Желтый дьявол (Том 2) - Мат Никэд - Страница 11

Чжан-Цзо-Лин — старый хунхуз, деньги получал отовсюду. Но из гробов — первый раз…

Лет двадцать тому назад, еще во время русско-японской войны, он служил у одного русского офицера бойкой[5] в городе Харбине. Деньги тогда ни во что считались. Русские офицеры много кутили, устраивая невероятные скандалы. Но золото затыкало всем глотку.

Тогда он в первый раз получил двадцать золотых — он сделал маленькую услугу своему «капитану»: он только устроил «мало-мало сытела[6] мадаме» офицера.

Потом он получил еще больше, — он делал разные услуги «шибко капитана»…

А потом он проворовался — хватил через край… Вечно пьяный офицер заметил — его арестовали… Он знал, что ему отрубят голову. Он не ждал этого — он просто бежал…

И тогда началась его самая интересная полоса жизни. Он сделался хунхузом. В русской тайге за озером Ханкой он примкнул к хунхузскому отряду, и началась его вольная жизнь: опиум, грабеж китайских купеческих караванов, слава разбойника и вечно открытое над головой небо… — то звездное, то солнечное, то пасмурное.

Вскоре он стал начальником многих хунхузских отрядов. Недюжинный организатор, он сумел их объединить и управлять ими. Тогда он пошел в Китай — мстить и грабить.

Хорват — эта старая борода — не на шутку струсил, когда Чжан-Цзо-Лин, этот недавний бойка, стал угрожать Китайско-Восточной жел. дороге. А он за нее отвечал, как управляющий, — генерал Хорват пошел на хитрость… На Дальнем Востоке все позволено. Он просто пригласил начальника хунхузских отрядов — Чжан-Цзо-Лина — к себе на службу… на охрану железной дороги.

Чжан-Цзо-Лин все взвесил и, отобрав надежную часть хунхузов, поступил на русскую службу в охрану дороги со своим отрядом.

Хорват ему дал чин — полковника.

А потом — все, как по маслу: в Китае вечные смуты, вражда губернаторов провинций и… хунхуз — оказался большим дипломатом: одному-двум отсек голову, и сам стал губернатором — на его стороне была сила…

Теперь он губернатор трех провинций: Мукденской, Гиринской и Хейлудзянской — почти неограниченный владыка всего Северного Китая.

Толстое, красное, заплывшее жиром лицо, маленькие раскосые масляные глазки — все лицо улыбается.

Трудно понять, почему: или потому, что удачно сегодня отрубил голову своему самостийному мандарину, или просто потому, что хай-сун[7] было очень вкусно, и он теперь облизывается от удовольствия.

Но вернее потому, что ему предстоит получить большой куш золота, и откуда — из гробов!..

Но на флегматичном жирном лице ничего не прочтешь. Лишь большая шишка с пятью ярусами, означающая степень его высокого чина, на черной шелковой шапочке, чуть-чуть вздрагивает…

Чжан-Цзо-Лин сидит на широком, покрытом цыновками, кане, выходящем на закрытый балкон в парк. Ноги у него поджаты под себя.

Точно огромная, неповоротливая, взбухшая в черных шелковых складках кукла. Высокий, черный, полуоткрытый воротник с белоснежной каймой подпирает его жирный, в складках, затылок. Халат схвачен черными шелковыми шнуровыми петлями на золотые шарикообразные пуговицы, как бубенчики.

Два генерала — один высокий, тощий, с лошадиным лицом, другой — маленький, толстый, как обыкновенный китайский «купеза» — оба в черных халатах, — никак нельзя их представить военными, — закончили свой доклад. Ждут, стоя…

Но Чжан-Цзо-Лин ничего не слыхал. Он думает о сегодняшнем визите русского полковника и о золоте из гробов.

Кивок головы: значит — идите…

Несколько приседаний, пришлепывание губами и несколько неуловимо тонких улыбок и, — генералы, пятясь задом, уходят с балкона к дверям.

Вышли.

Неслышно и неуловимо быстро рука с визитной карточкой к Чжан-Цзо-Лину.

