Солянка по-афгански (СИ) - Афанасьев Игорь Михайлович - Страница 32

Разведрота ушла заниматься своими делами, а мы с "Удавом" пошли в палатку. Он как положено ветерану, лёг прямо в одежде, на заправленную кровать, чтобы помечтать о скором дембеле. Я взял ковш с водой, и стал прыскать на цементный пол, чтобы при подметании не поднялась пыль.

"Удав" лежал на койке рядом с кроватью, недавно убитого в бою, взводного — молодого лейтенанта. Убитые легко уходили из памяти, исчезая из жизни роты в день своей смерти, потому что сразу их отправляли в Кабул, где одевали в "цинковый бушлат", в котором отправляли домой. Память павших в бою продолжали чтить в разведроте. На 40 дней кровать убитого застилали новым бельём и тщательнейшим образом отбивали синее одеяло с тёмно-синими полосками. Офицерам на подушку клали десантный берет, хотя мы пехотинцы их не носили. У солдат была просто белоснежная подушка, а иногда на неё ложили новую панаму.

Заправив табуретки в спинки кроватей, стал не спеша заметать пол веником из тростника, который в изобилии растёт в предгорье. Вдруг дверь открылась, и в палатку вошёл наш прапорщик. Увидев развалившегося на кровати "Удава" он тут же наехал на него:

— Это что такое!? Встать и приступить к уборке!

"Удав", лениво потянувшись, сел на кровати и угрожающе выдавил из себя:

— Ну, ты меня достал!

С совершенно непроницаемым лицом, он открыл тумбочку, и взял с полки гранату "эфку". Выдернул кольцо и бросил гранату под ноги прапорщика.

Следующие секунды растянулись для меня в минуты.

Широко раскрытыми глазами, я смотрел, как катилась граната, цокая гранёным корпусом по цементному полу, к ногам прапорщика. Ужас парализовал меня, стоящего посреди палатки, с веником в руках. В голове вспыхнула мысль: "Он что охренел!? Это же ПИПЕЦ всем!!!". Не отрываясь, смотрел на корпус гранаты, остановившейся от меня в трёх шагах. Ноги прапорщика исчезли из "кадра", и тут же за ним захлопнулась дверь. Я успел удивиться его чрезвычайной резвости.

На затяжном вдохе, я напрягал все мышцы, ожидая смертельного удара осколков…

Но секунды бежали, а взрыва не было.

"Удав" встал с кровати, и спокойно взял гранату. Он положил её в тумбочку, и снова лёг на кровать, закинув руки за голову. Тогда я догадался, что у взрывателя гранаты была удалена нижняя часть, которая должна сдетонировать.

Фу!!! С облегчением выдохнул избыток воздуха, и торопливо зашуршал веником по полу.

Прапорщик видно перепугался не на шутку, и больше не вернулся.

Через неделю полк ушёл на Панджшер, а "Удав" с другими "ветеранами" остался дожидаться скорой отправки домой. На дембель уходило только три человека, к сожалению, до этого светлого дня доживали не многие из большого призыва.

Газни. Расположение 191 полка. Начало апреля 1984 года.

Намечалась большая армейская операция, готовиться к ней начали издалека. Задолго до начала выхода из полка, уже ходили слухи о том, что едем на северо-восток Афганистана, на Панджшер и звучало имя Ахметшаха — влиятельного полевого командира. Так далеко я ещё не уезжал из полка.

Наконец-то настал день, когда колона нашего полка выехала в сторону Кабула. Этим же вечером мы разместились на ночёвку, на окраине Кабула называемой Тёплый Стан. Потом останавливались под Чирикаром и только после этого выдвинулись на Панджшер.

Первые трудности, с которыми пришлось столкнуться разведроте, это отказники. Мы втроём пришли в разведроту в феврале, я и со мною двое молодых. Один из них крепыш по фамилии Волобуев, какой то его родственник служил в штабе ВДВ в Кабуле, и хохол с оленьими глазами и плавной малорусской речью. В 40-й армии начинали создавать группы по спец. минированию при полках и дивизиях из шести человек, трое сапёров и трое разведчиков, и приписанных к разведроте.

