Вспомним мы пехоту... - Мошляк Иван Никонович - Страница 50

— Что ж, резонно, — сказал Малиновский. — У меня вопросов больше нет. — Он взглянул на генералов штаба — у тех вопросов также не было.

Вслед за мною докладывали Джахуа и Фоменко. Выслушав всех, Малиновский задал еще несколько вопросов. Командующий фронтом производил впечатление скромного, обаятельного человека. Он не приказывал, а убеждал. Просто и логично доказывал ошибочность одних решений и правильность других. Как я заметил, Малиновский более всего опасался, что у собеседника останутся какие-либо сомнения, недоуменные вопросы, которые он постесняется высказать. Поэтому мягко, но настойчиво Родион Яковлевич просил нас высказываться до конца, чтобы никаких неясностей не оставалось.

В заключение Малиновский сообщил, что в предстоящей операции планируется применение большого числа танковых частей и соединений, в частности в полосе наступления 52-й армии в прорыв будет введена 6-я танковая армия генерал-лейтенанта танковых войск А. Г. Кравченко.

— Вы, Константин Александрович, — с улыбкой обращаясь к Коротееву, сказал Малиновский, — обеспечите генералу Кравченко ввод его армии в прорыв, он, выйдя на оперативный простор, обеспечит вам стремительные темпы наступления. Устраивает вас такое взаимодействие?

— Безусловно, Родион Яковлевич, — ответил Коротеев.

— У меня все. — Малиновский поднялся. — Желаю удачи, товарищи! В добрый час!

Когда я прибыл в дивизию, штаб уже свертывался. Нашу полосу обороны мы сдавали соседнему соединению. 62-я гвардейская перебрасывалась на девяносто километров западнее, где ей предстояло сосредоточиться на исходном рубеже наступления.

И сдачу своей полосы обороны, и переброску дивизии на участок прорыва требовалось совершить незаметно для противника.

Днем командиры частей передали офицерам из соседнего соединения схемы, планы и все сведения, относящиеся к обороне гитлеровцев на этом участке, а с наступлением темноты началась перегруппировка. Стараясь не производить шума, рота за ротой покидали обжитые траншеи, и сразу же их занимали подразделения соседа.

Погода стояла как на заказ — теплая, сухая. Это позволяло надеяться, что с переброской дивизии задержки не произойдет. Передвигались только ночью, строго соблюдая маскировку. Во избежание случайностей я приказал всем шоферам вынуть из фар автомашин лампочки. Для поддержания порядка на маршрутах штаб корпуса организовал усиленную комендантскую службу регулирования движения. Личный состав службы получил самые строгие указания по соблюдению режима на маршрутах.

Во вторую ночь перегруппировки генерал-лейтенант Коротеев решил проехать по маршруту, чтобы лично убедиться, как продвигаются части дивизии и надлежащим ли образом соблюдаются правила маскировки. Я сопровождал командующего в его машине. Дорога была разбита автомашинами и танками, разветвлялась во все стороны, словно дельта многоводной реки. Спустились в лощину. Здесь глубина колеи вообще не позволяла проехать легковой машине. Шофер бешено крутил баранку во все стороны, вглядываясь в черноту ночи, шепотом поминая бога, мать и всех двенадцать апостолов… Наконец Коротееву это надоело, и он разрешил на несколько минут включить фары. И только они зажглись, как в свете их, преградив нам путь, возникла молоденькая девушка-регулировщица.

— Выключи фары сейчас же! — закричала она на шофера. — А то шумну коменданту, он тебя устроит суток на двадцать!..

Она подошла к автомашине. Узнав меня и самого командующего армией, сбавила тон, но все же укоризненно сказала:

— Эх, товарищи начальники, сами приказы пишете — и сами же их нарушаете.

Коротеев смущенно крякнул и велел шоферу выключить фары. Потом сказал с усмешкой:

— Вот досталось — хоть сам себя на губу сажай…

Воины дивизии понимали, что нам предстоит действовать на главном направлении, в составе ударной группировки армии, что от нашего успеха или неудачи будет зависеть исход всей операции. Дисциплинированность личного состава дивизии во время перегруппировки была выше всяких похвал. Это помогло за двое суток скрытно сосредоточить части дивизии на исходном рубеже.

