На войне Дунайской (Документальная повесть) - Цаллагов Мамсур Аузбиевич - Страница 23

Перед закатом солнца Скобелев сидел в маленькой землянке и писал донесение командиру Западного отряда генерал-лейтенанту Зотову:

«…Деятельное содействие стрелкам и либавцам оказала сотня осетин, рассыпанная мною в цепь, левее цепи стрелков. Вообще поведение Осетинского дивизиона в эту кампанию, по беспримерному самоотвержению и рыцарской храбрости, выше всякой похвалы».

В ночь на 2-е сентября кавалеристы Владикавказско-осетинского полка, после отправки раненых, подобрали на подступах к скобелевским редутам сотни ружей и сабель, брошенных турками. Сотник Индрис Шанаев отвез эти трофеи в тыл и сдал начальству.

Русские войска ушли с Зеленых гор. Командующий кавалерией генерал Леонтьев приказал трем сотням Владикавказского полка, под начальством войскового старшины Энгельгардта, отступать последними в том случае, если турецкие войска вздумают преследовать отходящую пехоту русских.

В этом случае, — говорил генерал Леонтьев, — Вся конница должна броситься на противника и умереть, если то будет нужно, но не выдать пехоты.

Но турки присмирели и не выходили из окопов.

Обескровленные полки и бригады правого крыла Дунайской армии отступили за Богот.

С грустью простились либавцы и владикавказцы со скобелевскими редутами Кришино, которые были добыты ценою огромных потерь — 7 тысяч убитых из 15 тысяч Зеленогорского отряда Скобелева.

На этих редутах погиб отважный русский генерал Добровольский, умер от контузии генерал Тебякин. Назначенный начальником редутов майор Готалов не отошел без приказа, защищался до последнего вздоха, и только через его тело, пронзенное штыками, турки перешагнули валы редутов.

Пал смертью храбрых и добровольный ординарец Скобелева Сережа Верещагин — младший брат знаменитого художника. Он был убит в тот момент, когда под турецкими пулями делал съемку местности, занимаемой противником.

Нам не известны потери Осетинского дивизиона в «Третьей Плевне». Но они были значительны потому, что здесь конница впервые наносила контрудар противнику перед лицом укрепленных позиций противника, а не в чистом поле.

Погибших приняла политая кровью сынов России многострадальная болгарская земля.

После августовского штурма Шипкинского рубежа, последующего взятия Ловчи и «Третьей Плевны», на фронтах установилось повсеместное затишье. Наступление русских войск приостановилось. Турки долго не могли оправиться от понесенных потерь.

Шипка и Плевна оставались решающими участками Задунайского театра военных действий. Русское командование рассчитывало на прибытие крупных стратегических резервов. Доживающий последние месяцы старый Султан Абдул-Гамид и его генералитет твердо надеялись, что защитники Шипки в течение зимы вымрут от морозов, болезней и методического огня артиллерии. С началом весенне-летней кампании войска низама намеревались перейти Балканы, активизировать рущукскую и плевненскую группировки и сбросить освободительную армию союзников-славян в Дунай.

О положении гарнизона Шипки весь мир узнал по картинам художника В. В. Верещагина. Эти потрясающие зарисовки с натуры подтверждены воспоминаниями участников событий на Балканах.

«Турки обхватывали нашу позицию полукругом и простреливали ее вдоль и поперек, — писал современник. — У нас не было ни тыла, ни фланга, почти не было и фронта, так как позиции обстреливались и продольно и затыльно».

Метели, морозы и ураганные ветры были страшнее огня турецких батарей. Только героические русские воины и их братья по оружию болгарские ополченцы могли выдержать все испытания зимней обороны Шипки.

Но нельзя было оставить этот рубеж. Командующий южным отрядом генерал Ф. Ф. Радецкий глубоко понимал это.

«…с очищением Шипки турки так приосанятся, что не только Сулейман, но и Осман и Махмед-Али перейдут в наступление, и нам придется отбиваться с юга, с востока и с запада. Пока мы держимся на Шипке — они ни за что на это не решатся».