Впервую очередь мы поехали в Кабул на курсы по установке минных полей системы "Охота". Когда вернулись, Волобуев сразу же стал рваться из роты, заявляя, что он боится высоты и ни в какие горы не пойдёт. Не убедить, не припугнуть его, не удалось. У хохла гнили ноги, и он постоянно ходил с повязками. Он тоже хотел откосить, но его удалось припугнуть и уговорить. Но когда мы приехали на Панджшер, то первый выход полка в горы начался в глубочайшем ущелье, куда нас подбросила бронетехника. Когда хохол увидел высоченные, почти вертикальные скалы, то сразу же заблажил, что ни за что туда не полезет. Пробовали его заставить, но от страха он потерял чувство боли, и никакими угрозами и побоями его было не сдвинуть с места. Пришлось его оставить на броне, а потом их перевели обратно в сапёрную роту.

Рота сразу же стала карабкаться в скалы. Иногда казалось, что дальше пройти невозможно. Но находился смельчак, который чудом проходил опасный участок, и за ним проходили все остальные, рискуя сорваться. Забравшись на скалы, мы увидели высокие хребты уходящие высоко вверх в плотную белую шапку облаков. По хребтам поднимались маленькие цепочки рот, и достигнув белёсой дымки, скрывались в облаке.

Вот и наша рота входит сквозь плотное облако, и совершает подъём в белёсом тумане. Подниматься трудно, потому что склон очень крутой и приходиться помогать себе руками. Не мы, не наши молодые командиры, не представляли, что такое — скалы Панджшера. Впервые в жизни видел такие огромные горы. Дымка облаков становилась всё тоньше и тоньше, наконец-то засияло солнце. Вот мы и выше облаков, а хребты уходят ещё выше и выше. Подъём выдался затяжным.

Почти параллельные хребты, вывели нас на большой хребет, и полк пошёл одной длинной цепочкой. Разведка шла впереди с небольшим отрывом. Когда я оглянулся назад на идущий за нами полк, то он выглядел маленькой, тонюсенькой цепочкой, по сравнению с горным массивом, раскинувшимся до самого горизонта. Мощь и простор поражали воображение, а хребет уходил всё выше и выше. Мне тогда показалось, что прочесать эти горы просто невозможно. Как впрочем, и штурмовать их было тоже делом не простым.

Разведчики не только не имели альпинистской подготовки, но и элементарного снаряжения. На всю роту была только одна верёвка длиной 25 метров, это сапёрная кошка, и та больше похожа на бельевую верёвку. Нам велено было взять зимнюю одежду, т. е. сапоги, ватные штаны, зимний бушлат, шапку-ушанку и варежки с одним пальцем. Всё это было приторочено к вещмешку системы "сидор". Спальников тогда в роте не было, разве что у начальника разведки полка, и командира разведроты.

В одном месте мы вышли на край огромнейшей пропасти. Мне тогда казалось, что глубина её больше километра, это была абсолютно вертикальная стена. Разведчики стояли на узеньком карнизе в самом верху, и со страхом и любопытством смотрели вниз. Потом решили отлить, ведь "лучше нет красоты, чем отлить с высоты". Мы стояли на самом краю бездны и смотрели, как блестят в солнечных лучах наши струи, летящие в пропасть. Вот они распадаются на крупные капли и исчезают из вида, не пролетев и двадцатой части, этой глубины. С ущелья ветер дул прямо в грудь и помогал стоять на карнизе, но казалось, что если он резко прекратится, то ты обязательно качнёшься в пропасть. Кто-то из дедов решил приколоться и резко толкнул меня в пропасть, а потом дёрнул на себя. От ужаса, казалось, что сердце вырвется из груди. Остальных же это здорово позабавило.