Желтый дьявол (Том 2) - Мат Никэд - Страница 24

— Я не снимал… я…

С побагровевшим от злости лицом генерал подсовывает ему листочки под самый нос.

— Ваш почерк?

Зубы адъютанта подпрыгивают. Неуклюже через нижнюю губу вываливаются слова:

— Мммой… Ваш превосход…

…Паххх…

Адъютант не договаривает. На момент между ним и генералом облачко дыма. Когда дым рассеивается, адъютант лежит на полу.

С остервенением генерал бросает браунинг.

— Трус! Он не посмел даже сознаться.

К прапорщику Николаеву:

— Распорядитесь убрать труп.

Генерал знает: теперь все в порядке.

А на следующий день в докладе Розанову, предлагая кандидатуры на новые посты, Эвецкий говорит:

— …Либкнехт. Знаю как энергичного, исполнительного офицера. Прекрасный стаж и лучшие рекомендации.

— Вы ручаетесь за него?

— Я… Да. Да.

— Пришлите его ко мне.

Высоки в глухой тайге сосны и кедры. Солнце добирается до папоротников внизу только в полдень в июле. А в остальное время там прохладно и темно. Идешь — нога тонет бесшумно во мху.

Так неслышно, бесшумно двигается гуськом — корейским строем — большой хунхузский отряд.

В голове его, опираясь на длинную палку, легко шагает старый хунхуз Ли-Фу.

Трудно понять — идет ли отряд тропой или целиной тайги прокладывает он себе путь… Но одноглазый, с длинной косой, Ли-Фу, начальник отряда, старый хунхуз, подслеповато смотрит, но видит сквозь мох, папоротник и валежник — ясно, по-собачьи чует он носом, широко раздувая ноздри, — старую хунхузскую тропу… Нога его, одетая в легкий и мягкий ул, чутко чувствует эту тропу, и хунхуз легко и уверенно шагает — ему не нужно карт и компаса.

От времени до времени свободной рукой он заламывает ветки кустов, оставляя надлом в сторону, откуда идет отряд… Так он условно, по-таежному, по-хунхузски разговаривает со своими отрядами и дает им направление, куда двигаться…

Идет он весь в синем — в тужурке и штанах, плотно перехваченных внизу, у щиколоток ног. На голове хунхуза платок; крепко, по-особому, без узлов стянут он на затылке. За плечами у него новый японский карабин; крестом — патронташи из пулеметных лент, и на поясе кольт. Хорошо вооружен хунхуз.

Все они хорошо вооружены — и все они одеты одинаково.

Только за плечами у старшего небольшая сумка, у остальных — все отрядное добро: и чумиза, и мука, и табак, и палатки, и травяные лекарства…

Так бесшумно, глубоко в Приморской тайге, в тылу у партизан — идет большой хунхузский отряд. Уже неделю, как идет отряд из-под Сан-Сина, — там нашел Ли-Фу приказ Чжан-Цзо-Лина.

Через Ханку, по корейским уругам, вглубь, к самому Сихотэ-Айлиньскому хребту, туда, откуда зачинаются и расходятся дороги самых больших таежных волостей — Чугуевской, Яковлевской, Анучинской…

Как раз там…

Сверху посмотреть — хоть на самый хребет забраться — ничего не видать… Только дымок выдает: в тихую погоду белым столбом подымается, а в ветер — так и этого не увидишь…

А спустись на дымок — все равно не найдешь… Так и не будешь знать, откуда он…

Большой таежный костер трещит смоляной сушью. Хунхузы палят кабана.

Тут же рядом флегматичный старик хунхуз, — глаза его прищурены — он сладко затягивается третьей затяжкой и негромко с присвистом считает:

— Ига, лянга, санга, сыга, уга…

А под счет раздается свист лозы, и хлесткий удар по красному взбухшему телу — нарушает тишину тайги…

Это — наказывают провинившегося хунхуза.

Он, полуголый, перегнувшись через колоду, лежит, вы-пуча глаза — зубами впившись в кору колоды… Ни звука не вырвется из его хунхузского рта.

