Горец. Кровь и почва (СИ) - Старицкий Дмитрий - Страница 16

  - Вы разочаровали меня, барон, - сказала она, когда слуга налил ей в бокал рубинового вина, и она сделала первый микроскопический глоток. Одобрила и отпустила слугу легким жестом руки.

  - Чем же? - удивился я. - Вам нужен был герой. Разве имперский рыцарь не подходит под это определение?

  Ответила она не сразу. Дождалась пока слуга совсем не вышел из комнаты. Затем сказала злыми фразами.

  - Я думала, что мешаю свою старую загнившую графскую кровь со свежим народным источником, а оказалось что с таким же бароном-вырожденцем, как и мой муж. Никакого обновления крови в моем сыне не произошло. Этим я и разочарована. Зачем вы прикидывались человеком из народа? Там, в санитарном поезде?

  Взгляд прямо прокурорский. Обвинительный. С таким взглядом только приговор зачитывать про ''десять лет без права переписки''.

  - Я никогда никем не прикидывался, баронесса, - ответил я, откладывая вилку. Жрать хотелось как из пушки, но я посчитал, что правильным будет сначала объясниться. - Не имею такой привычки. Бароном волей рецкого маркграфа я стал уже много после нашего нежданного свидания на гинекологическом кресле, - усмехнулся я. - А так, по жизни, до армии я был всего лишь деревенский кузнец. Крестьянин с гор, если хотите. Кстати не знал, что у меня есть еще один сын.

  Действительно. Подозревал, но точно не знал. Плодись, Кобчик, и размножайся. Если только тебе эта баба не одевает один орган на уши.

  - Сколько у вас сыновей? - спросила баронесса. - Кроме моего.

  - Один родной и один на воспитании.

  - Одно меня утешает, что вы сделали за то время, что мы не виделись, великолепную карьеру, какой мой муж не мог добиться, несмотря на всю протекцию своей многочисленной родни. Были фельдфебель, а теперь полковник. Вы, наверное, не играете в карты?

  - Нет. Не люблю азартных игр. А карьерой я обязан батальонному инженеру Вахрумке.

  - Вы не смотрите на меня, полковник. Ешьте. Я вижу, что вы голодный. А мы уже все поужинали, вас не дожидаясь.

  - Спасибо, - я взялся за вилку. - Только я не полковник, а капитан-командор воздушного флота.

  - В этом есть принципиальная разница? - улыбнулась баронесса.

  Я не ответил, так как успел набить рот едой. Приготовлено было действительно вкусно.

  Баронесса смотрела, как я ем с выражением простой русской бабы, любующейся на то, как ее мужик вечеряет после тяжелой работы.

  - Мой дурак конфликтовал с Вахрумкой, а с ним оказывается надо было дружить, - изрекла баронесса.

  - Я спас Вахрумку от плена. А он просто перевел меня в ольмюцкую армию. Кстати от преследований вашего мужа. Кто тогда знал, что простой инженер окажется молочным братом ольмюцкого кронпринца. Ныне нашего императора.

  - Вы имеете выходы в эти сферы?

  - Вам чем-то надо помочь?

  - Помогите своему сыну, не мне. С тех пор как мой муж пропал без вести на фронте, нам перестали перечислять часть его денежного содержания по аттестату. А пенсия положена по потере кормильца, только если доказано что офицер погиб. Тортфорты отказались мне в этом помогать. Мы вообще не любим друг друга с родней мужа.

  - Ваш муж, баронесса, жив. Он в плену, - сообщил я ей, стараясь, чтобы мой голос прозвучал как можно равнодушней.

  - Какая жалость, - воскликнула женщина. - Я так надеялась, что он наконец-то сломал себе шею.

  - О какой сумме идет речь?

  Она сдвинула брови.

  - Три - четыре, может пять золотых в месяц. Я понимаю, что деньги невеликие, но в нашем стесненном положении и они не лишние. Муж все промотал. И свое состояние и мое. Через несколько лет я смогу отдать сына в Пажеский корпус на казенный кошт. Тогда можно будет продать этот дом, мой родовой дом как урожденной графини Зинзельфорт, и купить себе что-либо поскромнее в пригороде, а то и в другом городе. Гоблинце, к примеру. Или вообще уехать к теплым морям в отвоеванный у Винетии Риест. Я не люблю зиму. Мне постоянно хочется тепла.

  - Вы покажете мне своего сына?

  - Он сейчас спит. Но если вы не будете шуметь... Идемте. Его спаленка на третьем этаже, - она встала из-за стола.

