Мальчик со спичками (СИ) - "Nitka" - Страница 15

А я-то успел подзабыть, насколько для него важны близкие люди, и насколько у него развит этот… не знаю… инстинкт самопожертвования, что ли…

Но сейчас я просто хочу сделать ему хорошо.

— Закрой глаза, — полуприказ-полупросьба.

Закрывает, и я сажусь сверху, ему на колени, чтобы было удобнее целовать. Обнимаю лицо руками, словно чашу, и прижимаюсь в поцелуе снова. Провожу языком по полуоткрытым губам, втискивая его меж зубов, сплетая с его, всасывая в себя, возбуждаясь от нереальности момента — как бывает, когда получаешь что-то, чего ждал бесконечно долго, так долго, что успел разочароваться, очароваться снова, а потом в тоске и горечи признать безнадёжным, и повторно отказаться от возможности получить…

В какой-то момент Женька, не менее возбужденный, чем я, сам трётся пахом, и у меня перехватывает дух. Обнимая его за затылок одной рукой, второй пытаюсь расстегнуть ремень и застёжку на джинсах, наэлектризованный уже от того, что касаюсь его напряженного члена.

Его руки слепо шарят по моей спине под пайтой.

— Господи, Ники, ты такой тощий, — выдыхает между поцелуями.

Встряхиваю головой.

— Срать. Трахни меня, Жек.

Его глаза совершенно бешеные, в них ни одной трезвой мысли и, гадая, как давно у него никого не было, я ныряю рукой в его джинсы, касаясь нежной, налитой кровью плоти.

- Сшшш… - шипит, когда вытаскиваю член на прохладный воздух, проводя во всей длине.

Шепчу ему, пожалуйста, давай, шепчу, трахни меня, низким голосом прямо в ухо, чтобы он забыл кто он, кто я - для него, и взял от меня всё.

Ты только мой сегодня. Похуй, что там случится завтра.

========== Вне времени ==========

Я отхожу от ощущения заполненности, от звона в ушах и мелкой дрожи экстаза, когда удовольствие медленно переходит в приятную усталость по всему телу.

Дыхание Жеки рядом со мной выравнивается, и через минуту он уже спит, прикрывая локтем глаза от света. Есть у него привычка отрубаться после секса, и, самое забавное, он так же отрубается после матча или тяжелой тренировки — иногда даже в машине.

У меня же всегда первая мысль — душ, и я заставляю себя подняться и встать под теплую воду. Вспоминаю, как во второй раз Жека, освоившись, трахал уже медленнее, с оттяжкой, как ему хочется, вспоминаю, как он закинул мою ногу себе на плечо и навалился почти всем весом, чтобы окончательно придавить к кровати. После этого толчки, попадая в нужное место заставили меня, как бы я ни сдерживался, всхлипывать и просить в голос.

Это был тот момент, когда я совершенно забылся — забыл, кто я, кто он, где мы…. и видел только эти его заколдованные ведьмаческие глаза не отрывающиеся от моих в непонятном пристальном выражении.

Умываюсь, усталым движением откидывая назад волосы.

Хорошо это или плохо?

Не знаю, но мой лимит переживаний на сегодня исчерпан.

Понимаю — душ меня не успокоил, скорее, разбередил память. Иду на балкон и выкуриваю несколько сигарет — одна за одной, без перерыва, считая затяжки.

«Добился чего хотел»? — стучит в голове.

Мерзко.

А чего я хотел на самом деле?

Вздохнул, чувствуя себя Золушкой после бала, и прошаркал в кухню. Сделал кофе и снова закурил уже там, стряхивая пепел в блюдце.

Не уверен, будем ли мы жалеть. Скорее всего — нет, просто неожиданная близость… сверх обычного принесла мне парадоксальное ощущение завершенности.

Будто закончился определённый жизненный этап, и пора переворачивать страницу.

И я не знаю, что там на следующей, что он скажет, что скажу я, с каким выражением мы посмотрим утром друг другу в глаза, но…

Усмехаюсь себе под нос — такие выводы и пиздострадания после простого траха.

Философия, мать её.

Но, если так подумать — я, типа, получил, что хотел, и даже если дело обернётся хреново, мне будет, что вспомнить.

И, вот ещё что интересно — успокоюсь ли я после одного раза? Как эти идиотические ромео, которым лишь бы поставить галочку. Синдром хищника удовлетворен, поехали дальше.