Иначе — он не хунхуз!..

А старик все считает, считает… Он уже сделал шестую затяжку опиума… Лицо его блаженно, но далеко еще до сна, и успеет он отсчитать положенное число розог провинившемуся хунхузу.

И хлещут попеременно — до двухсот раз… А хунхуз молчит…

Таков закон, и карает он его за то, что он лишнюю затяжку опиума обманно получил…

Нельзя — в отряде нельзя обманывать… Можно убить ирбо, не спросясь начальника отряда… Ограбить китайского купезу или того же ирбо — ничего… А взять лишнюю затяжку опиума в отряде — двести розог, а то и совсем выгонят…

Таков закон хунхуза.

А старый хунхуз все считает… Он делает и другие дела в отряде — он и хранитель опиума отрядного и хранитель денег, это — Сын-Фун-Ли, — второе лицо в отряде и старый испытанный хунхуз… Он почетный хунхуз, — в своей сумке он не несет ничего больше: он хранитель всех ценностей отряда. Его боятся и уважают больше самого начальника.

Самый младший в отряде, самый молодой по хунхузничеству несет во время передвижений всю отрядную долю, какая падает на Сын-Фун-Ли.

Таков хунхузский закон.

Один глаз, а все видит — насквозь…

Любовно осматривает он большую черную тушевую печать — шибко большого капитана! А на другой стороне конверта столбиками приказ, где и когда распечатать.

Так и делает Ли-Фу.

Теперь прибыли на место: можно и распечатать.

Но недаром же он, одноглазый Ли-Фу, начальник многих хунхузских отрядов, правая рука самого Чжан-Цзо-Лина во всех тайных делах. — Он знает, что в конверте написано. Но все-таки распечатывает и читает:

«…Завязать сношения с партизанскими начальниками… Продавать им патроны… Выследить все их штабы… Грабить русских крестьян и корейцев… Дезорганизовать партизанский тыл… При удобном случае нападать и уничтожать партизанские отряды. Действовать осторожно, по-хунхузски… Не оставлять никаких следов… Доносить каждые семь солнц по летучке в Мукден, лично мне. Чжан-Цзо-Лин».

— Товарищ Шамов, этот? — Снегуровский оборачивается к нему, подает каракули хунхуза — его визитную карточку…

— Да, этот… — Шамов взял, смотрит подпись: — «Лифу», — этот самый!.. И пропуск в его владения…

— Тоже, губернатор трех провинций!.. — Снегуровский смеется, — придется ехать?..

— Конечно!..

Огромные папоротники раздвигаются, и дуло винчестера на тропу. Из-под повязки левый глаз прищурен, — точно на прицеле.

Это сторожевой хунхузский пост.

Хунхуз идет вперед, ловко перепрыгивая через коряжины. Вот он припал, послушал и дальше…

Шамов и Демирский на лошадях двигаются за ним.

Хунхуз останавливается, издает несколько гортанных звуков, похожих на птичьи.

И в ответ ему, откуда-то совсем близко, также:

— Кхарр… кхаррр…

И из папоротников с винчестером ширококостный скуластый хунхуз.

— Ваша!.. Ему лошака оставь… — Хунхуз провожатый к Шамову, — наша здесь мала-мала пешком ходи…

Лошади оставлены хунхузу-часовому.

Совсем без тропы, прямо по целине тайги ведет их посланный. А потом они долго идут вдоль по горной речке.

— Ну, и хунхузня… Осторожные, собаки… — ворчит Демирский, хлопая улами по воде.

По тому же папоротнику, осторожно раздвигая лопух, извиваясь змеей, скользит Серков. Старый охотник недаром ходил за тигром — он знает, как красться.

Впереди его идет, насторожившись, собака — его старая охотничья лайка, пришедшая с ним с Тетюхэ. — То одно ухо поднимет, то другое и носом поводит… Знает она из тысячи таежных запахов один хунхузский ул, на который ее навел Серков еще там в штабе, когда был посыльный — хунхуз…

Хрустнула ветка под ногой у лайки. И собака и Серков замерли…