Вспомним мы пехоту... - Мошляк Иван Никонович - Страница 57

Перепуганное быстрым продвижением наших войск в обход Будапешта с юга, немецкое командование бросило против 4-й гвардейской армии две танковые дивизии и несколько пехотных соединений. На отдельных участках наши части взломали наспех созданную оборону противника, но, ослабленные непрерывными боями на стокилометровом пути, пройденном за две недели от места форсирования Дуная, не сумели добиться решающих успехов и с 10 декабря закрепились на занятых позициях.

Озера Балатон и Веленце вместе с перешейком между ними, который пересекала линия Маргариты, представляли собой выгодный оборонительный рубеж длиною сто десять километров, обращенный фронтом на юго-восток. Чтобы обойти Будапешт с запада, для наших войск не оставалось иного пути, как прорваться через перешеек между озерами.

Линия Маргариты состояла из двух оборонительных полос. При этом первая полоса имела две позиции — сплошную сеть траншей на глубину до восьми километров. Вторая полоса опиралась на сильно укрепленный узел обороны — город Секешфехервар. Как выяснилось впоследствии, имелась еще и третья полоса, отстоявшая от второй на десять-пятнадцать километров.

Подступы к линии Маргариты были затруднены сетью каналов и водохранилищ, которые вследствие мягкой для здешних мест зимы не замерзли и в декабре. А это грозило разными неожиданностями. В районе Балатонфекаяр одна из наших рот выбила фашистов из траншеи. А четверть часа спустя в траншею хлынула вода, и ее пришлось покинуть. Оказывается, траншея соединялась с каналом и, отойдя, гитлеровцы открыли шлюзы.

После того как разведка установила все основные данные о немецкой обороне на перешейке, стало ясно, что с ходу ее не прорвать. Танковый корпус, который за день до того командующий армией Г. Ф. Захаров намеревался ввести в бой, остался на исходных рубежах.

Все мы понимали: долго стоять в обороне нам нельзя. Армии, подошедшие к Будапешту с востока и юго-востока, ведут кровопролитные бои. Если в ближайшие дни наши войска не выйдут в тыл будапештской группировке, немцы сумеют мобилизовать для обороны новые материальные и людские ресурсы.

Через два-три дня после занятия обороны началась перегруппировка войск. 62-ю гвардейскую дивизию командование перебросило с левого на правый фланг корпуса, и стало ясно, что нас нацеливают на оборонительный узел — город Секешфехервар.

На совещании командиров дивизий, начальников дивизионных штабов и политотделов командир 21-го стрелкового корпуса генерал-лейтенант Фоменко сказал:

— Согласно решению командующего фронтом наша четвертая гвардейская армия двадцатого декабря переходит в наступление на перешейке между озерами Балатон и Веленце. Главный удар наносит наш корпус. Нам предстоит прорвать линию Маргариты на узком шестикилометровом участке и овладеть городом Секешфехервар. — Он оглядел присутствующих и уже без всякой официальности продолжил: — Учитывая узость участка, огромную насыщенность его людьми и техникой, небывалую плотность огня, которую мы на нем создадим, я полагаю, выполнить задачу не составит труда. Мы ведь с вами совершали дела и потруднее…

В приподнятом настроении возвращались мы с командного пункта корпуса. Плотность огня на участке прорыва при артподготовке создавалась действительно невиданная — в шестикилометровой полосе будет действовать около тысячи двухсот орудий. Это означало: через каждые пять метров пушка. В идеале каждый залп уничтожал все живое на лилии шесть километров. А сколько их, таких залпов, последует с переносом в глубину! Вал огня прокатится через линию Маргариты, нашим пехотным частям останется лишь добивать остатки обороняющихся гитлеровцев.

Пленный венгерский лейтенант впоследствии рассказывал: «Когда началась артподготовка, снаряды ложились один около другого. Позднее налетели русские самолеты. Это был сплошной ад, нельзя было высунуть носа». Да, артподготовка оправдала наши надежды.

До начала наступления оставалось меньше двух суток. Дивизию я построил в два эшелона. Был соблазн все три полка сразу бросить на прорыв, оставив в резерве один батальон, как это я сделал под Яссами, но что-то помешало мне так поступить, словно внутренний голос подсказал: осторожность сейчас не помешает.