Хреново, что, не зная себя, я не могу разобраться.

Но, по крайней мере, это ощущение завершенности дало мне возможность отступить от себя самого и посмотреть со стороны. А посмотрев, не то ужаснуться, не то застыть в пробивающемся в мозг озарении — я так сосредоточился на Жеке, что потерял себя совершенно. Любовь к нему вытеснила всё — мои интересы, мою самодостаточность, то немногое, что идентифицировало меня как личность… не помню, когда я в последний раз терял себя в книге, а не в аутоагрессии.

Дурная любовь, разбирала меня по кусочкам, заменяя детали, что я совершенно не заметил подмены. А если и анализировал, то не заострял внимания, полагая происходящее совершенно адекватным.

Когда вообще состояние депрессии стало для меня нормальным? Когда я начал считать так часто, что вся моя жизнь теперь поддается счёту?

Я помассировал виски, пепел от зажатой в пальцах сигареты отпал и рассыпался на столе. Глубоко вдохнул, пытаясь понять, как теперь собрать себя заново — вспомнить, каким я был… был когда?

Память милосердно подтёрла, покрыла матовой пленкой многие воспоминания, не связанные с Жекой, потому что они были не нужны, и я уже даже не помню многое, о чём мечталось, помню только много книг — прочитанного залпом Гарри Поттера, графа Монте-Кристо, все томники Мушкетёров, помню, я хотел стать кем-то особенным, кем-то значащим в этом мире, смотрел на Жеку и понимал — он станет, потому что старается, а кем могу стать я? И я думал, думал, перемещался от одной мысли к другой — хотел стать то полицейским, то пожарником, то спасателем в джунглях — там где побольше опасностей…

И вот, посмотрите на меня — есть ли у меня хоть что-то особенное, кроме безграничной привязанности Жеки, которая на самом деле не имеет никаких оснований, ведь, с каких сторон ни посмотри — я совершенно обычный дурачок двадцати шести лет, только и умеющий зарабатывать деньги…

Наслаждался ли я депрессией? Упивался ли жалостью к себе?

И я понимаю — да, ведь жалеть себя было проще, чем двигаться дальше…

Каким я был до этого — и эта картинка мне не понравилась: маленький мальчик с книжками, не понимающий, почему у него только бабушка, а не папа и мама, потом задиристый подросток со скрытым родительским комплексом, обиженный на весь мир, неконтролируемый, влезающий в передряги по поводу и без, подпускающий к себе только Жеку и бабулю, ещё позже — шарящий матанализ, черчение и прочую бурду студентик, под пофигизмом скрывающий любые чувства — и по привычке, и потому, что время бунта себя исчерпало, а поговорить искренне с кем-то, кроме Жеки, он так и не научился. И из-за этого он вцепился в Женьку как клещ, потому, что Жека давал ему источник живых, настоящих эмоций — радости, удовольствия, искренности, давал чувство нужности.

И Жека принимал это — потому что он цельный, у него есть внутренняя сила, идущая не от протеста или бунта, не от отторжения, а от широты души, от стойкости, от доброты. И, может, он и прав, что я всего лишь хотел сделать его ближе из-за своих… наклонностей?

Прикрываю глаза на секунду — и посмотрите, что я с ним сделал, с ласковым, преданным мальчиком Женей, который только и хотел, чтоб его лучший друг перестал закрываться один в комнате и страдать депрессивной фигнёй по ночам.

Я потёр щеки ладонями, будто это помогло бы снизить интенсивность мысли.

Нет, не хочу считать.

Такие отвратительные откровения о себе должна приносить крестная фея, чтоб с подзатыльником давать немного дельных советов, как заварившуюся кашу разгрести, ибо что мне с собой сейчас делать, я представляю слабо.

Я даже не знаю, в какую сторону двигаться, куда чертить пунктирную линию, ведущую даже не к сундуку с сокровищами, а к бутылке с однострочной инструкцией к нему.

Я и прежде искал себя (или делал вид) — искал в чем угодно: в других людях, в вещах, в эмоциях, которые на самом деле не испытывал, но которые зажигали меня, как топливо… и выжигали до дна, лишая желания двигаться, желания жить. Искал в поверхностном порядке, способном маскировать то самое выжженное поле после ложного чувства… Искал себя в чем угодно, но не в себе самом.