Желтый дьявол (Том 2) - Мат Никэд - Страница 7

— Алло! Кто говорит?

— Маска…

— Вам известно — эта женщина похищена по дороге из китайской тюрьмы в наш вагон с охраной.

— Ольга? — по губам маски проходит улыбка.

— Да, ее так зовут… — Таро закусывает губы. Зеленые огоньки в глазах.

— Снидай, сынок, снидай! — и старуха наклоняется и заглядывает через плечо Николаю в лицо, — в штаб идешь?..

— Угу… — прожевывая большой пшеничный ломоть, отвечает тот.

— Мои тоже сынки — уси там, в партизанах…

— Пора такая пришла, матка… — говорит важно Прохор, мужик с окладистой бородой. Он же и староста деревни Угодинзы, он же и начальник гарнизона… и муж ее старшей дочери — зять.

— Яка пора?.. Посивы сгинут — воевать будете…

Прохор улыбается:

— Колчаков прогоним, новое засеем… — спокойно отвечает: дескать, что с нее — стара, не понимает…

Старуха не унимается:

— А что, сынку, балакают у городу о нас — бунтують-де хрестьяне…

Прохор поясняет:

— У нас здесь все трошки думают — а как у вас там в городу, во Владивостоке. Говорят о нашем восстании — сила-дескать… Или так себе, думают… Что рабочие — будут помогать?.. Оружия у нас мало… Ну, и пулеметов нет… Помогут, а…

Николай им рассказывает, как рабочие готовятся к уходу в сопки — оба слушают. Старуха сокрушенно вздыхает…

Входит в избу старик. Перешагнул порог, остановился и широко крестится на передний угол с целым иконостасом древней живописи икон.

— Прохор Яковлевич! — Хлеб да соль… — подходит.

— Вот и ваш провожатый, — говорит Прохор.

По вязкой глинистой проселочной дороге, по весенней распутице идут двое: молодой — сразу видно горожанин, в сапогах; и старик в лаптях и свитке.

Старик говорит:

— Штаб приказал доставлять, бумага есть… Ну, только у нас все ушли в партизаны, остались старики да маленькие… Вот яки, как я… На связи…

— И не сердишься, старина? — Николай шагает рядом, смотрит на него… — крепкий еще старик, проворный на ходу.

— Я що? — мир порешил, стало надоть… Вся громада поднялась — война… Слыхал Гордиевку, что под Сучаном…

— Слыхал…

— Повисили семь стариков, а за що… Что сыны убигли, к Колчакам не пошли…

Опять шагают молча.

Поднялись на пригорок, а за ним в лощине деревня.

— Вот и Яблоновка! — Старик ускорил шаги. — Там тебе другого дадут… Потом помолчал, не вытерпел:

— Я сам бы в партизаны пошел, да стар малэнько — ружья не дают… Я старуха бает — ладно, и так обчеству служишь…

Пришли к хате, а на коньке красный лоскут болтается.

Прямо с улицы старик к окну:

— У штаб, здесь надоть… провожатого…

А потом, когда прощались, старик Николаю:

— Пойду в партизаны, вот отбегаю свой черед…

— А много бегаешь, дедушка?..

— Да, почитай, с пол сотни верст будет… Много штабов-то… От Свиягина — Угодинза наш первый…

Попрощались.

Опять идут двое. Только теперь высокий да маленький: Николая провожает лет восьми мальчик, — босой, шустрый…

Молчат…

Мальчик бежит, прыгая через лужи, и все посматривает на городского, а потом…

— Дяденька…. а как в Яковлевке, есть пушки?.. У нас бают — есть…

Опять молчание.

— Я што в городу — боятся партизан? — заглядывает с любопытством.

— Боятся!

Мальчонка доволен… Из-под копны белых волос синие глазенки сверкают удовольствием.

— Я тоже скоро в партизаны уйду.

— Я мамка пустит?

— Што мамка — убегу… Тятька в партизанах…

Потом помолчал…

— Я в Яковлевке у штаба начальник строгий… И отрядов там — громада!..