Разведка уточнила силы противостоящего нам противника: до четырех батальонов пехоты, шестьдесят-семьдесят орудий и минометов. Таким образом, в полосе наступления дивизии мы создали весьма значительное превосходство над врагом как в численности войск, так и в технике. Учтя все это, а также уточнив характер обороны гитлеровцев, особенности местности и силу готовящегося артиллерийского удара, я несколько изменил свой первоначальный план. Боевой порядок дивизии я решил построить в один эшелон, а в резерве иметь лишь батальон 186-го полка. Быстрое расширение участка прорыва открывало возможность для стремительного маневра, окружения и уничтожения сопротивляющегося противника и ввода в прорыв частей 6-й танковой армии.

19 августа, накануне дня наступления, я объехал все полки и убедился в их боевой готовности. В частях было зачитано обращение Военного совета фронта. В нем говорилось:

«Дорогие товарищи! Боевые друзья! Верные сыны Советской Родины — солдаты, офицеры, генералы! Настало время полностью рассчитаться со злейшим врагом нашей Родины — немецко-фашистскими захватчиками за все их злодеяния, за страдания и муки нашего народа, за кровь и слезы наших детей, жен, матерей и отцов, за уничтожение и разграбление советских городов и сел.

В этот решительный час наша Родина, наша родная партия призывают вас с честью выполнить свой воинский долг, воплотить всю силу своей ненависти к врагу в единое желание разгромить немецко-фашистских захватчиков, новым мощным ударом ускорить гибель врага! Наш боевой клич отныне должен быть только один: „Вперед, на разгром врага!“».

После оглашения текста обращения сразу же проводились короткие митинги. На них выступали солдаты и офицеры. Рядовой Кравчук, уже немолодой человек, обратился к товарищам:

— Хлопцы, о чем мечтаю — добраться до того гада, Гитлерюки! Дочь у мени угнали на каторгу в Германию!.. Так неужто не освободим?!

— Освободим! — в едином порыве отозвались солдаты.

Бледный от гнева рядовой Головенко сказал:

— Товарищи! Немцы убили моего сынишку! Вовку! Малому десяти не было… — Головенко словно задохнулся. — Да я их!.. — Он потряс над головой автоматом.

Кто-то из строя крикнул:

— Павло, клянусь, не меньше десятка гадов за твоего Вовку уложить!!!

Один за другим воины обещали:

— И я!.. И я клянусь!.. Все клянемся!!!

Выбежал вперед рядовой Рембовский:

— Двоих братьев моих младших в хате сожгли! Буду мстить фашистам!

— И за братьев твоих разочтемся!.. — клялись солдаты.

Такого боевого накала, такой ненависти к врагу, такого неудержимого желания сразиться с ним, уничтожить его я еще, пожалуй, никогда не видел.

Подполковник Грозов зачитал своим гвардейцам письмо, полученное на имя солдат и офицеров 182-го полка от колхозников одного из освобожденных ими сел. В письме были такие строки: «Наш наказ вам, дорогие воины, наказ матерей, жен и сестер — как можно лучше и скорее овладевайте военным делом, как можно быстрее истребляйте и гоните прочь подлых гитлеровцев. Вам — советским воинам, героически сражающимся за свободу и независимость нашей великой Родины, — наша любовь, наши лучшие пожелания».

Ответ колхозникам бойцы решили написать после того, как ни одного фашиста не останется на молдавской земле.

В сумерках я возвращался из полков на свой КП. Оставив машину, мы с адъютантом пошли по тропинке к блиндажу. Наперерез нам со стороны штаба дивизии шагал боец с автоматом, закинутым за спину. Увидев меня, вытянулся, ладонь — к пилотке. Я козырнул, мельком взглянул в лицо солдата — ба, да никак Петров! Остановился. Со временем начинаешь ценить встречи с теми, с кем вместе прошел немеряные километры фронтовых дорог. А Петрова я знал уже около полутора лет.

— Здравствуй, Василий Васильевич!

— Здравия желаю, товарищ гвардии полковник!

— О, да ты, я вижу, ефрейтором стал, — обратил я внимание на его погоны, на которых алело по одной лычке. — Сюда-то как попал? Или опять из санбата сбежал?