  Все такая же стройная, прямая, тонкая...

  В маленькой комнате черноволосый ребенок спал, обняв большую мягкую игрушку. Лицом он был схож с матерью. Красавчик будет. Смерть девкам. Спал он на правом боку, мне не составило труда откинуть черную шелковистую прядь волос от левого уха и увидеть в тусклом свете ночника нашу родовую родинку. Мой сын.

  - Убедился? - шепнула баронесса. - Пошли. А то разбудим.

  Едва мы вышли из детской, то в коридоре женщина неожиданно, но вполне ожидаемо впилась своим ртом в мои губы пиявочкой, одновременно подталкивая меня в свою временную спальню дальше по коридору. Ее спальню на втором этаже, как оказалось, отвели для моих покоев.

  - О, мой герой, - простонала она уже в будуаре, захлопывая за нами дверь ногой.

  Накрылся отдых. Если женщина хочет - мужчина обязан.

  Генерал-адъютант Молас метался по кабинету из угла в угол рассерженным тигром. Наконец остановился передо мной, резко выдохнул и заявил.

  - Я отстраняю тебя, Савва, от дальнейшего участия в операции.

  - Операция по принуждению к миру уже закончилась, экселенц, - напомнил я. - Мои части соединились с войсками фельдмаршала на вокзале. Мятеж подавлен. Гвардия приведена в повиновение, разоружена и сидит в казармах под охраной.

  - Мятеж подавлен, - согласился со мной Молас, - а вот его корни ты сам очень неаккуратно обрубил. Какая была надобность расстреливать всех Тортфортов разом? Да еще у стены вокзала? Напоказ. Из пулемета!

  - Чтобы больше бунтовать было неповадно, - огрызнулся я. - Я не только Тортфортов там пострелял, но всех мятежных офицеров, что не сложили оружие по моему приказу. Я их об этом предупреждал. А я слов на ветер не бросаю.

  - Услужливый дурак опаснее врага, Савва, - глаза императорского генерал-адъютанта метали громы и молнии, но голос его был ровен и четок. - И как прикажешь теперь нам выходить из этого положения, как выявлять их затаившихся сообщников в имперском правительстве? В столичном обществе? При дворе? В генштабе?

  На этот наезд я заранее знал что ответить.

  - Это ваша епархия, экселенц. А я был в своем праве. Согласно императорскому рескрипту я наделен правом внесудебной расправы над мятежниками. А на ваш последний вопрос отвечу, что по опыту знаю: слуги и денщики часто видят больше хозяев.

  - Не учи отца! И баста! - повысил на меня голос главный разведчик империи, ударив кулаком по столешнице. Да так что подскочил тяжелый чернильный прибор.

  - Если я вам с императором больше не нужен, экселенц, - не обратил я внимания на вспышку генеральского гнева, - то прошу отпустить меня в Рецию. Все равно рано или поздно вы меня в нее опять загоните. Не в первый раз. Я поработал для вас ''Кровавым Кобчиком'', теперь вы можете поработать с ними добрым дядюшкой, попутно пугая мною несговорчивых.

  - И какую награду ты себе за это хочешь?

  - В гражданской войне, экселенц, награды неуместны, - отрезал я.

  - Ты действительно так думаешь? - поднял генерал брови.

  - Конечно. Мятежники не внешние враги, а такие же подданные императора и имперские граждане, как и мы с вами. Какие могут быть награды за братоубийственную бойню. Вы видели ''гвардейский фарш'' на шоссе?

  Молас резко кивнул, сжав губы. Но вслух ничего не сказал.

  - Сколько там было истинно виновных? А сколько честно выполнявших устав и приказ? Как мы их в этом фарше рассортируем. Фарш невозможно прокрутить назад.

  - Мда... - Молас обогнул стол и сел в рабочее кресло, поправив бронзовый чернильный прибор на столе. - Что еще я мог услышать от изобретателя кухонной мясорубки?

  - Вы еще меня поясом для женских чулок попрекните, экселенц. Это модно сейчас у интеллигенции.

  Чувствовал я себя предельно уставшим. Ночь не спать. Причем не спать очень активно. С рассвета до обеда воевать в первых рядах. Причем воевать без приказа сверху. Не говорить же Моласу, что таким образом я обезопасил своего сына. Ну, как мог. Мне бы еще барончика - мужа матери моего сына придушить для полного счастья, но он далеко - в плену у республиканцев. Руки у меня коротки.