Генерал Радецкий обращался к великому князю с просьбой выделить один корпус, чтобы обходным маневром нанести удар по осаждавшим Шипку турецким отрядам, но на эти просьбы никто не обратил внимания. Штаб армии перестал интересоваться положением Шипкинского гарнизона, считая наиболее опасным свое собственное положение.

Между тем, число заболеваний плохо одетых и обутых, полуголодных солдат на Шипке в декабрьские дни приняло характер катастрофы. Военный историк П. К. Фортунатов в своем исследовании приводит поразительные примеры: за 17 декабря в трех полках 24-й пехотной дивизии Гершельмана было ранено два человека, а заболело — 140; к 20 декабря число больных в дивизии дошло до 6200 человек; 22 декабря ранен был один солдат, а заболело уже 885.

Офицер Енисейского полка 19 декабря записал в своем дневнике; «Сильный мороз при страшной вьюге; число заболевающих озноблением рук приняло ужасающие размеры; сообщение с „Николаем“ главное укрепление на Шипке) прекращено метелью, огня нигде нельзя разводить. Одежда нижних чинов представляет толстую ледяную кору; сгибать руки почти невозможно; ходьба весьма затруднительна, свалившийся с ног человек без посторонней помощи подняться не в состоянии, в 3–4 минуты его заносит снегом. Шинели так промерзли, что полы не сгибаются, а ломаются. Люди отказываются от пищи, сбиваются в кучи и усиленным движением отогревают друг друга. От мороза и вьюги укрыться негде».

Шипкинский гарнизон погибал. И только декабрьские успехи рейдового отряда Гурко и затем капитуляция Плевны создали предпосылки для спасения героев Шипки.

Мало-помалу влияние передовой части русских генералов и офицеров одерживало верх над «корпусом» рутенеров прусской школы, и командование Дунайской армии принимало меры для подготовки к решительным действиям. Создавались крупные рейдовые отряды под руководством Гурко, Скобелева, Радецкого. Из Петербурга был вызван герой Севастопольской обороны генерал Тотлебен, которому поручили методическую осаду Плевны, предложенную Скобелевым еще в летний период.

Суровый опыт войны всей своей неумолимой логикой подсказывал царскому генералитету — не мешать перечисленным выше полководцам вести дальше кампанию, а главному штабу заниматься посильным делом — формированием и пополнением войск.

И штаб армии всю свою деятельность подчинил нуждам комплектования частей и соединений.

Русский царь находился со своей Ставкой невдалеке на правом берегу Дуная, поэтому Главнокомандующий всякие запросы о пополнении войск делал от его имени.

Из содержания некоторых документов, подписанных великим князем Николаем, видно, что на него большое влияние оказывали Скобелев и Гурко. Только по просьбе таких полководцев Главком мог послать приводимую ниже телеграмму. Содержание ее изложено в письме начальника штаба Кавказской армии командующему войсками Терской области:

«Его Высочество получил от его Императорского Высочества Главнокомандующего Дунайской армией телеграмму следующего содержания:

„С разрешения Государя пишу тебе просьбу выслать осетин сколько можно с лошадьми. Осетины — герои, каких мало, дай мне их побольше. Прошу выслать как можно скорее. Осетины так работали, что буду просить Георгиевское знамя“.

Государь великий князь Михаил Николаевич поручил мне сообщить вам вышеизложенное; предлагает вам употребить все меры к скорейшему выполнению вышеизложенной просьбы и будет ожидать от вашего превосходительства графического донесения о времени, к которому нужно выслать осетин, если возможно, больше.

Генерал-майор Павлов».

Телеграмма Главнокомандующего его брату была послана в конце сентября, когда генерал-адъютант И. В. Гурко принял от Крылова всю конницу, находящуюся под Плевной на левом берегу реки Вида. В эту подвижную группу входила и Кавказская казачья бригада до выделения из ее состава осетинских сотен в бригаду гвардейцев принца Ольденбургского. По всей вероятности, телеграмма была послана Главкомом на Кавказе по просьбе Гурко.