Кровь и песок (СИ) - Капли Кристианна - Страница 1

Вода была обжигающая, и от нее исходил легкий цитрусовый запах. На поверхности плавало несколько розовых лепестков. Служанки зажгли ароматические свечи и удалились, зная, что госпожа предпочитает в это время оставаться в одиночестве.

Она скинула тонкое полупрозрачное платье на пол, подставляя стройное загорелое тело лучам заходящего солнца.

Пройдет не больше часа прежде, чем лиловые сумерки набросят прохладное покрывало на изнывающий от жары Иерусалим. Вечерний воздух медленно, но верно пропитается сладким запахом акаций, растущих под окнами дворца, благовоний, доносящихся из храма, и остывающего песка.

Астарта медленно погрузилась в горячую воду.

Если закрыть глаза и прислушаться к гомону снаружи, если глубоко вдохнуть запах масел, может показаться, что она снова в Вавилоне. Шумном, головокружительном, многолосом, крикливом, опасном и непокорном Вавилоне. Городе, где в её храмах всегда курились благовония и к алтарям подносились свежие жертвы, где одно лишь слово, упавшее с её губ, становилось законом, где имя её перемешивалось со всевозможными молитвами, где она была смертью и жизнью, где…

Она распахнула глаза.

О его появлении сперва предупредил запах смерти: засохшая кровь, смешанная с горячим песком. А потом и сама его демоническая сущность: холодная, отталкивающая, разливающаяся в комнате густым, тяжелым полумраком. Даже неяркий свет свечей померк, поглощенный подступившими тенями.

Тонкая улыбка скользнула по её губам. Воин вернулся из долгого похода целым и невредимым, невзирая на попытки царя от него избавиться.

Её воин.

Его не было три месяца. Не самый большой срок для богов, но тем не менее… Без него в городе было скучновато.

Она не обернулась, когда услышала шорох, с которым он сбрасывал грязную одежду, не обернулась и на приближающиеся шаги, не подала виду, когда он опустился в воду рядом с ней. Только когда пальцы его коснулись её плеча, когда сильные руки его сомкнулись вокруг неё кольцом, когда губы его прижались к её шее, прошептала:

— Ты опоздал.

Он пах кровью, горячим солнцем и смертью. Астарта могла только представить, скольких погубил его меч, сколько горячих, еще бьющихся сердец он вырывал из хлипкого человеческого тела в своей ослепляющей боевой ярости, и сколько смертных обезумело от ужаса, когда он представал перед ними в своем истинном обличье.

— Я попытался управиться со всеми делами как можно быстрее, — его горячее дыхание обожгло мочку уха. — Но, кажется, мой господин не очень-то и хотел, чтобы я вернулся к тебе. Поэтому он послал меня улаживать дела с восставшими народами. Но теперь… — его рука скользнула вниз, между её ног — Астарта с довольной улыбкой выгнулась в его объятиях. — Я весь твой.

Я весь твой.

То, что он так часто любил ей повторять, когда они оставались наедине.

Некоторые вещи совсем не меняются с течением времени, подумалось ей.

Этой ночью он был жаден и ненасытен, будто бы они не виделись целую вечность. Сперва он еще держался своей человеческой маскировки: вороные волосы, худое загорелое лицо, на котором так выразительно блестели яркие льдисто-голубые глаза. Но затем в очередном страстном порыве, наплевав на всё, выпустил настоящее обличье. И Астарта чуть не задохнулась от этой ледяной и темной силы, тянущейся из самых глубин хаоса, что затопила всё вокруг. Сама её суть отзывалась на неё, вплетаясь в тяжелую, неподъемную первородную тьму, тянулась к ней, погружаясь в вязкий мрак, утопая в нём… Такой родной для неё самой, похожий на солёные и холодные воды Тиамат.

На самом пике удовольствия она закричала, расцарапывая ему спину. За эти три долгие месяца ожидания ни один смертный не смог с ним сравниться. И вряд ли какой когда-нибудь сможет.