И вот уже части первого эшелона заняли исходное положение для атаки. Артиллерия и минометы — на огневых рубежах. Новиков заранее сумел произвести пристрелку, не усиливая привычного для противника режима огня, чтобы не насторожить его.

20 декабря за несколько часов до начала наступления на мой наблюдательный пункт приехала оперативная группа офицеров из приданных корпусу авиационных полков. Их задача состояла в том, чтобы руководить действиями бомбардировщиков и штурмовиков в воздухе.

Секундная стрелка отсчитывает последние, самые томительные минуты. Сотни командиров ждут, когда же последует команда «Вперед!».

Десять часов тридцать минут. Первый раскат артиллерийского залпа… И — да простит меня читатель — опять слышал и видел я такое впервые…

Выпустив по позициям противника семь с половиной тонн снарядов, пушки замолчали. Но слитный грохот взрывов в районе шестикилометровой полосы прорыва все не прекращался. Это работала авиация. Волна за волною шли штурмовики и бомбардировщики. На моем НП офицеры-авиаторы кричали в радиомикрофоны, корректируя удары каждой своей части:

— «Сокол», я «Земля!» Второй квадрат, роща…

— «Чайка», я Первый. Правее, черт! Бей по лощине, по танкам.

— Костин! Костин! Да подави ж «эрликоны». Снаряд в брюхо захотел?!

Наконец переговоры прекратились — самолеты, отбомбившись, ушли. Двинулись в атаку 182-й и 184-й полки. С НП было видно, как быстро они продвигались вперед. Разрозненные группки гитлеровцев, прикрываясь огнем уцелевших танков, поспешно отступали по направлению к Секешфехервару. А наши пехотинцы уже оставили позади первою траншею противника.

— Здорово идут! Как на учениях, — восхищенно сказал за моей спиной кто-то из офицеров штаба.

Зазуммерил телефон. Первым, как всегда, доложил Грозов:

— Первая траншея взята.

— Вижу, Михаил Трофимович. Продолжайте.

Доносит Могилевцев:

— Деремся в первой, а Зубалов — во второй.

— Очень хорошо! Будьте готовы к отражению контратак.

Могилевцева приходится предупреждать: он ломит вперед без оглядки, а точному, аккуратному, осмотрительному Грозову такие предупреждения не нужны.

Я был доволен — бой развивался нормально.

Однако последующие доклады Грозова и Могилевцева огорчили меня. Противник ввел в бой резервы — от пятисот до шестисот пехотинцев и тридцать-сорок танков. Полковник Палладий вызвал Новикова, приказал приложить все силы для отражения контратак и обеспечить продвижение наших частей. К концу дня поступили утешительные вести: контратаки отбиты, части 62-й гвардейской во взаимодействии с 69-й гвардейской дивизией прорвали оборону противника на всю глубину и подошли к западному пригороду Секешфехервара. А через десять минут опять тревожное сообщение от Грозова: двадцать танков и до батальона пехоты с высот западнее города атакуют правый фланг полка. И следом донесение Могилевцева:

— Полтора десятка танков и до батальона пехоты, поддержанные артогнем, перешли в контратаку на мой левый фланг.

Ясно, немцы хотят прорваться на стыке двух полков.

— Ничего, сейчас мы их остудим, — успокоил Палладий и приказал своим пушкарям весь огонь сосредоточить на стыке полков.

Мощный артиллерийский налет разметал вражескую пехоту, несколько танков загорелось. Контратакующие отступили. Но темп наступления замедлился. Наши атаки противник встречал массированным огнем. Обойти врага не удавалось: он подтянул резервы и закрыл брешь в обороне. Таким образом, прорвав линию Маргариты, обе дивизии корпуса к ночи смогли продвинуться только на семь-восемь километров. Трудно было еще попять: успех это или неудача. Задачу мы вроде бы и выполнили — прорвали оборону гитлеровцев на всю глубину. Однако город Секешфехервар не взяли и не смогли продвинуться дальше, точно перед нами выросла новая линия обороны.