Опять кивок черным пятиярусным шариком, и бой, как привидение, исчезает.

Полковник Солодовников знает, с кем имеет дело: он спокойно вынимает портсигар, раскрывает его, вынимает папироску, закуривает…

Он ждет…

Сначала, откуда-то, из-за боковых ширм появляются три маленьких мандарина. На их шапочках совсем небольшая шишка и только с одним ярусом.

Они приседают, улыбаются, скалят зубы — они просят обождать…

Через некоторое время выходят еще семь, как-то, откуда-то незаметно появляются… И опять та же процедура приседаний, хитрых улыбок, — они также просят обождать…

Потом появляется еще один — самый толстый и на шапочке шишка больше, чем у остальных, и с двумя ярусами…

Все они садятся углом вдоль стен — и бойка бесшумно разносит им трубки.

Через минуту приемная наполняется одуряющим запахом душистого крепкого табака.

Их — одиннадцать мандаринов. Это как раз то, что полагается по церемониалу встречи иностранного гостя в чине полковника генерального штаба, посланца по тайному поручению.

Солодовников терпелив. Он востоковед, он знает Восток…

А в это время на балконе Чжан-Цзо-Лин спокойно делает свои положенные тринадцать затяжек опиума — и засыпает…

Время терпит…

В приемной перед каждым мандарином, а также и гостем — маленький продолговатый полированный столик, скамеечка.

В белых тончайших фарфоровых чашечках, очень широких вверху и очень узких в донышке — светло-желтый ароматичный чай. Аромат его настолько одуряет, что заглушает даже запах табака.

Нежный, чуть-чуть горьковатый чай прихлебывают маленькими глоточками без сахара.

Солодовников знает, как его пить. Он также знает, что каждый мандарин имеет свою собственную чайную плантацию и занимается культивированием наивысшего, какого-то особенного сорта чая. Такого чая, какой пьют мандарины, нигде в Китае в продаже не найдете.

Но положенный час прошел.

Чжан-Цзо-Лин за это время, находясь рядом на балконе, в гуще шумного пыльного города Мукдена — его настоящей резиденции, — побывал в своих фантастических сновидениях во многих неведомых странах. Его окружали самые изящные и бледнолицые, и красногубые, и чернозубые китаянки. Ножки их были настолько маленькие, что они могли уместиться свободно на дне самой миниатюрной чайной чашечки. Ногти китаянок, желтые лаковые, были длинные, — на пальцах много толстых литых золотых колец с печатями. Запястья их охватывали массивные, несгибающиеся золотые браслеты с иероглифами. Гладкие со лба прически заканчивались на затылке причудливейшими узорами — узлом, твердым, как дерево, ниспадавшим на плечи. Китаянки покачивались своими узкими бедрами.

Он с ними проводил время, сидя на маленькой скамеечке. Он пил самый душистый и невероятно тонкий и бледножелтый чай в чашечках, стоящих на острие своих ножек.

Все это он видел во сне.

Но положенный час предварительной церемонии прошел.

Чжан-Цзо-Лин входит в приемную — и долго кланяются, и приседают, и улыбаются мандарины.

Потом все по очереди, по чину, садятся и начинается снова: сначала трубки и облака дыма, потом… чай… чай и… без конца чай…

А в промежутках переводчик для этикета, — хотя Солодовников и говорит по-китайски, — невероятно путая русские слова полковника, переводит его предложения.

Но не все говорит полковник. Самое главное он скажет Чжан-Цзо-Лину с глазу на глаз.

Долго еще пьют чай.

Много разговаривают ни о чем. А когда мандарины встают — и, кланяясь, и приседая, и улыбаясь, пятятся задом к дверям и скрываются — Солодовников сообщает самое главное: количество передаваемого Чжан-Цзо-Лину золота, а потом — что он за него должен сделать.

Очень немного — организовать десять хунхузских отрядов и переправить их в тыл большевикам-партизанам в Приморье.

Вот и все.

Вооружение отрядов берет на себя Япония.