Солянка по-афгански (СИ) - Афанасьев Игорь Михайлович - Страница 26

До чего всё-таки люди не понимают святого, тонкостей духовного, и наносят обидный укор чувствам верующих. К слову сказать, и я, атеист, воспитанный в коммунистических традициях, впервые встретил истинно верующих людей, не стеснявшихся своей веры, и с усердием возносивших свои молитвы к Богу, именно в Афганистане. В России были церкви, только верующих людей было мало, и они были скромны и незаметны. Вера преследовалась, и наказывались все её проявления, от крестин до отпевания.

Тогда не в полной мере, но осознавал, какое чувство горечи и ненависти к оккупантам вызывает вид колонны из мечети на бампере русского "Урала". Прости нас Господи, ибо не ведали что творили! К вечеру погрузку закончили, и готовились на следующий день отправиться в путь.

Наутро нас ждал неприятный сюрприз. Духи взорвали дамбу, и воды горной реки хлынули на дорогу. Мы с раннего утра ездили на БМРке и взрывали обочины, чтобы сбросить воду в ущелье, но не везде это удавалось. Особенно от этого страдали боевые машины с низкой посадкой, такие как "Шилки". "Шилка" — бронемашина на гусеничном ходу, с 4-мя скорострельными пушками, и современными по тем временам системами наведения, расположенными в бронированной башне.

В одном месте "Шилки" гнали перед собой волну, которая местами заливалась в люк механику-водителю.

Мы боялись, что духи заминировали перед этим дорогу, и потом направили реку, чтобы невозможно было разминировать, но всё обошлось, и мы с трудом к вечеру оставили Ургун.

Наш полк не вёл ожесточенных боевых действий, прикрывая десантников и другие части. Мой земляк Андрей Еланский потом вспоминал такой эпизод из этой операции. Его как огнемётчика придали десантникам, которые шерстили тылы духов. Они однажды спускались с хребта и увидели внизу караван. Командир приказал стрелять, и он сделал залп из огнемёта. Надолго он запомнил безумные, душераздирающие, оглушительные вопли людей и животных, сгорающих заживо. Он панически испугался тогда, а вдруг это наши. Не помню, чтобы когда-нибудь брали пленных из каравана.

Очень хотелось мне посмотреть на крепость Ургун, но не повезло, мы не подходили к городу.

Уже в полной темноте мы разворачивались в небольшой долине, зажатой между двух хребтов, вершины которых были поделены между ротами для охраны расположившегося внизу полка. Одна из них досталась нам. Мы поделили очередь, мне довелось нести службу со старослужащим Толей Перетятку. Где-то посредине ночи часовой разбудил нас, и мы стали подниматься вверх. Подъём занял почти полчаса, к тому же я на плече тащил целый "цинк" патронов, для того чтобы не скучно было тащить службу.

На подходе к вершине, нас заметили, и началась перепалка, на тему "где это вы застряли, трам-тарарам!!!". Пост сдали, пост приняли. Открыл цинк, и стали снаряжать магазины, и отрываться по полной программе. Палили во все стороны. Метров 700 от нас, нёс службу церандой, их ПК (пулемёт Калашникова) уверено разрезал ночную тьму.

Толя Перетятку был настоящий молдаванин, эмоциональный и туповатый. Захотелось ему поиграть в войну, и он стал стрелять в сторону церандоя. Те немного затихли, типа "Не поняли!". И дали несколько длинных очередей в нашу сторону. Мы стреляли стоя, и очередь прошла как раз на уровне груди, но пули нас не задели. Рухнули на землю. Толя испугался, и до него дошло, что это не такое безопасное дело играть в войну, и мы опять продолжали стрелять каждый в свою сторону. Церандой в свою, а мы продолжали отстреливать свой сектор.

Стоять нужно было долго, и Толе вскоре надоело палить без разбору. Его потянуло на разговоры по душам. Он попросил рассказать меня про Питер, и сам рассказывал про свой родной колхоз, и какие там вырастают огромные яблоки, размером с голову. Для убедительности округлял глаза, и показывал размер руками, как это делают рыбаки. Приглашал в гости, но он так меня доставал временами, что больше никогда не хотел бы с ним встречаться.

Деды ревновали меня за то, что разведчики брали меня с собой на боевые, а Толя больше всех, т. к. любил пошмонать. Он был дембель весенник, а погиб летом на Панджшере, намного позже приказа.

На подходе к кишлаку духи открыли огонь, Толика убили сразу же. Ещё в том бою убили разведчика Анатолия Мироненко. Он был учителем и служил в армии после окончания педагогического института. Я служил тогда уже в развед. роте, и с "Мироном" частенько делал "Боевые листки". Духов мы закидали гранатами прямо в дувале. Их было двое, и они прикрывали отход группы, которую мы тоже изрядно пощипали.

После боя Мирон сидел, привалившись к камню. Его окликнули раз, другой. Рука у него лежала на животе, и сначала подумали, что он тяжело ранен в живот. Подошли поближе. Пуля прошла над самым камнем и пробила ему висок, а мы стояли, вокруг удивляясь такой быстрой и лёгкой смерти. Такой внезапной потере. На Толика Перетятку никто не обращал внимания. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, придавив грудью автомат и щуп. Разведчики шутили о том, что отплатил ему Бог за мои мучения, и предлагали что-нибудь взять на память из его вещ. мешка.

Вскоре нас пришли менять, и мы быстро сбежали вниз, и завалились досыпать. На утро, мы собрали палатку, загрузили в БТР и тронулись в путь. Я опять ехал верхом на броне, любуясь зимними пейзажами.

Были разведданные, что духи планируют обстрелять нашу колонну. Какое-то время нас сопровождали вертушки, но вскоре мы выехали в долину. Задул пронзительный ветер, и время от времени я залезал внутрь БТРа, чтобы погреться и перекусить.

К родному полку мы подъезжали в полной темноте. Когда пересекли блокпост, то грянула духовая музыка, это оркестр, стоя на обочине дороги, встречал своих. Звучали бравые марши. Это было удивительно и наполняло душу радостью. Нас ждут, и встречают как героев.

Дула метель, крутя снежные вихри. Из-под колёс боевых машин, снежная крупа летела на закоченевший оркестр. Мороз был под 20-ть градусов, а музыканты были в парадных шинелях. Такая мода — оркестр всегда ходил на торжества в парадных шинелях. Дирижер оркестра, прапорщик, время от времени, не прекращая дирижировать, оглядывался на проходящие машины. Когда он в очередной раз оглянулся, на наш проходящий БТР, я радостно замахал ему рукой, и он удовлетворённо кивнул головой, принимая приветствие. Музыканты съёжились от холода, но продолжали, дуть в свои трубы. Торжественные бравурные звуки, пробивались сквозь грохот проходящей боевой техники. Вот мы и дома.

Не любил возвращаться в полк из-за казарменных будней, и хозяйственных хлопот. Если деды на операции были ещё терпимы, то в полку здорово отравляли жизнь. Начиналась полоса нарядов, в том числе и самые неприятные, в столовую. Да и офицеры начинали "закручивать гайки", и наказывать всех без разбора. Но ничего изменить нельзя, и приходилось терпеть, считая дни до приказа.