Когда он откатился на прохладные простыни, тяжело дыша, Астарта придвинулась к нему ближе. Он снова принял излюбленный человеческий облик, и богиня провела пальцем по символам, украшающим его грудь. Одни — старые, потускневшие аккадские письмена, другие же свежие, нанесенные недавно. И, наконец, один особенный, на предплечье, тускло переливающийся едва различимым бордовым цветом. Знак, означающий, что демон призван и служит кому-то. И не простому человеку, а самому царю Соломону, властителю царства Израильского, мастера над демонами и иными потусторонними тварями.

— Я рада, что ты вернулся, — проговорила она, когда он перехватил её руку и поднес к губам. — Мне не хватало тебя здесь, Астарот.

Он криво усмехнулся.

— Не думаю, что твоего супруга обрадует эта новость. В этот раз он слишком старательно пытался от меня избавиться. Наложил запрет на использование силы, — указал на свежую татуировку. — И запретил перемещения. Пришлось протрястись месяцы в седле, разъезжая по его идиотским поручениям.

Астарта спорить с этим не стала. Соломон действительно на дух не переносил демона, а потому так старательно придумывал ему различные дела. Всё, чтобы держать их с Астартой порознь. Её забавляла эта человеческая ревность. Астарот, хоть и носил знаки подчинения Соломону, всё равно в первую очередь был только верен ей. Соломон надеялся, что, если ограничит силу демона, посылая его на опасные задания, в один прекрасный день он не вернется. Тогда поводов для ревности станет меньше. Но мудрому царю была неведома одна вещь: он всегда возвращался. Но не знаки влекли его обратно, отнюдь не знаки…

Она поднялась с кровати, и демон невольно залюбовался её грозной нечеловеческой красотой. Любовь и смерть, кровь и война — всё это каким-то диким, невообразимым образом сочеталось в невысокой фигуре с темными густыми волосами и бездонными синими глазами.

Она была богиней, он был всего лишь демоном. Но тем не менее являлся единственным, кто еще помнил и шептал ей в ночи старое, позабытое имя, содранное и сбитое со стен её храмов.

— Иштар…

Когда-то её звали иначе. Когда-то её сила была иной: более могущественной, простирающейся не только на Вавилон, а на целое Междуречье. Одним словом своим она могла вызвать грозу, а жестом наслать на неугодных болезни. К следам её ног припадали смертные, надеясь получить благословение богини, а к алтарям подносили кровь поверженных врагов. Но всё заканчивается рано или поздно. Как оказалось, даже боги не вечны. Ей же думалось, что её это не коснется, что власть её будет безгранична.

Но всё меняется.

Всё рано или поздно обращается в прах, уносится ветром и навсегда исчезает из короткой человеческой памяти.

Её храмы были разрушены, жрецы убиты, священные письмена стерты, а имя её больше не произносилось с таким трепетом. Оно у неё теперь другое, более низкое, ближе к демонам, нежели богам. И сила уже не та…

Люди уходят из этого мира, веря, что там их ждёт лучшая сторона, но куда уходить богам? Им суждено скитаться по миру, слабым, беспомощным, пока имя их не будет забыто окончательно, а сами они не обратятся в пыль.

Астарта плеснула вина в высокий кубок, сделала жадный глоток, отгоняя от себя подобные мысли. Нет, мириться и доживать свой долгий век в тени она не собиралась. Люди может и забыли её, но ничего не стоит им напомнить. Сперва будет возведен один храм, затем второй… Она снова станет Иштар, отбросив это жалкое существование, подобно змее, избавляющейся от старой кожи. Жрецы будут распевать посвященные ей гимны, и былая сила вернется к ней.

И тогда всё станет, как прежде.

Всё станет так, как должно быть.

Астарта обернулась. Демон расположился удобнее на кровати, лениво поглощая финики из глубокой миски. Пристрастие к сладкому, эта какая-то слишком человеческая черта для него, вызывала у нее всегда улыбку.

Они встретились сотни лет назад. Боги не связывались с демонами, считая их чем-то низким, отвратительно слабым, слишком близким к неуправляемому первородному хаосу. Демонам не нужно было поклонение. Демонам не нужны были храмы и жрецы. Демоны существовали сами по себе, и им было глубоко плевать на веру людей. А еще демоны служили людям. В то время как люди служили воле богов.