.

С удивлением я наблюдал за тем, как прохожий опустил свою правую руку в воду, и мальчик вытер её полотенцем. Другой рукой прохожий бросил в чашу, стоящую у ног мальчика, медяк.

Я сделал тоже самое, но, когда опустил в воду левую руку, мальчик с удивлением посмотрел на меня. Он вытер мои руки, и я дал ему два медяка. Затем увидел, как он вылил воду и наполнил чашу новой из амфоры. Никто не мыл левую руку, всегда только правую. Я пошёл дальше, внимательно оглядываясь.

Левой рукой платили и меняли деньги, правой ели, касались меча или кинжала. Никто не носил своё оружие так, что его пришлось бы вытаскивать левой. Однако рабы пользовались обоими руками. Редко можно было встретить мужчину без бороды; у тех мужчин, что были чисто выбриты, в чертах лица присутствовала определённая мягкость…

Видимо, Армин сказал правду, когда говорил о евнухах.

Ворота Покаяния тоже было легко узнать: крик и плачь я услышал уже издалека. Снова они были расположены в одной из внутренних стен: Газалабад был пронизан этими внутренними стенами, словно пчелиные соты.

Над головами городских жителей, которые в основном полностью игнорировали страдания, предстающие их взору, извивались и изгибались, всхлипывали, плакали или страдали паноктикумы ужаса. В железных клетках, насаженные на колья, подвешенные на мясные крюки — там страдали несчастные. И да, я знал, что каждый из этих бедных душ сожалел о том, что нашёл здесь своё место.

Юстиция Газалабада не останавливалась перед женщинами, но они находились не в этой ужасной галереи над нашими головами, а на площади слева от ворот. Там стояла дюжина позорных столбов, на большинстве из них были голые женщины.

Они стояли, наклонившись над бревном, шея и руки в колодках. Некоторые, казалось, потеряли сознание или даже умерли, другие выносили своё наказание покорившись судьбе.

Эти несчастные были вымазаны нечистотами, гнилыми фруктами и другим. Только возле двух позорных столбов я увидел семьи, которые заботились об узницах, мыли их или кормили, но и они не пытались помешать тому, чтобы в женщин бросали грязью. Вокруг одного из этих столбов образовалась толпа смеющихся и орущих мужчин.

Два городских солдата как раз тащили яростно упирающуюся молодую женщину к пустому позорному столбу, впихнули её в отверстия колодок, закрыли их, а потом сорвали с тела тонкое платье. Один из охранников был первым, кто обесчестил её.

Она кричала от боли и ужаса. Почти сразу её крики заглушил новый смех мужской толпы. Причина их веселья был другой мужчина, который с широкой улыбкой подвёл осла…

Я закрыл глаза, почти желая снова ослепнуть и быстро пересёк ворота. У нас тоже были публичные казни и наказания, и даже позорные столбы.

Но в тоже время заключённые женщины находились под защитой Астарты. В них плевали, забрасывали сгнившими помидорами — всё это случалось, может даже скрыто бесчестили, ночью. Но не так. Не так открыто, как будто в этом нет ничего особенного. Не в качестве времяпровождения. Боги!

Были ли это законы Асканнона?

По крайней мере, Газалабад был богатым городом и домом для множества людей. Их было намного больше, чем когда-либо жило в Келаре. Только уже в этом городе можно было легко завербовать легион. Но люди здесь были для меня ещё более чужими, чем их окружение.