Пришли. Яковлевка гудит. Отряды один за другим прибывают. Организуются… На площади у церкви — идет ротное учение: слышатся слова команды, смех, говор… А в грязи, среди улицы — цепь… перебежки…

Вот и школа — большое одноэтажное здание. На крыше красный флаг, на коньке крыльца — доска:

ШТАБ Яковлевского Повстанческого Округа

Вошли — огромная комната. Группами на полу, на подоконниках — партизаны; прямо с ружьями спят… курят, разговаривают тихо…

Ночью была глубокая разведка…

В углу у окна большой стол. За ним сбоку черный, давно небритый, в ушанке и улах — Шамов.

Что-то пишет, углубился.

Начальник хозяйственной части Серков, охотник с «Ольги», тут же за столом делает разверстку продуктов по отрядам.

Ординарцы один за другим уходят и приходят…

Шагая через спящих, весело насвистывает Демирский. Он адъютант штаба.

— Вот, привел… — мальчик Демирскому…

Тот смотрит на Николая:

— А, товарищ… Из Владивостока?

— Да!

Мальчик подает бумагу — «подорожную», отправленную с ним с Угодинзы начальником гарнизона.

Демирский пишет: «принят», а потом к Николаю:

— Как фамилия, товарищ?

— Снегуровский!

Шамов отрывается от приказа, оборачивается, смотрит…

— А, товарищ, вы прибыли…

— …Так меня и сделали Снегуровским…

Шамов смеется.

— Но я перед этим три ночи не спал, все работали с Валентином по отправке отрядов. Ну, и вот, перед уходом на вокзал мне сунули новый паспорт… О фамилии я не условливался, только сказал, чтобы попроще и удобнее запоминалось… Вот и все… А потом, как забрался на полку с холода, да с устали — сразу и заснул, и забыл посмотреть — какую мне фамилию там написали…

— И вышло — Снегуровский?

— Как видите… Чуть себя не проспал.

…«Сегодня в ночь отрядами выступаем к магистрали. Всего около двух тысяч. Мало патронов (по 60 ш. на стрелка) и совсем нет запасных винтовок и берданок. Резерв, оставленный в Яковлевке, — безоружен».

Под эстафетой две подписи:

«Шамов Снегуровский».

А на пакете:

Командующему всеми партизанскими отрядами Приморской области, тов. Штерну. Лично. Секретно.

Из-под руки щитком смотрит — по долине в гору скачет всадник. Ближе, вот совсем близко — поднялся на стремена: высокий, черный…

— Скорее, дедушка, скорее!.. — не выдерживает женщина.

Но телега трясет себе, дед спокоен… Куда спешить…

Всадник совсем близко, вот он…

Нет — женщина не выдержала, соскакивает с телеги и бегом, обгоняя лошадь, к всаднику…

Поровнялись:

— Александр! — схватила, обняла, припала… смотрит в него.

— Ольга! — и крепкой в запахах, таежной смоляной рукой за голову, за затылок — ближе к себе…

Наклонился, смотрит…

А на телеге, с другой стороны что-то ерзает человек: он часто оборачивается туда и сюда, точно не может найти себе места, куда глядеть.

Ефим Кононов — худ и тощ, но сейчас лицо его от улыбки расплылось в блин. Он отворачивается снова, а глаза его что-то подозрительно быстро мигают…

Штерн прочел донесение из Яковлевки: «Вышли из тайги, — думает… — хорошо…». Значит…

Тайга снова заговорила…

В центре степной Сибири, на берегу мутного Иртыша, широко и нескладно расселась столица Колчака — старо- купеческий Омск.

Недалеко от вокзала железнодорожной ветки, что город со станцией соединяет, высится многоэтажная серая громадина — ставка верховного главнокомандующего.

А напротив, на запасных путях… составы… составы… составы…

Это дипломатические миссии и представительства всех стран.

Блещут зеркальные окна салон-вагонов. Горят электрические лампочки. На крышах вагонов трепещут флаги всевозможных окрасок. Их много: французских, японских, американских, итальянских, но больше всего… английских.